Сорок пять(изд.1979)
Шрифт:
— Если так, дорогой собрат, откройте мне причину вашего переодевания. Ведь вы нарядились горожанином, когда пришли к дону Модесту.
— Охотно. Но и вы в свою очередь скажите мне, почему были наряжены монахом? Признание за признание.
— Идет! — сказал Борроме.
— Значит, вы хотите знать, почему я был переодет горожанином? — спросил Шико, причем язык его заплетался все сильнее.
— Говорите же.
— Двух слов достаточно.
— Слушаю вас.
— Я шпионил в пользу короля.
— Вы, значит, по ремеслу шпион?
— Нет, я любитель.
— Что же вы разведывали у дона Модеста?
— Я шпионил за самим доном Модестом, за братом Борроме, за юным Жаком и вообще за всем монастырем.
— И что же вы обнаружили, достойный друг?
— Прежде всего, что дон Модест — толстый болван.
— Ну, тут особой проницательности не требуется.
— Простите, простите! Его величество Генрих Третий не дурак, а считает дона Модеста светочем церкви и намерен назначить его епископом.
— Ничего не имею против такого назначения; наоборот, в этот день я здорово повеселюсь. А что еще вы открыли?
— Что некий брат Борроме не монах, а капитан.
— А еще что?
— Что юный Жак упражняется на рапирах, пока для него не настал час проткнуть человека шпагой.
— Ты и это понял? — произнес Борроме, нахмурившись. — Ну, а что еще ты обнаружил?
— Дай-ка мне выпить, иначе я больше ничего не припомню.
И Шико наполнил свой стакан.
— Ну как, — спросил Борроме, чокнувшись с сотрапезником, — припомнил?
— Черт побери, конечно!
— Что же ты еще увидел в монастыре?
— Я увидел под видом монахов солдат, подчиненных тебе, а не дону Модесту.
— Вот как! И это все?
— Нет, но наливай, наливай, не то я все перезабуду… — И Шико единым духом осушил стакан.
— Припоминаешь? — спросил Борроме.
— Еще бы! Я обнаружил целый заговор.
— Заговор? — бледнея, переспросил Борроме. — Против кого?
— Против короля.
— С какой целью?
— Похитить его.
— И это вы предупредили короля?
— А как же! Для этого я и явился в монастырь!
— Значит, из-за вас это дело сорвалось?
— Из-за меня.
— Проклятие! — процедил сквозь зубы Борроме.
— Вы сказали…
— Что у вас зоркие глаза, приятель.
— Ну, что там!.. — заплетающимся языком ответил Шико. — Дайте-ка мне бутылку, и вы удивитесь, когда я вам скажу, что я еще видел.
Борроме поспешно удовлетворил желание Шико.
— Прежде всего, я видел раненого господина де Майена.
— Эко дело!
— Пустяки, конечно: он попался мне на пути. Потом я видел взятие Кагора.
— Как! Взятие Кагора! Вы, значит, прибыли из Кара?
— Конечно. Ах, капитан, замечательное это было зрелище: такому храбрецу, как вы, оно пришлось бы по сердцу.
— Не сомневаюсь. Вы, значит, были подле короля Наваррского?
— Совсем рядышком, друг мой, как сейчас с вами.
— И вы с ним расстались?
— Чтобы сообщить эту новость королю Франции.
— Вы были в Лувре?
— За четверть часа до вас.
— Ну, я не стану спрашивать, что вы видели после этого, — ведь с тех пор мы с вами не расставались.
— Напротив, спрашивайте, спрашивайте, ибо, честное слово, это самое любопытное.
— Говорите же, прошу вас.
— Еще стаканчик, чтобы язык развязался… Полнее… Отлично! Так вот, я видел, приятель, что, вынимая из кармана письмо его светлости герцога де Гиза, вы выронили другое письмо.
— Другое! — вскричал Борроме, вскакивая с места.
— Да, — сказал Шико. — И оно у тебя тут!
Пальцем, дрожащим от опьянения, он ткнул в кожаную куртку Борроме, как раз в то место, где находилось письмо.
Борроме вздрогнул, словно рука Шико была куском раскаленного железа.
— Ого, — сказал он, — недостает, чтобы вы знали, кому оно адресовано.
— Подумаешь! — молвил Шико, кладя руки на стол. — Оно адресовано герцогине де Монпансье.
— Боже мой! — вскочил Борроме. — Надеюсь, вы ни чего не сказали об этом королю?
— Ни слова, но обязательно скажу.
— Когда же?
— После того, как посплю немного, — ответил Шико. И он опустил голову на руки.
— Значит, король все узнает?
— Поймите же, любезный, — продолжал Шико, поднимая голову и смотря на Борроме осоловелыми глазами, — вы заговорщик, я шпион. Вы устраиваете заговор — я вас выдаю. Каждый из нас выполняет свою работу, вот и все. Спокойной ночи, капитан.
Говоря это, Шико не только занял свою первоначальную позицию, но и закрыл ладонями лицо — открытой осталась только спина; зато спина эта, освобожденная от кирасы, лежащей на стуле рядом, как бы напрашивалась на удар.
— А, ты хочешь выдать меня, приятель! — произнес Борроме, устремляя на собутыльника горящий взгляд.
— Как только проснусь, друг любезный; это дело решенное, — ответил Шико.
— Посмотрим еще, проснешься ли ты! — вскричал Борроме.