Сороковник. Книга 4
Шрифт:
Там, в бою, когда она из провала выскочила – я её сразу-то не разглядел толком. Дыму полно, копоти… Степь горит, сверху драконы огнём поливают, будто мало нам. Русичи заорали: «Змей! Змей!» Ну, для них любая тварь подобного облика – Змей да Горыныч, руби, не жалко… А я, хоть и в дыму, но заметил: что-то не так. Змей – тот на брюхе ползал бы, а у этого экземпляра лапы так и мелькали. И толстый чересчур, непропорционально как-то. Потом уже, дома, когда сопоставил размеры, подумал: может, крылья так скукожены? Может, не Змей? Тот, если холодом дышит, промораживает в сосульку, человека потом на куски разбить можно. А у этого заморозка слабенькая, поверх только прихватывает, и, хоть обмораживает, но
Помнишь, я говорил о неорганике? Так уж устроено, что переход от живого к неживому встречается у реликтов часто. При смене жизненных фаз, хотя бы. Индрик, к примеру, развивается в каменном яйце, рождается живым, умирает – и снова обращается в камень. Так и Ледовички. Зарождаются они из особого кристалла, обрастают живой породой и лет через тысячу в конце концов рассыпаются в прах… Они потому и долгожители, что очень медленно стареют, камень ведь очень долго не поддаётся времени. Живут они в особых пещерах – кристаллических, в пластах очень редких минералов. Есть гипотеза, что слои с этой породой поднялись из самого сердца Гайи и потому до сих пор излучают её первозданную энергетику. Вот этой энергетикой Ледовички и питаются.
…Существа дивной красоты, Ваня, они словно высечены из монолитных сапфиров – если бы только такие могли существовать. Представляешь? Пасть у каждого такова, что мы с тобой, обнявшись, без труда там поместимся. И при всём – они не хищники, нет. Челюсти у них натуральные камнедробилки, чтобы пустую породу обгрызать со съедобных кристаллов. Ледовички находят пещеру для жительства и объедают её от шлаков, очищают. Но обычная скальная порода у них плохо усваивается, нужно излучение от тех самых кристаллов.
Представляешь, они в скалах роют огромные норы, и к ним ещё отнорки и переходы. Есть нора-спальня, нора-кладовая, где лежат кристаллы про запас, нора-схрон, отсидеться, чтобы люди не беспокоили, несколько запасных выходов… Вот для чего ещё нужны зубы: выгрызать ходы в скалах. Я сам видел: у них клыки не острые, притуплены и малость стёрты, как у лошади. И самая главная нора – это детская.
Им очень трудно появиться на свет, новым Ледовичкам. Нужен камень особой структуры, некий «живой» сапфир, с вкраплением искры энергетического минерала, того самого, из центра земли. Когда будущие родители находят такое яйцо, они переносят его в самую безопасную, самую энергетически насыщенную пещеру, укладывают в гнездо, и по очереди… нет, не высиживают, а, пожалуй, вылёживают, свернувшись вокруг. Если для птенца нужно тепло, то будущему Ледяшке нужен холод, ровный, непрекращающийся, чтобы, наконец, вкрапленная в камень искра ожила – и стала прорастать, сперва снежинкой, затем, наращивать костяк, мышцы, шкурку… Чем дальше развитие, тем должно быть холоднее, и так полгода, пока малыш не сформируется полностью. И следующие полгода – постепенное потепление, чтобы детёныш адаптировался к миру, в котором предстоит родиться.
Уж не знаю, как, но Игрок напрямую соединил выход из «детской» с порталом-ловушкой. И приглушил энергетику пещеры. Там всё было засыпано каким-то сверкающим порошком, без малейшего просвета, все кристаллы заизолированы. Мать-Ледянка была в пещере одна, куда подевался отец – непонятно.
Они голодали, Ваня. Ты можешь представить похудевшую статую? Я – видел своими глазами. У неё шкура складками свисала, даром, что каменная, крылья истончились до папиросной бумаги, до дыр. Она всё, что могла, отдавала детёнышу.
… И поэтому, когда сработала ловушка и Ледянка учуяла запах еды – ринулась наружу не задумываясь. Смела всех на своём пути, даже Васютиного копья не почувствовала, а оно у неё в хребте так и застряло, меж пластин. Она и людей-то не замечала, ведь из-под земли на свет выскочила, ослепла, всё металась, искала заветный камень. Огрызалась, конечно, плевалась холодом, ей же еда нужна была, и сама не заметила, как двоих нанизала на хребет: у неё пластины крючьями заканчиваются, как колючки на репейнике, вот люди и подцепились… Ещё двое сами вслед за ней в расщелину спрыгнули, чтобы товарищей выручить. Она всех за собой и потянула, когда камень нашла, наконец. Пылища к тому времени поднялась – почти до неба, пепел, зола – всё взбаламутилось. Поэтому, что с Васютой вместе ещё четверо сгинули – обнаружили позже…
Он надолго умолкает
– Дальше, Аркаша, – прошу тихо.
– Да всё её геройство оказалось без толку, – тяжело говорит он. – Она опоздала. У людей тоже так бывает: предельное истощение, когда умирающему организму уже ничего не поможет. Мама большая, а детёныш крошечный, свих-то запасов – мизер. Не выжил.
Зря он сетовал, что не умеет рассказывать. Возможно, иногда повествование и перескакивало по хронологии, и уводило в сторону от основных событий, но потихоньку передо мной выстраивалась цельная картина утомительного и долгого подземного квеста. Не было здесь ни романтики, ни приключений, как иногда красочно описывают в книгах; была тяжёлая школа выживания, горечь потерь, уроки мужества и доброты. И уже хорошо известные мне люди раскрывались с новой, неведомой стороны.
…Отдалённую пещеру-детскую русичи нашли не сразу. Сперва в горячке рванулись прямиком во внезапно открывшийся подземный ход – за Змеем, как полагали, потом сзади грохнул обвал, в портал сыпануло осевшей землёй, и наступила тьма. Куда податься? Поди, узнай, кто там, в темноте, караулит? Васюте только и оставалось – созвать остальных, чтобы ближе держались. Наскоро сделали перекличку и затаились, прислушиваясь. Никто не нападал, лишь земля несколько раз дрогнула – и стихло всё; только странный отдалённый шорох уходил всё дальше, будто пробивалось, тычась в изгибы тоннеля большое сильное тело, задевая в спешке боками за стены и вызывая осыпи. Так оно, как потом выяснилось, и было.
Когда глаза привыкли к темноте, прямо перед собой Муромцы разглядели широкий туннель, уходящий под уклон. Пробиваться назад было бессмысленно: внушительный оползень перекрыл выход на треть и недвусмысленно намекал, что за прорванной перепонкой портала – непробиваемая земная твердь. Оставалось идти вперёд. Да и голос чей-то воззвал из туннеля к своим… Надо было спешить на помощь. Положились на Хорса. Умный пёс, принюхавшись и не почуяв опасности, осторожно шагнул в темноту.
Поначалу шли почти на ощупь, но вскоре каменистые своды ожили. Мириады искр, вкрапленных в породу, замерцали собственным светом, не слишком ярким, но дающим возможность двигаться, не натыкаясь на выступы, без риска вывихнуть ногу или угодить в трещину, коих здесь было немало. Подземный проход строился большими ползающими существами и не был рассчитан на людей.
Ледянка и впрямь, оттого, что спешила, на поворотах чиркала шипами об своды, вот и стряхнула случайно подцепленных воинов. Уцелели-то оба, но сильно помялись – один приложился об стены, да так, что, упав, потерял сознание: оказались сломаны рёбра. Другой повредил ключицу. Но то ж ратники, народ бывалый, главное – отползти, найти товарища, потом уже звать своих. Обнаружили их быстро, благо, проход единственный, это уж дальше он ветвиться начал....
Народ подобрался опытный, в боях битый, одно слово – Муромцы, знали, как врачевать. Были с собой припасены кое-какие зелья: чай, не на прогулку собирались, на войну. Но эликсир – не живая вода; кровь остановит, затянет рану, а вот рёбра не срастит. Ребята с такими сложными переломами были нынче не ходоки; им и двигаться-то лишний раз нельзя было.