Соседи (сборник)
Шрифт:
Алексей молча снял ружье, поставил к березе. Движения медленные, как будто он обдумывает каждый свой шаг. Из кармана солдатских галифе, заправленных в дырявые сапоги, достал неполную бутылку самогона, сел, попросил у Петра Ивановича стакан или кружку. Петр Иванович подал кружку, разложил на газете хлеб, сало, огурцы и сел шагах в двух от Алексея. Алексей налил в кружку самогона, бутылку, чтобы не разлилась, долго вдавливал в траву.
— Далековато сел, Петр Иванович, — сказал он, установив бутылку. — Значит, не уважаешь меня!
— Я только
— Выпей.
— Я в жару не пью.
— Во всем, Петр Иванович, у тебя порядок. В выпивке — тоже.
— И тебя я сильно пьяным ни разу не видел.
— Это так, да что толку.
— А какой тебе толк нужен?
— Я вроде пьяным никогда не бываю и трезвым себя не помню. Так все, трали-вали.
Алексей некоторое время смотрел на самогон, похожий на мутноватую воду, осторожно переставил кружку поближе к Петру Ивановичу.
— К тебе иду, Петр Иванович.
— Ты уже пришел.
— Я еще утром пришел.
— Это ты ходил трещал валежником?
— Я.
— Заставил меня отбивать косу раньше времени! — Петр Иванович засмеялся.
— Как так?
— Я думал, медведь ходит.
— Медведь что, человека надо бояться.
— Я с тобой, Алексей, не согласен. Меня ты, конечно, не боишься, так же, как и я тебя.
— Как сказать… Я-то тебя не боюсь, а ты меня должен бояться.
— Ты не страшный, что тебя надо бояться. Бороду кудлатую постриги, надень новые сапоги, галифе можно эти оставить, и сойдешь за жениха первый сорт!
— Ты мне и невесту подыскал? — Алексей в упор смотрел на Петра Ивановича.
— Невесты сами прибегут, как увидят, что на тебе рубашка и сапоги новые!
— Все шутишь, Петр Иванович.
— Не все же время серьезным быть. Ты разве не знаешь, что смех — лекарство от всех болезней?!
— Правда, что ли? — не поверил Алексей. — А я думал, кто часто смеется, тот быстрее старится. Морщин-то прибавляется! Разве не так?
— Не-е-ет, наоборот!
— Живешь и не знаешь, что полезно, а что вредно, — мрачно произнес Алексей. — Выпил бы, Петр Иванович? Что ей стоять — выдыхается!
— Я люблю косить на свежую голову. В лесу человек должен быть трезвым.
— От стакана не опьянеешь.
— А во рту испортишь.
— Ну, тогда я выпью, Петр Иванович. Я, можно сказать, на твоем дне рождения присутствую.
— До моего дня рождения еще два месяца.
— А второй день рождения сегодня. Я тебя, Петр Иванович, должен был сегодня застрелить.
— За что? — Петр Иванович спросил так, будто его нисколько не задело то, что сказал Алексей. Не отвечая на вопрос, Алексей, отставив кружку с самогоном, продолжал:
— Два раза прицеливался… Похожу-похожу, прицелюсь — и не могу! Веселый ты мужик!
— А если б был не веселый?
— Наверно, застрелил бы.
— Не наговаривай на себя, никого бы ты не застрелил. Это тебя Чемизовы
— Откуда ты знаешь?
— Догадываюсь. Сколько они тебе пообещали? — поинтересовался Петр Иванович.
— Пять тысяч и телку в придачу.
Не понять, отчего лицо у Алексея делается кислое, недовольное, — или оттого, что поддался на уговоры Чемизовых, или оттого, что они мало заплатили.
— Получил и то и другое? — спросил Петр Иванович, когда Алексей перестал хрустеть огурцом.
— Деньги получил, а телку, сказали, потом.
Петр Иванович презрительно хмыкнул, затем произнес звук, похожий на «пфи». Все с тем же выражением лица долго смотрел на Алексея, потом сказал:
— Я думал, что я дороже стою! Допустим, так меня оценили Чемизовы, а ты что же, не поторговался?
— Я не из-за денег, Петр Иванович…
— А из-за чего?
— Ты все пишешь и пишешь… От тебя ни поросенка, ни куренка не спрятать! Все ты найдешь, все ты выкопаешь. До тебя был секретарь сельсовета, мы горя не знали: держишь четырех свиней, а пишешь две, вместо двух коров — одну. Налог-то меньше! Сам посуди, есть разница?! Я за три года ни одной шкуры не сдал! Нету, говорю.
— Ни одной шкуры не сдал, а в рваных сапогах ходишь! — сделал замечание Петр Иванович.
— Веселый ты, — похвалил Алексей. Вылил в кружку остатки самогона и сразу же выпил.
— Я-то веселый и без вот этой штуки, — Петр Иванович кивком указал на пустую бутылку из-под самогона. — А зачем ты государство обманывал?
— Не говори, Петр Иванович, пропал я совсем. Что теперь будет?
— Я сейчас на коня и в милицию. А ты можешь отдыхать под телегой. Не вздумай деру дать, а то милиция приедет, а тебя нет. Тогда хуже будет.
— Убьют меня Чемизовы, — сказал Алексей.
— Не бойся, — успокоил его Петр Иванович, — не такие уж они храбрецы.
— Петр Иванович, как ты так делаешь: сел, поехал…
— А что?
— Я бы на твоем месте забрал у меня ружье, а уж потом — на коня.
— Зачем мне твое ружье?
— Вот ты отъедешь, а я возьму и полосну тебя жаканом! Я ведь не промахнусь.
— Не полоснешь.
Алексей взял ружье, вынул из ствола патрон, бросил на прокос, ружье поставил к березе.
— Езжай, Петр Иванович!
— А ты, Алексей, не такой уж тихоня, как я думал, и гораздо умнее.
Алексей как-то дико захохотал:
— Сейчас, Петр Иванович, дураков нет, революция всех выравняла!
— Может, и не всех, но ты прав.
— Победил ты меня, Петр Иванович. Что же я теперь буду делать?
— А что такое?
— Сейчас ты одно говоришь, а ну как потом скажешь другое?
— Я слов на ветер не бросаю.
Пока Петр Иванович, сидя на гладкой березовой колодине, курил и вспоминал, над лесом поднялось чистое розовое солнце и осветило глубокую падь, на дне которой стояла копна и от которой метрах в сорока на колодине сидел Петр Иванович. Правый рукав и пола телогрейки стали горячими, будто он сидел у костра.