Сороковник. Книга 3
Шрифт:
— Его доставят к паладинам, донна. Не беспокойтесь. Уходите.
Я смотрю на сияющий овал сверхновой, чьё первоначальное сияние потускнело, но не утратило ни толики красоты. По туго натянутой перепонке время от времени пробегает рябь. Дверь в другой мир ждёт, чтобы тот, кто её вызвал, завершил начатое.
— Нет, — говорю я. Отвожу взгляд, чтобы увидеть, как две громадных летучих мыши, переплетя передние лапы и пристроив на них раненого, взмывают с ним в небо. Мой персональный охранник, проводив взглядом сюрреалистичную группу, вновь поворачивается ко мне.
— Рекомендую всё же уйти. — Глас его
— Как — трое? — срывается у меня. — Улетело же только двое?
— Третий успел во время выброса вытолкнуть вашего друга из потока, но сам развоплотился. Ему нужно время на восстановление. Донна, я настоятельно советую…
Плиты мощёной мостовой в том месте, где лежал обережник, залиты чем-то тёмным и блестящим. «И-ва», — словно наяву слышу я, — «Отк-рой».
Я иду к новому порталу.
— Мне нужно хотя бы полчаса, — бросаю за спину. — Делайте что хотите, но чтобы это время меня никто не беспокоил. Потом уходим, обещаю
— Слушаюсь, донна.
«И-ва. Отк-рой», — прокручивается в голове рефрен. «Открой, Ива…» Я слышу, мальчик мой. Ты жив, это главное. Я сделаю то, о чём ты просишь. Чтобы твоя боль, твои страдания… может, и твоя жизнь, не были напрасны. Ты хотел вывести свой народ? Ты его выведешь, маленький рыжий зеленоглазый рыцарь.
У подножия портала что-то блестит. Не веря своим глазам, я поднимаю лунный нож, с обугленной почти до железного штыря-основания рукояткой, с бурой бороздкой на самой режущей кромке. Я готова завыть от отчаянья. Лопух! Бестолочь! Просила же, как человека — не твори заклинаний на крови! Что же ты наделал…
Соберись, Ива. У тебя полчаса.
Я вспоминаю Магу, его манипуляции с порталом в этот мир. Призываю память тела, в котором взрастила кидрика, ловца миров. Бужу в своих жилах оборотничью кровь, это она помогала понимать Рика с полумысли, полувзгляда. Низко кланяюсь своему Дару. Прости, что отвергала. Ты нужен мне, нужен весь, со всем, что я знаю и чего не успела изведать, со всем, что было, есть и будет. Приди. Помоги. Используй всё, что найдёшь: память, любовь, силу, слабость, интуицию, непутёвость … от неё тоже бывает польза… всё!
Передо мной — тяжёлая дверь из почерневших досок морёного дуба. Кованые петли-журавли. Кольцо-ручка, до которого пока рано дотрагиваться, ибо нет главного — скважины. Сам ключ — в моей руке, лезвие, странно дрожащее, словно готовое расплавиться и потечь, чтобы потом застыть в новой, нужной мне форме. На нём всё ещё кровь, засохшая кровь обережника, это она помогает творить волшбу, преобразует в моём подсознании облик портала в иной, наиболее удачный для дальнейшей работы. Откуда же я знаю, как устроен портал? А дверь — это просто. Работает простейшая связка: ключ — замок.
Вот он, ключ. Только вставить его пока некуда.
Потому что для перехода в новый мир нужны якоря. Так учил Николас.
Для маленького Рика якорем послужили брелок с изображением города и кольцо некроманта. Для меня, дрожащей от страха под проседающей защитой в заваленной пещере — родная дверь в родной дом. Для Маги — должно быть, я сама с детьми и нашей общей аурой. Что может потянуть меня в Васютин мир?
Я в бессилии опускаю руки. Ничего. Никого.
У Васюты была Любава, выкрикивает внутренний голос. Ну же, Ваня! Женщина, так на тебя похожая, с твоими глазами, с твоей косой, с твоей улыбкой. Лапушка! Ваня, очнись!
И я вспоминаю. И глаза, и улыбку, и маленькую кисть, теребящую платочек. И как в солнечном луче переливаются цветные камни в кольцах червонного золота, а одно кольцо, на безымянном пальчике, простое, серебряное, обручальное. Вижу лазоревую ленту, вплетённую в косу, жемчуг, богато украсивший кику, золотое шитьё душегрейки, трогательно вздымающийся при каждом вдохе животик… сапожки, расшитые златомсеребром, сарафан из парчи, рубаху тончайшего полотна, всю в обережной свастике. Вижу стул, резной, с высокой спинкой, с мягкими подушками. Прялка рядом с ним пустая, без кудели. Стол у самого окна, на столе шкатулка рукодельная, рядом с ней — крошечная рубашечка, как раз на новорожденного… приданое для малыша. Хоть и коротко было видение в Васютином доме, однако запомнилось многое. Я не просто помню. Я — вижу. Тяну на себя. Бросаю… нет, хватаю якорь.
Массивный ключ сам скользит в скважину, поворачивается легко, без зацепок. Помедлив немного, берусь за холодное бронзовое кольцо. Дверь поддаётся, и в лицо мне дышит прохлада другого мира — столь отрадная после смертоносного жара этого. Не знаю, куда исчезает дубовая створка. Должно быть, всё это — дверь, скважина, ключ — обязательные атрибуты ритуала открытия, и у каждого они свои, но вот отпала в них надобность — и они уходят, выполнив предназначение. Проход открыт. Заходи.
Почему-то я ожидала увидеть на той стороне продолжение города, как и при переходе из своего мира. Вместо этого меня встречают темнота и безлунье: там тоже ночь, но без фонарей, без мостовой, без каменных стен, разогретых дневным солнцем и выстуженных ночью. Там словно бы вообще — ничего, пустота. Ветер доносит до меня запах влажной травы, запах воды. В отдалении слышен плеск волн, а совсем рядом — беспокойное ржание.
Это луг или поле, говорю себе. Просто я смотрю из освещённого места в темноту, а потому ничего не могу разглядеть толком. Вот мне и кажется, что там пусто.
Слышится бойкий топоток, и в широкий проём, оставшийся вместо двери, заглядывает жеребячья мордочка, чёрная, с белой отметиной на лбу. Позади меня приглушённо охают несколько голосов. Не обращая на них внимания, я выуживаю из кармана несколько завалящих кусочков сушёного яблока и протягиваю на раскрытой ладони малышу. Тот, бесстрашно потянувшись за угощением, выдвигается из проёма весь — тонконогий, мосластый, с аккуратно подстриженной гривкой и подровненным хвостиком. С удовольствием подбирает мягкими губами лакомство, а затем принимается меня обнюхивать и фыркать.
А вслед за ним… Порог переступает самое очаровательное создание, которое я только видела. Блестит и переливается атласная угольно-чёрная кожа, доверчиво из-под мохнатых ресниц косят дивные карие очи. Деликатно цокают копыта, отполированные, покрытые лаком … Вздохнув, она испускает призывное ржание, подзывая сыночка.
Какая же мать оставит своего ребёнка? Да в любой мир за ним примчится, сотню порталов откроет, везде найдёт.
У меня темнеет в глазах. Вот-вот я пойму что-то важное…