Сортировка
Шрифт:
— Я вот тут что-то воплотила, а оно вдруг сломалось — гундосила Ехиния, продолжая оставаться в форме всё той же человеческой тетки, но гонор сменился растерянностью и видом нашкодившей бухгалтерши.
— И где вас только набирают! Сто тысяч раз сказано было за текущую эпоху — моделирование жизненного цикла объектов разрешается только сущностям со статусов выше релятивного! — не то начальник, не то технический специалист достаточно высокого уровня стоял перед рабочим местом операционистки МФЦ и очень неуютно чувствовал себя в этом скованном законами тяготения, термодинамики и вероятности человеческом теле. А поделать ничего не мог, закон бытия велит, Великую его Сущность через пень об колено! — Ты хоть понимаешь, что наделала?
— Я хотело сэмулировать его жизнь заново, чтоб хотя бы знак кармы считать…
— Говори о себе в женском роде и смени язык на язык объекта! Хотела! Хотела она, а вместо этого что?!
— А его фантом попал в оболочку реального объекта там, в физическом мире.
— Чёрт. Как так могло выйти?
— Полное совпадение характеристик. Искусственный демиург подсуропил.
— Ага, вали теперь всё на искусственного демиурга! Как удобно стало в эту эпоху, как кто накосячил, так сразу «это не я, это демиург». Поубивал бы, да вы все вечные. Ладно, проехали. Божественный класс?
— Безбожник. Там все атеисты почти поголовно.
— Магическая предрасположенность?
— Мир без магии.
— Да где вы такие находите-то?! Их же один на миллион. Технологии?
— Первый уровень. Хоть не нулевой.
— Только и радости, что скрижали не на камне высекать. Инфосеть хоть хорошая?
— Еще не изобрели. Железную дорогу построили недавно. Сто пятьдесят оборотов назад. Примерно.
— В звёздную систему вышли?
— Ага. И сразу обратно. Боятся.
— Понятно. Что с фантомом хозяина?
— Не уверена, но кажется, поврежден.
— Фантом объекта?
— Поврежден. Оба в состоянии слияния.
— Ну всё, теперь тебя уволят нахрен. Будешь рекламные туманности формировать. Пошли к начальнику вашему.
— Не могу развоплотиться, закон бытия не пускает.
— Ага, кто-то теперь будет торчать в физическом теле, пока объект не сформируется окончательно. Кто-то без жидкости и белков скоро отдаст концы. И поделом! Моя бы воля…
— И что делать?
— Доведи объект до ума, убери глюки, чтоб бытие его признало живым существом или отзови фантом.
— А тот, который был? Он же погибнет окончательно.
— Ну заминусишь карму, отмоешь как-нибудь. Или не отмоешь.
— Нет уж, Обливионушка, я тут еще повожусь. Мне минус в карму не нужен. И туманности расписывать я не готово. Не готова.
Это всё от палёнки! Пацаны говорят, что от палёнки можно и кони двинуть. Хуже её только Рояль. При чем тут рояль, вспомнить не мог, а что паленкой называют поддельную водку — вспомнил. Я алкоголик? Как все студенты. Я студент? Студак с собой? С собой оказался модный портфель-дипломат, по счастью пластмассовый, так что оттереть брызги коровьей лепешки удалось легко, поплевав на него и протерев ладонью. А потом ладонь вытер о траву. Экий я чистюля, не захотел джинсы пачкать. Джинсы? Это мои штаны, модные и дорогие.
Нет, на дороге я изучать содержимое дипломата не стану, отойду на полянку, авось не затопчут. Да и некому, коровы прошли, других путников здесь не видно пока. А где это, здесь? Я покрутил головой по сторонам — не Москва. О! Я знаю, что Москва столица нашей Родины, и знаю, что выглядит она как-то иначе. Дорога с грунтово-лепёшечным покрытием, частная застройка с заборчиками в стиле «что нашел, всё моё», вороны на березах… это если и Москва, то старая, не моя.
А моя, значит, с асфальтом, автомобилями и самокатами? Слово «самокат» отозвалось странным диссонансом. В голове боролись образы сбитого из досок горбунка на подшипниках и одновременно высокотехнологическое чудо из фильмов про далёкое будущее ярких цветов, переливающееся и мигающее разноцветными же лампочками. То есть и будущее мигает, и самокат. Потому что он на аккумуляторах. Бред какой-то. Взгляд наткнулся на маленький серебряный крестик. Крестик как-бы дрожал и светился, а еще от висел в бесконечно-далекой выси. Самолет! И сразу облегчение — если над коровами летит неслышимый самолет и оставляет за собой инверсионный след, значит я в своём времени. Знать бы еще, кто этот я.
На какие кнопки жала в своем временном физическом теле релятивная сущность под условным именем Ехиния, что такое релятивная сущность, автору романа неизвестно доподлинно, зато точно известно, что минусить карму оно не хотело. Поэтому, зависнув в МФЦ на одну персону, Ехиния изо всех своих компетенций старалась слепить что-то жизнеспособное из двух фантомных пакетов, загруженных в одну физическую оболочку. Попутно она скинула туда же несколько информационных пакетов, по её мнению повышающих шансы на выживание получившегося монстра. Мнение автора никто не спрашивал, но ему показалось, что баба-дура угробила нахрен оба фантома и так просадила свой кармический лимит, что туманности ей уже не пропишут. Скажу по секрету, когда случай стал достоянием гласности, сущность Ехинию отправили писать алгоритмы для колонии муравьёв, мутировавшей и отпочковавшейся в одном из множества полумагических миров. А это уже дно, ниже только создание регламентов размножения плесени.
Новая личность, которой еще предстояло доказать тот факт, что она личность, а не чмо убогое, в этот временной промежуток продолжало сидеть на травке и изучать содержимое дипломата. Только в русском языке читатель не вздрогнет от фразы: «Серёга отложил в сторону нож и начал изучать содержимое вскрытого дипломата». К данной ситуации фраза отношения не имеет, и героя зовут скорее всего не Серёга, и дипломат он не вскрыл, поддев замочки ножом, а банально открыл своими пальчиками. Ну ладно, пальцами, нормальными мужскими пальцами, с характерными мозолями на подушечках пальцев и костяшках кулаков. Эти руки многое бы сказали опытному человеку, но такового поблизости не ошивалось.
В портфеле нашелся диплом на имя некоего Петра Фролова, комсомольский билет и паспорт на его же имя. В дипломе фотографии не было, фотография три-на-четыре в комсомольском билете несла отпечаток незамутненного детства, припухлости губок и наивных глазок. Зато фото четыре-на-шесть в паспорте принадлежало уже возмужавшему шестнадцатилетнему почти мужчине с оттопыренными ушами и суровыми прыщиками на щеках.
— Выходит, что я не студент — разговор вслух с самим собой есть признак высокого интеллекта. Вряд ли идиот стал бы разговаривать с собой, с идиотами никто не любит общаться. — Я инженер путей сообщения. Что бы это не значило. И выпустил меня из своих стен Московский институт железнодорожного транспорта МПС СССР. О как — я железнодорожник, а не путей сообщения вообще инженер. И я Петр, камень в переводе с греческого. Как святой Петр, только живой и не святой.
Откуда-то изнутри и одновременно сверху пришло понимание, что русские живут в России, а Россия прячется где-то на просторах СССР, широка страна моя родная, а собор святого Петра стоит в Риме, а Рим в Италии, а Ватикан… а причем тут Ватикан? Рим столица Италии, Ватикан столица Ватикана. Капстрана, в которой советские люди никогда не были и не будут в товарных количествах, но вдруг в голове нарисовалась картинка, как он стоит в этом самом соборе в рубахе и шортах такой маленький-маленький на фоне такого огромного собора, что Исакиевский можно поставить внутрь, а рядом еще и Покровский присоседить. Покровский, это который Василия Блаженного.