Соседи по квартире
Шрифт:
О-о. В ответ на его игривую улыбку внутри меня словно что-то переворачивается и обнажает все самые уязвимые места. Оказывается, я всерьез надеялась, что когда Келвин увидит меня, он не будет приветливым. Что станет защищаться и выпустит колючки, и тогда у меня появится веская причина распрощаться со своей влюбленностью.
— Мне до сих пор тошно от одного лишь воспоминания о потном и пропахшем гипсе моего приятеля в четвертом классе, — с ухмылкой отвечаю я. — Так что этот постараюсь оставить в первозданном виде.
На сцене вновь собираются члены группы, и, обернувшись через плечо, Келвин залпом допивает
Он встает и улыбается мне. Его ликующая улыбка сражает меня наповал.
— Если все же передумаешь и захочешь, чтобы я запятнал его чистоту, ты знаешь, где меня найти.
глава пятая
Луис Генова — фантастический человек. И это не пустые слова. Когда я прочитала отзывы о нем в роли Тео в спектакле моего дяди, где говорилось, что он «рожден для сцены», мне оставалось лишь посочувствовать отсутствию креатива у журналиста, поскольку это слишком скудный оборот речи; все равно что заявить, будто птица рождена летать.
Однажды вечером, почти сразу после успешного запуска спектакля, актерский состав вместе с рабочим персоналом отправились отмечать в «Пальму». Как и сейчас, я присутствовала тогда там не совсем по праву и едва удостаивалась чьего-либо внимания; в то время Луис еще не знал, что я племянница Роберта. Тем вечером Луис обошел весь специально арендованный зал, поблагодарил и пожал руку каждому. Когда он находился в нескольких шагах от меня, в атмосфере зала будто что-то поменялось, а в воздухе начало искрить. Мы, четверо помощников, стояли в сторонке, перекусывали и пытались перестать чувствовать себя неловко. Увидев, как Луис направляется к нам, никто и с места не смог сдвинуться.
Когда потом рассказывала об этом случае Лулу, я сравнила его с приземлением инопланетян со всякими магнитными штуками для подчинения мозгов. Все, на что мы были способны, — это просто стоять и смотреть. Продолжать болтать о закусках с кальмаром и спорить, что лучше выпить, коктейль «Тьма и Буря» или же джина с тоником, когда к тебе подходит сам Луис Генова, никто уже не мог. Когда он протянул мне руку и начал благодарить за мою работу, глядя при этом прямо в глаза, мой отупевший разум утратил способность генерировать речь.
Часто моргая, я пожала ему руку и пробормотала что-то вроде «Окей», после чего Луис подошел к кому-то еще.
Просто молодец, Холлэнд.
Луис привлекал внимание не ростом, красотой или комплекцией. Просто одним своим присутствием он что-то делал со всеобщей атмосферой. А его лицо… Свет софитов влюблен в его лицо. Гладкие черные волосы длиной до подбородка сейчас убраны за уши, открывая глаза и морщинки в их уголках. Боже, эта улыбка…
Он улыбался своей знаменитой улыбкой, стоя от меня не более чем в десяти шагах.
— Холлэнд, ради бога, перестань таращиться.
Вздрогнув, я повернулась на звук голоса Брайана. К сожалению, Луис и Роберт — за увлекательной беседой которых я с превеликим удовольствием понаблюдала бы еще минут десять, — тоже обернулись. Все вокруг посмотрели на меня, и их озадаченные полуулыбки превратились в сочувственные.
Бедняжку-фанатку поймали за подглядыванием.
Наверное, всю мою жизнь можно озаглавить именно так.
Ощущая, как покраснело не только лицо, но и шея, я направилась в дальний угол зала, расталкивая толпу и еле слышно принося извинения. Стоит отметить, что видеть Луиса я привыкла, но еще никогда не стояла так близко от него, а теперь перспективы увидеть его снова практически равнялись нулю. Он создал армию боготворящих его фанатов и уже через месяц покидает нас.
Даже у меня, не большой любительницы Бродвея, разбито сердце. Неудивительно, что Твиттер от этой новости буквально разрывается. И неудивительно, что Роберт вкалывает как проклятый, чтобы быть уверенным в ювелирно точной игре Рамона, когда тот придет Луису на смену.
Сейчас же я нахожу себе тихое местечко и из укрытия наблюдаю, как Луис и Роберт выходят на сцену, обмениваются коротким объятием, после чего Роберт жестом зовет Лизу из оркестровой ямы. Присоединившись к ним, она поднимает скрипку к подбородку и, следуя указаниям Роберта, начинает играть. Они репетируют снова и снова, сплетая свои «голоса» воедино; Луису осталось отыграть всего несколько спектаклей, и я понимаю его желание исполнить их особенно впечатляюще. Его последнее шоу станет звездным событием и будет освещено в прессе, где уже и так сотню раз рассказывалось об этом спектакле.
Вот только даже на мой непрофессиональный слух становится ясно, что Лиза не подходит Луису по звучанию или энергетике, и я понятия не имею, как же теперь быть. Сет ушел. Луис скоро уезжает. Голос у Рамона Мартина чересчур мощный, а у Лизы слишком мягкая манера игры, чтобы ему аккомпанировать.
Впервые в жизни я на полном серьезе беспокоюсь за своего дядю.
***
Чуть позже Роберт застает меня в своем кабинете, где я смотрю в одну точку и орудую дыроколом, делая отверстия в пустом листе бумаги. Дядя выглядит слегка пугающе: глаза красные, а вместо обычной улыбки мрачная гримаса.
— Хулиганишь? — спрашивает Роберт и, сняв очки, осторожно кладет их на стол.
Смутившись, я смахиваю кучку маленьких кружочков в мусорную корзину.
— Поверить не могу, что кто-то до сих пор пользуется одинарным дыроколом.
— Никто и не пользуется, — сев в кресло напротив меня, он наклоняется и кладет голову на скрещенные руки.
— Ты в порядке, Роберт?
Его ответ примерно такой же, как я и ожидала:
— Я не знаю, что делать с аккомпанементом для Рамона. Он заглушает Луизу.
Я вспоминаю, что у Роберта есть потрясающий пианист Лютер.
— А Лютер не сможет вытянуть соло Рамона?
— На пианино?
Пожимаю плечами.
— Просто подкидываю идеи.
Кажется, он обдумывает мое предложение, но затем качает головой.
— Эти песни созданы не для клавишных. Только у струнных есть нужная сила и возможность исполнить вибрато, а все это фортепиано сымитировать не в состоянии. Дуэт должен получиться таким, чтобы дух захватывало. Лютер молодец, но нам нужен музыкант, который завладеет вниманием зрителей. Который заставит их чувствовать.