Сорочинская ярмарка, Ночь перед рождеством, Майская ночь и др.
Шрифт:
«А отдашь [продашь] за тридцять волов, если мы заставим Черевика отдать нам Параску?»
«Не за тридцать, а за двадцать отдам, если не соврешь только».
«Смотри ж, не забывай: за двадцать. Вот тебе и пара синиц в задаток».
«Ну, а если солжешь?»
«Солгу — задаток твой!»
«Ладно! Ну, давай же порукам!» — «Давай!»
6
Ох мени лыхо: Роман оттепер, як раз надсадыть мени бебекив, да и вам, пане Хомо, не без лыха буде.
5
Вместо «Ох мени лыхо ~ комедии»: А ты, милый, черно-брывый, Прысунься блызенько. Песня.
«Суда, Афанасий Иванович! Вот тут частокол [а. тын б. забор] пониже, поднимайте ногу, да не бойтесь: дурень мой отправился на всю ночь с кумом и дочкою под возы, что<б> не украл кто-нибудь чего» [чего кто-нибудь] Так грозная сожительница Черевика [Далее начато: крича<ла>] ласково ободряла трусливо
«Вот беда! Не ушиблись ли вы, не сломили <ли> еще, боже оборони, шеи», лепетала заботливая Хивря.
«Тс! ничего, ничего, любезнейшая Хавронья Никифоровна! [Осиповна]» боязненно и шопотно произнес попович, подымаясь на ноги: «выключая только уязвления со стороны крапивы, сего песьеподобного зелия, по выражению покойного нашего протопопа».
«Пойдемте ж в хату. Теперь никого нет. А я думала было уже, Афанасий Иванович, что к вам болячка или сонешница пристала: нет, да нет. Как же вы теперь поживаете? Я слышала, что пан-отцю перепало теперь не мало всякой всячины».
«Сущая безделица, Хавронья Никифоровна! Батюшка всего получил за весь пост, за все<?> труды свои <7 нрзб.>, мешков шесть ярового, проса мешка два, кнышей с сотню. А кур всего, если сосчитать, то не будет и пятидесяти штук; яйцы немалою частию протухлые. Но воистину сладостные приношения, примерно сказать, нашему брату предстоит только от вас получить, Хавронья Трофимовна!» [Вместо «Но воистину ~ Трофимовна!»: Приношения, примерно сказать, со стороны вашей, Хавронья Трофимовна] продолжал попович, умильно поглядывая на полные ее груди и подсовываясь к ней поближе.
«Вот вам и приношения, Афанасий Иванович!» приговорила она, ставя на стол две миски и жеманно застегивая свою как будто бы нечаянно расстегнувшую<ся> [невольно расстегнутую] кофту: «вар'eнички, гал'yшечки пшен'uчненьки, памп'yшечки, товченички — кушайте на здоровье!»
«Всякое даяние благо и всяк дар совершенен! Однако ж, Хавронья Никифоровна, сердце мое жаждет от вас кушанья [еще кушанья от ваc] послаще всех пампушечек и галушечек».
«Вот я уже и не знаю, какого вам еще кушанья хочется, Афанасий Иванович!» отвечала отжившая свой <век> прелестница, стыдливо потупив в землю глаза свои.
«Разумеется, любви вашей, любезная, несравненная Хавронья Никифоровна!» вскричал попович, держа в одной руке вареник, а другою обнимая полный [дородный] стан Хавроньин [Хиврин. Далее начато: Вы]
«Бог знает, что вы выдумываете, Афанасий Иванович», молвила она с прежней стыдливостью, не стараясь, однако ж, освободиться от объятий поповича. [«не стараясь ~ поповича» вписано. ] «Я вас просила так только посидеть»…
Тут послышались на дворе [Далее было: стук] говор и стук в ворота. Хивря поспешно выбежала и с бледностью и дрожащими губами [выбежала и вся побледневши] возвратилась. «Ну, Афанасий Иванович, нас застукали: кум с возами и дурнем моим дожидается под воротами и, как кажется [и еще] не без гостей», [Далее начато: Что] При этом слове вареник остановился в горле поповича, глаза его выпучились [остановились, как будто хотели вон, он трясся и судорожно хватался за [накладенные] сваленные под потолком комнаты] как будто какой-нибудь выходец с того света только что сделал перед тем ему визит свой. «Что делать, полезайте-ка суда, Афанасий Иванович!» кричала испуганная Хивря, указывая на положенные почти под самым потолком, на двух перекладинах, доски, на которых была навалена [Далее начато: покл<ажа>] домашняя поклажа. Опасность придала духу поповичу. [нашему поповичу и заставила его опамято<ваться>] Опамятовавшись немного, вскочил он на ноги, залез на лежанку [стал он на ноги, залез на лежанку и потом залез <?>] и полез оттуда осторожно на доски, а Хивря побежала немедленно к воротам.
7
От таке чертовщины завелося.
На ярмарке случилось удивительное происшествие: всё наполнилось слухом, что где-то, между товаром, показалась красная свитка. [Далее начато: Происшествие, виденное] Старухе, продававшей бублики, почудился сатана в костюме ужасной свиньи, который беспрестанно наклонялся как бы ища чего. Это быстро разнеслось по всем углам уже утихавшего табора, и все считали преступлением не верить этому, несмотря на то, что продавица бубликов [бублица] которой открытая лавка была рядом с яткою [Далее начато: с] шинкарки, едва держалась на ногах. К этому присоединились еще увеличенные вести о чуде, виденном волостным писарем в развалившемся сарае, так что в вечеру теснее жались друг к другу, спокойствие разрушилось, и страх мешал всякому сомкнуть глаза свои. Другие совсем поубрались, и к числу последних принадлежал и наш Черевик с кумом и дочкою, которые, вместе с просившимися к ним в хату гостями, и произвели тот сильный стук, перепугавший так [который так <перепугал>] нашу страстную Хиврю. Кума уже немного [до<вольно?>] поразобрало. Это можно было видеть из того, что он два раза объехал с своим возом [Далее было: хату] по двору, покаместь нашел хату. Гости тоже были все в веселом расположении духа и без церемонии вошли в хату прежде самого хозяина. [Далее начато: а. Что б. Су<пруга?>] Дородная супруга нашего Черевика сидела [была как] как на иголках, видя как гости принялись шарить по всем углам. «Что, кума!» вскричал вошедший [входящий] кум: «тебя всё еще трясет лихорадка?» — «Да, нездоровится», отвечала Хивря, беспокойно поглядывая на наваленные под потолком доски. «А ну, жена, достань-ка там в возу баклажек», говорил кум к приехавшей с ним же жене: «мы черкнем с добрыми людьми, а то проклятые бабы так понапугали [пере<пугали?>] нас, что и сказать стыдно… Ведь мы, ей богу, по пустякам, братцы, приехали сюда», говорил он, прихлебывая из глиняной кружки. «Я [Вот я] тут же ставлю новую шапку свою, если бабам не вздумалось посмеяться над нами. [Далее начато: И вот явись] Да хоть бы и в самом деле сатана, что сатана? Плюйте ему на голову. Хоть бы сию минуту вздумалось ему стать вот
6
Вместо «От таке ~ комедии»: Цур тоби, пек тоби
«Эх, кум! Оно бы не годилось рассказывать на ночь, да разве [так] уже для того, чтобы [Далее было: позабавить гостей] угодить тебе и гостям нашим, которым, я примечаю, страх хочется узнать про эту диковинку. Ну, быть так. Слушайте ж, что говорят люди. Раз, уже за какую вину, и не знаю [не знаю уже и за что] только выгнали одного чорта из пекла»…
«Вот, кум!» прервал Черевик: «как же могло это статься, чтобы чорта выгнали из пекла?»
«Что ж делать, кум! Выгнали, да и выгнали, как собаку мужик выгоняет из хаты. Может быть на него нашла блажь сделать какое-нибудь доброе дело, ну, и указали двери. Вот черту [Далее начато: по <пеклу>] бедному так стало скучно, так скучно по пекле, что хоть до петли. Что делать? Давай с горя пьянствовать. [Далее начато: И чорт стал такой гуляка. Поселился] Угнездился в том самом сарае, который, видел, развалился под горою и мимо [близ] которого ни один добрый человек не пройдет теперь, не [не пер<екрестившись?>] оградя себя крестом святым. И стал чорт такой гуляка, какого теперь не сыщешь между всеми парубками нашими. С утра до вечера то и дела, что сидит в шинке».
Тут опять строгий Черевик [Черевик наш] прервал нашего рассказчика. «Бог знает, что говоришь ты, кум! как таки можно, чтобы чорта впустил кто-нибудь в шинок? Ведь у него же есть и когти на лапах и рожки на голове».
«Вот то-то и штука, что на нем была всегда шапка и рукавицы. Кто его познает! [Далее было: деньги в карманах, так и лукавый станет ангелом] Ну гулял, гулял, наконец, пришлось до того, что пропил всё, что имел [только имел] с собою. Шинкарь долго верил, наконец перестал. [Далее начато: а. Что пр<икажешь?> б. Нечего делать] Пришлось чорту заложить красную свитку чуть ли не в треть цены жиду [одному жиду] который шинковал тогда на Сорочинской ярмарке. Заложил и говорит ему: „Смотри, жид, я прийду к тебе за свиткой ровно через год: береги ее!“ и куды делся после того сам, ни один поп не знает. Жид рассмотрел хорошенько свитку: сукно такое, что и в Миргороде не достанешь! А красный цвет горит, как огонь, так что не нагляделся бы! [смотре<ть больно?>] Вот жиду показалось скучно дожидаться срока. [Далее начато: а. Спустя б. Сод<рал>] Почесал себе песики, да и содрал с какого-то приезжего пана мало не двадцать червонцев. О сроке жид и позабыл совсем. Как вот, под вечерок [тоже так под вечерок] приходит какой-то человек: „Ну, жид, отдавай-ка свитку мою“. Жид сначала было и не распознал, а после, как разглядел, так прикинулся, будто и в глаза его не видал [не видел]: „Какую свитку? У меня нет никакой свитки. Я знать, не знаю твоей свитки“. Тот, ничего, ушел; только в вечеру, как жид, заперши свою кануру на замок, пересчитавши по сундукам деньги, накинул на себя простыню и начал по-жидовски молиться богу, слышит шорох [Вместо „как жид ~ шорох“: как <жид>, пересчитавши по сундукам своим деньги, напялил на себя простыню и начал по-жидовски молиться богу, слышит в окнах шорох. ] Глядь, во всех окнах повыставлялись свиньиные рыла»…
Тут послышался какой<-то> неясный звук, похожий весьма на хрюканье свиньи. Все побледнели [Рассказчик побледнел и все гости] Пот выступил на лице [на лбу] рассказчика.
«Что?» произнес в испуге Черевик.
«Ничего!..» отвечал кум, дрожа всем телом.
«Ась!..» отозвался один из гостей.
«Ты сказал?..»
«Нет!»
«Кто ж это хрюкнул!»
«Бог знает, чего мы [вы] переполошились! Никого нет!» Все боязливо стали [начали] обсматриваться вокруг и начали шарить по углам, а Хивря была ни жива, ни мертва. «Эх, вы, бабы, бабы!» произнесла она громко: «вам ли козаковать и быть мужьями! Вам бы веретено в руки, да посадить за гребень! Один кто-нибудь, может, прости господи, угрешился, а все и метнулись как полуумные». Это привело [заст<авило>] в стыд наших храбрецов и заставило их ободриться. Кум хлебнул из кружки и начал [стал] рассказывать далее. «Жид обмер. Однако ж [Только] свиньиные чудища повылезали и мигом оживили его плетеными тройчатками, заставивши танцевать повыше вот этого сволока. Жид в ноги и признался во всем. Только свитки нельзя было уже воротить скоро. Пана обокрал на дороге какой-то цыган и продал свитку какой-то перекупке; та привезла ее снова на Сорочинскую ярмарку, но уже никто не стал ничего почти покупать у нее с того времени. [Далее было: как показалась] Перекупка долго дивилась [дивилась, дивилась] наконец смекнула [подум<ала>]: верно, это виною всему красная свитка; недаром всегда, когда вздумывалось [а. возьмешь ее в руки, чувствовала б. надевала в. вздумалось] ей надевать, чувствовала [чувствовала она] что ее всё давит [а. давит что-то б. всё что-то давит. Далее было: Вот, в одно утро, когда затопила] Тот же час, ни мало не медля, бросила [кинула] ее в огонь — не горит бесовская одежда! Перекупка умудрилась, подсунула [подкинула ее] в воз одному мужику, вывезшему продавать масло. Дурень и обрадовался; только, масла никто и спрашивать не хочет. „Эх, недобрые руки подкинули свитку!“ Схватил топор, изрубил ее в куски. Глядь [Смо<трит?>] и лезет один кусок к другому, и снова целая свитка. Перекрестил секиру, хватил в другой раз, куски [и куски] разбросал по всему месту [телу] и уехал. Только с тех пор каждый год и как раз во время ярмарки чорт с свининою мордою ходит по всей площади и собирает куски своей свитки. Теперь, говорят, одного только левого рукава недостает ему. [Далее начато: С тех <пор?>] Вот уже будет лет с десяток, как не было на этом месте ярмарки. Да нелегкая дернула теперь комисара… от …» Другая половина слова замерла на устах рассказчика. [«Другая ~ рассказчика» вписано.]