Сорочинская ярмарка, Ночь перед рождеством, Майская ночь и др.
Шрифт:
«Ах! Тут сидит кто-то!» закричали все и в испуге [у<жасе>] бросились опрометью в двери.
«Что за чорт, куда вы мечетесь, как угорелые?» сказал, входя в дверь, Чуб.
«Ах, батько!» произнесла Оксана: «в мешке сидит кто-то».
«В мешке? где вы взяли этот мешок?»
«Кузнец бросил [оставил] его посереди дороги», отвечали все вдруг [Вместо «отвечали все вдруг»: отвечала одна. Далее начато: Чего ж]
«Ну, так не говорил ли я», подумал про себя Чуб.
«Чего ж вы перепугались, посмотрим [ну, посмотрим] А ну-ка, чоловиче! прошу не погневиться, что не называем по имени и отчеству, вылезай из мешка!»
Голова вылез.
«Ах!» вскрикнули девушки.
«И голова влез туда ж», говорил про себя Чуб, отступая
Голова сам был не меньше смущен и не знал, что начать. «Должно быть, на дворе холодно?», сказал он, обращаясь к Чубу.
«Морозец есть», отвечал Чуб. «А позволь спросить себя: [Далее начато: „как ты залез в этот мешок?“, хотел сказать [Чуб] он, но сам не зная] чем ты смазываешь свои сапоги, смальцем или дегтем?» Он хотел не то сказать, он хотел спросить: как ты [Вместо «Он ~ как ты»: а. именно: отчего б. он хотел спросить, каким] голова, залез в этот мешок. Но сам не понимал, как выговорил совершенно другое.
«Дегтем лучше!» сказал голова. «Ну, прощай, Чуб!» И, наглобучив капелюхи, вышел из хаты.
«Чего я спросил его сдуру, чем он мажет сапоги!» произнес Чуб, поглядывая на двери, в которые вышел голова. «Ай да Солоха! Эдакого человека засадить в мешок… Вишь, чортова баба… А я дурак [Далее начато: а подайте] … да где же мешок?»
«Я кинула его в угол, там больше ничего нет», сказала Оксана.
«Знаю я [Я знаю] эти штуки. Подайте его сюда: там еще один сидит! Стряхните его хорошенько! Что? нет! Вишь, проклятая баба!.. А поглядеть на нее, как будто святая, как будто и скоромного никогда не брала в рот…»
Но оставим Чуба изливать на досуге свою досаду и обратимся к кузнецу, потому что уже не рано.
—
Сначала страшно показалось Вакуле, особливо когда поднялся он от земли на такую вышину, что ничего уже не мог видеть внизу, и пролетел, как муха, под самым месяцем, так что, если бы не наклонился немного, то может быть зацепил бы его шапкою. Немного спустя, он ободрился и уже начинал подшучивать над чортом. Его забавляло до крайности, как чорт чихал и кашлял, когда он снимал с шеи кипарисный крестик и подносил к нему. Нарочно поднимал он руку почесать голову, а чорт, думая, что его собираются крестить, летел еще быстрее. Всё было светло в вышине. Воздух, в легком серебряном тумане, был прозрачен [Вместо «Воздух ~ прозрачен»: Легкий серебряный туман был прозрачен. ] даже можно было заметить, как в стороне скакала [Вместо «в стороне скакала»: далеко в стороне ехала [ведьма верхом на упыре. [Дальнейшую переработку этою места см. в «Приписке № 2»]
Наконец заблестел и Петербург. Чорт вихрем перелетел через шлахбаум и очутился в улице. [Далее было: а. Тут рассудил он по городу неприлично б. Тут рассудил он будут бегать за ним мальчишки по всем улицам] Тут чорт решился, чтобы на всякой случай не бегали за ним мальчишки по улицам, превратиться в коня. Бедный кузнец испугался, когда въехал в середину города [Вместо «в середину города» одну из многолюдных улиц] Да и кому бы не чудно показалось [Вместо «Да ~ показалось»: Да и кому не чудно покажется] впервой очнуться в улице, заставленной четырехэтажными стенами, когда малейший стук копыт коня отзывается громом и отдается несколько раз. Когда домы растут и будто подымаются из земли на каждом шагу. Когда чудный город весь гремит и блещет, мосты дрожат, кареты летают взад и вперед, [Далее было: фонари и плошки — всё горит, всё в огне] форейторы и извозчики кричат. Пешеходы теснятся под домами, унизанными плошками и огромные тени их мелькают [ходят] по стенам, досягая головою труб [крыш]
С изумлением оглядывался кузнец на все стороны. Ему казалось, что все домы устремили на него свои бесчисленные огненные очи и глядят. Господ, в крытых сукном шубах, он увидел так много [Вместо «Господ ~ так много»: Столько панов он друг увидел в крытых сукном шубах] что не знал, кому шапку снимать. «Боже ты мой, сколько панства [чиновничества] тут», подумал кузнец. «Я думаю, каждый, кто ни пройдет по улице в шубе, то и заседатель, то и заседатель, а те, что катаются в таких чудных бричках с стеклами [Вместо „с стеклами“: а. похожих больше на домы б. похожих больше на избы, то] те, когда не городничие, то, верно, комисары, а может еще и больше». Его слова прерваны были вопросом чорта: «Прямо ли к царице ехать?» — «Нет, страшно», подумал кузнец. Тут, где-то, я не знаю, пристали запорожцы, которые проезжали осенью чрез Ярески. Они ехали из Сечи с бумагами к царице; всё бы таки посоветоваться с ними. «Эй, сатана, полезай ко мне в карман да веди к запорожцам!» И чорт в одну минуту похудел [похудел так] и сделался таким маленьким, что без труда влез к нему в карман, а Вакула не успел оглянуться [очнуться] как очутился перед большим домом, взошел сам не зная как на лестницу, отворил дверь и подался немного назад от блеску [Вместо «Эй, сатана ~ блеску»: «Эй, сатана, вези меня к запорожцам!» Конь поскакал из улицы в улицу и остановился перед одним домом. «Что, разве тут они живут, вишь какие хоромы! Куда ж итти» — [«Так прямо в двери и ступай» отвечал чорт]. «Ступай в окно, я и сам не пойму, в которые двери». — «Постой, куда!» сказал кузнец, видя, что конь его не постоит на месте и ухватил его за хвост. «Ступай в карман, нечистое животное». Чорт вдруг стал не больше анбарной крысы и влез в карман. «Теперь куда?» — «По лестнице прямо», пропищал чорт. Кузнец взошел, отворил дверь и увидел запорожцев, сидевших на шелковых диванах, поджавши под себя [ноги] [сапоги] намазанные дегтем сапоги и куривших [люльки] самый крепкий табак, называемый обыкновенно корешками.]
«Здравствуйте, панове! помогай бог вам! Вот где увиделись!» сказал кузнец, подошедши близко и отвесивши поклон до земли.
«Что там за человек?» спросил сидевший перед самым кузнецом другого, сидевшего [бывшего] гораздо подалее.
«А вы не познали?» вскричал кузнец. «Это я, Вакула, кузнец. Когда проезжали осенью через Диканьку, то прогостили, дай боже вам всякого здоровья и долголетия, у меня без малого два дни. И новую шину тогда поставил на переднее колесо у вашей кибитки».
«А!» сказал тот же запорожец: «это тот самый кузнец, который малюет важно. Здорово, земляк, садись!»
«Спасибо вам, добрые люди, я и постою: нашему ли брату садиться [Вместо „нашему ли ~ садиться“: куда ж нашему брату сесть] на такое украшение».
«Садись», сказал повелительно запорожец: [Далее начато: а. Што ж, земляк! б. Зачем] «да и расскажи, зачем тебя бог принес сюда».
«А так, захотелось поглядеть, все толкуют Петембург, Петембург — дай погляжу что-то за Петембург».
«Што ж, земляк», сказал, приосанясь, запорожец, и желая показать, что он умеет говорить и по-русски. «Тебе [Тебе, думаю] вразумительно сказать, чудно показалось. Што, балшой город?»
Кузнец и себе [сам] не хотел осрамиться, к тому же он, думаю [как все, думаю] уже заметили [Вместо «к тому же ~ заметили»: он, как уже вид<ели>] ниже, знал и сам грамотный язык. «Габерния знатная» отвечал он: «нечего сказать, домы балшущие, [Далее было: Едешь по улице страх забирает, [чтобы] штобы не обломились на тебя] картины висят сквозь знатные. Многие домы исписаны буквами из сусального золота до чрезвычайности. Нечего сказать, чудная пропорция!» [Далее начато: Такое за<мечание>]
Запорожцы, услышавши кузнеца, так свободно изъясняющегося, вывели о нем заключение, очень для него выгодное.
«Продолжительное ли время», подхватил другой запорожец с довольным видом: «ты пробудешь, земляк, в городе? Тут, брат, не так, как у нас на хуторах, правда, не так? Когда хочешь, мы тебя поведем на новый год. Будет машкерад балшой, а теперь нам не время толковать с тобою. Едем сейчас до царицы. Может уже там в сенях и квартальный стоит за нами».
«До царицы! А будьте ласковы, земляки, возьмите и меня с собою!»