Сорок дней спустя
Шрифт:
Он повернулся к Менту:
— Передаю салагу тебе с рук на руки. Проводи в наш подвал, покажи шконку, объясни, что и как. Дай снегоступы вместо его лыж. Тут, нах, не Сочи. И куртец новый выдай.
— А если убежит?
— Да куда он денется с подводной лодки. У нас хорошо. А снаружи холодина и смерть. Он что, дебил?
И ведь это была правда. Странно, но Данилов почти не чувствовал раскаяния. Это был его единственный шанс, и он его не упустил. Правы те, кто пишут о генетической склонности интеллигента к предательству.
Они
В конце очередного коридора, Данилов догадался о главной функции бывшего кинотеатра. Судя по всему, отапливалось и освещалось только несколько комнат на верхнем этаже. Здание не было жилым. Это было что-то вроде штаб-квартиры группировки, а заодно склада.
Наконец они оказались перед дверью, закрытой на висячий замок; Мент вытащил из кармана ключ и отпер его. Кинозал. Точнее — склад. Здесь хранились более полезные нежели те, что Саша видел в коридорах: инструменты, стройматериалы, туристское снаряжение. Кое-что явно было принесено не из «Оптимы». В углу высилась куча охотничьего инвентаря, на креслах разложена теплая одежда.
Данилов получил пару штуковин, похожих на плетеные ласты.
— Ничего, быстро освоишь, — подбодрил его провожатый, видя, как скептически Александр разглядывает приобретение. — Гораздо удобнее, и руки свободны.
Еще он выбрал из кучи теплый анорак — куртку без молнии, надевавшуюся через голову. Анорак был немного запачкан в саже, и мех на капюшоне подпорчен, но по качеству эта вещь была лучше того, что носил Саша.
— Почистишь…
От внимания Данилова не ускользнуло, что ни оружия, ни продуктов в зале не было. Наверно, хранят в другом месте, решил он. Должен же у них быть арсенал. Но наверняка там одним замком не ограничились…
Спустившись по другой лестнице, они вышли на улицу с противоположной стороны. На горизонте неярко светилось багровое зарево.
— Что это там? — Данилов вытянул шею. Такого ему видеть еще не доводилось. Похоже, это зрелище можно было наблюдать только с Тырганской горы.
— Опять раздуло, уголь горит. Потому и сыплет пеплом.
— Не боитесь тут жить?
— А куда деваться? — Мент, приподнял бровь, — Сюда даже с деревень как мухи на мед стянулись. Суки…
Александр не удивился. А где еще уцелевшим искать еду? Они так и будут облеплять трупы сожженных городов.
— Сам-то откуда? — равнодушным тоном спросил Мент.
— Не местный, — коротко ответил Саша, не собираясь пересказывать перипетии пути каждому.
— Сами мы не местные… — хохотнул толстяк. — Да мне без разницы, хоть из Америки. Повезло тебе, друг ситцевый.
— Меня Сашей зовут.
— Повезло тебе, Шурик, что Мясник за тебя вкупился. У него сейчас просветление, добренький он. А так мы обычно сразу валим. Шароборятся тут всякие… — он сплюнул лузгу. — Ну, пошли, чё рот разинул.
Они свернули налево, и в темноте проступил контур невысокой каменной ограды. Данилов увидел, что это фонтан — воды там не было, даже замерзшей; видимо, ударная волна
Вначале Данилов принял это за статую. Очень реалистичную и совсем не подходящую для места, где всегда было полно детей. Хотя бы потому, что позу обнаженной фигуре неизвестный скульптор постарался придать ей развратную и призывную. Проволокой фигура была примотана к распылителям.
— Заняться нечем было молодежи, — объяснил Мент. — Девка главного чекиста. Уж не знаю, чем она Мяснику не угодила. Он, как к власти пришел, ребятам телку отдал, сказал: натешитесь — завалите. Ну, они, естественно, устроили ей «вертолет». А потом нет чтоб пристрелить, вон чё выдумали…
Данилов давно понял, что в смерти нет никакой эстетики, поэтому создатель этой композиции зря старался. Первым и единственным чувством, которое Александр испытал, заглянув в открытые глаза, был даже не страх, а отвращение. Вот бы тот, кто видит «красоту в умирании», посмотрел на это. На раскрытый в немом крике рот, на волосы, которые сосульками спускались до плеч, на покрытую ледяной коркой кожу пепельно-серого цвета. Это было хуже, чем пластинат из трупов.
— На улице было минус пятьдесят, — продолжал Мент. — Эти юные натуралисты натопили снега ведра четыре, раздели сучку — и вуаля! Микеланджело отдыхает. Горячая штучка, да?
Данилов не ответил. Ему вспомнилась собака. День на двадцатый, еще в Новосибирской области. Вначале он принял собаку за живую и здорово струхнул — перед ним была крупная овчарка. Потом Саша обратил внимание на ее странную неподвижность. Только переборов страх и подойдя поближе, он понял, что собака мертва как камень. И догадался, как это произошло, хоть и не думал, что такое возможно. На лютом морозе остановилось сердце, мышцы свело судорогой, они одеревенели, и постепенно зима высосала из тела остатки тепла. Вода в тканях превратилась в лед, а животное — в китайскую терракотовую статую. Ему стало так не по себе, что он не смог отрезать от мерзлого собачьего трупа ни кусочка. Тогда он мог себе это позволить — выбирать.
— Ну как? — спросил бывший страж порядка.
— Я что, жмуров не видел? — Данилов смотрел на него с открытой неприязнью.
— Да не парься, — хлопнул его по плечу попутчик, — Это чтоб ты не думал, что в сказку попал. Это ад.
— А вы, стало быть, за чертей? — Саша за словом в карман не лез.
— Ага, язык развязался, — беззлобно ответил Мент. — В точку, мил человек. Но мы себя зовем «оптимисты», по названию этой лавки. Ладно, пошли, гостем будешь. Сейчас решим, что с тобой делать.
Данилов покорно следовал за ним. Решим… Хоть и похоже на «порешим», но более обнадеживает, чем вид трупов, которые лежат, висят и стоят.
Они держали путь не к развалинам «Оптимы», а туда, где раньше стояли два девятиэтажных панельных дома, расположенных углом.
— Просто так у нас хлеб никто не ест, — сказал Мент, когда скособоченный силуэт кинотеатра и страшный фонтан остались позади. — Будешь пользу приносить — оставим. Нет — звиняй, хлопче. Станешь пока копателем. Извини, вакансии гендиректоров закончились.