Соседи. История уничтожения еврейского местечка
Шрифт:
10. VII—41 г. утром в городок прибыли 8 гестаповцев, которые провели совещание с представителями властей города. На вопрос гестаповцев, каковы их намерения в отношении евреев, все единодушно ответили, что нужно всех перебить. На предложение немцев оставить по одной еврейской семье, владеющей каким-либо ремеслом, присутствовавший на совещании столяр Шлезиньский Бр.[онеслав] ответил: „У нас есть свои мастера, мы должны убить всех евреев, никто из них не должен остаться в живых“. Бургомистр Кароляк и все остальные были согласны с его словами. Решено было всех евреев собрать в одном месте и сжечь. Для этой цели Шлезиньский отдал свой собственный овин, находившийся неподалеку от города. После этого совещания началась резня.
Погромщики, вооруженные топорами, особыми палками, в которые были вбиты гвозди, и другими орудиями уничтожения и истязаний, выгнали всех евреев на улицы. Первой жертвой своих дьявольских замыслов они избрали 75 самых молодых и самых здоровых евреев, которым было приказано снять с пьедестала и унести огромный памятник Ленину, который в свое время в центре города поставили русские. Тяжесть была неподъемная, но под градом страшных ударов евреи все же вынуждены были это сделать. Таща памятник, они еще должны были петь, пока не принесли его на указанное место.
Там их заставили выкопать яму и сбросить туда памятник. После чего эти евреи были забиты насмерть и сброшены в ту же самую яму.
Другим измывательством
Трудно описать всю жестокость погромщиков и трудно найти в истории наших страданий что-либо подобное.
Жгли бороды старым евреям, убивали младенцев на груди матерей, нещадно били и заставляли петь, танцевать и т. п. Под конец приступили к главной акции — к сожжению. Весь городок был окружен охраной, чтобы никто не мог убежать, затем всех евреев поставили по четыре человека в ряд, а раввина, девяностолетнего еврея, и резника поставили во главе, дали им в руки красное знамя и погнали их, заставляя петь, к овину. По дороге погромщики зверски избивали их. У ворот стояли несколько погромщиков, которые, играя на разных инструментах, пытались заглушить крики несчастных жертв. Некоторые пробовали обороняться, но они были безоружны. Окровавленных, искалеченных, их впихнули в овин. Потом овин облили бензином и подожгли, после чего бандиты стали обходить еврейские квартиры, ища оставшихся больных и детей. Найденных больных они сами оттащили в овин. А детей связывали по нескольку за ножки и притаскивали на спинах, клали на вилы и кидали на раскаленные угли.
После пожара у еще не распавшихся в прах мертвецов топорами выбивали изо рта золотые зубы и всячески оскверняли тела святых мучеников». [6]
Хотя человеку, читающему свидетельские показания Васерштайна, ясно, что в Едвабне измывались над евреями с особой жестокостью, все же вначале трудно полностью осознать содержание этого текста. С того дня, когда я наткнулся на его показания в архивах ЕИИ, прошло довольно много времени, прежде чем я понял, что в них сказано. Когда осенью 1998 года меня попросили написать эссе в памятную книгу по случаю юбилея профессора Томаша Стшембоша, я решил описать на примере Едвабне, как соседи-поляки измывались над жившими в городе евреями. Но тогда еще до меня не дошло, что в заключение целой серии убийств и жестокостей, совершенных в этот день, всех оставшихся в живых евреев просто сожгли. Поэтому меня не удивляет временной разрыв между свидетельством Васерштайна и началом процесса в Ломже. Мне тоже понадобилось четыре года, чтобы осознать, что именно сказал Васерштайн. Только просматривая материал, отснятый Агнешкой Арнольд для документального фильма «Где мой старший брат Каин?» (а конкретно — наткнувшись на беседу перед камерой с дочерью хозяина овина, в котором соседи-поляки сожгли в июле 1941 года едвабненских евреев), я понял, что там произошло [7] . И как обычно бывает, когда спадет с глаз завеса, — как только мы осознаем, что случилось то, что до сих пор нельзя было себе представить, — оказалось, что вся история прекрасно документирована, что свидетели живы до сих пор, что память об этом преступлении сохранилась в Едвабне на протяжении жизни нескольких поколений.
6
Еврейский исторический институт (ZIH), коллекция № 301, документ 152, написанный Еврейской исторической комиссией в Белостоке 5. IV. 1945 года. Внизу страницы добавление: «Свидетель Шмуль Васерштайн; протоколист Э. Штейман; Председатель Еврейской Воеводской Исторической комиссии магистр М. Турек; свободный перевод с еврейского М. Кватера». Стоит также отметить, что некоторые лица давали показания неоднократно, и иногда версии расходятся в деталях. Например, запись очередной беседы в Васерштайном, которая хранится в ZIH под шифром 301/613, свидетельствует, что на кладбище убита группа из 50 молодых евреев и что уцелело 18 человек из Едвабне.
7
Месяца два спустя после того, как я отдал заказанный текст, я посмотрел фильм Агнешки Арнольд и осознал, что произошло. Я раздумывал, не взять ли назад свою главу, поскольку книга еще не была напечатана, но пришел к мысли, что история убийства в Едвабне имеет несколько измерений, и одно из них — процесс проникновения знания об этом случае в сознание историков, занимающихся периодом оккупации (то есть таких людей, как я), в широкое общественное сознание (мы увидим, как будет протекать этот процесс) и, наконец, в сознание самих жителей местечка Едвабне, которые живут с этим знанием уже три поколения.
Мне хотелось бы поблагодарить Агнешку Арнольд за возможность изучить рукописные записи проведенных ею интервью и за разрешение мне дать этой книге название «Соседи», хотя именно так планируется назвать документальный фильм об уничтожении едвабненских евреев.
ИСТОЧНИКИ
Для историка наилучшие источники те, что фиксируют исследуемые явления незамедлительно. В таком случае следовало было бы обратиться к немецкой документации об уничтожения евреев на этой территории. Однако в ежедневных рапортах особых отделов СС с Восточного фронта, рассылаемых по разнарядке Главным имперским управлением безопасности (РСХА), нет упоминания о Едвабне [8] . Впрочем, в этом нет ничего странного, поскольку оперативная группа «Б», в секторе действия которой находились Ломжа и Едвабне, 10 июля была уже где-то около Минска. Какое-то донесение об убийстве евреев в Едвабне, наверное, было послано присутствовавшими там в то время немцами, но оно могло быть уничтожено [9] . Скорее всего, существует документальный фильм, снятый немцами во время погрома. Похоже, его показывали в 1941 году в кинотеатрах Варшавы [10] .
8
Эти рапорты, высылаемые ежедневно, начиная с июня 1941 года, находятся в федеральном архиве в Кобленце, Bundesarchiv Koblenz, под шифром R 58/214.
Подборка рапортов оперативных групп о положении на российских фронтах была также напечатана на английском языке под названием «The Einsatzgruppen Reports» в обработке Ицхака Арада, Шмуэля Краковского и Шмуэля Спектора, издание «The Holocaust Library». New York, 1989.
9
Например, ни Кристофер Браунинг, ни Дэйвид Ингл, прекрасно знающие предмет и много лет работающие с немецкими архивами, о местечке Едвабне не слышали.
10
Виктор Нелавицкий (в настоящее время он живет в Израиле и носит имя Авигдор Кохав), который спасся от погрома и позднее находился в польском партизанском отряде, скрывая свое еврейское происхождение,
В актах дела Рамотовского мы находим также показания свидетельницы Юлии Соколовской, которые я буду цитировать в дальнейшем, а в них такую фразу: «Немцы стояли по бокам и снимали, а потом показывали людям, как поляки убивали евреев» (GK, SOL 123/630). Если принять во внимание рассказ Нелавицкого, то, по-моему, она имела в виду именно фильм, а не, скажем, выставку фотографий. Так что не исключено, что мы когда-нибудь сможем увидеть этот погром на экране.
Таким образом, первое и наиболее подробное свидетельство о погроме — показания Васерштайна в 1945 году. Очередное описание событий мы находим в актах ломжинских процессов мая 1949 года и ноября 1953 года. И наконец, в 1980 году вышла в свет памятная книга едвабненских евреев, в которой несколько очевидцев описало трагедию родного местечка времен войны. В 1998 году Агнешка Арнольд брала интервью на эту тему у нескольких жителей Едвабне, а спустя год я сам беседовал со многими из них [11] . Таковы основные источники этой работы. Каким образом следует ими пользоваться?
11
Многие евреи из Едвабне были живы к моменту завершения работы над этой книгой и разговаривали со мной об условиях жизни в городке до войны и об обстоятельствах июльского убийства: раввин Джейкоб Бейкер (Элезер Пекаж), который уехал из Едвабне в 1938 году, — его усилиями вышла в свет Памятная книга едвабненских евреев; его брат Гершель Бейкер, который пережил войну в окрестностях Едвабне; Авигдор Кохав (Нелавицкий), родом из Визны, находился в Едвабне во время погрома; Метек Ольшевич, переживший погром в Едвабне, — он был одним из тех евреев, которых прятала Выжиковская; его тогдашняя невеста Эдя Сосновская и Лейя Кубжанская (Кубран), тоже спрятанные Выжиковской; Шмуль Васерштайн (умер 9 февраля 2000 года). Я благодарен адвокату Таю Роджерсу, семья которого родом из Едвабне, за помощь в установлении контактов со многими лицами. Я разговаривал также с пани Антониной (Антосей, как зовут ее подопечные) Выжиковской, теперь живущей в Чикаго, а также с Яном Цитриновичем из Ломжи, семья которого перешла в католицизм в Визне еще до войны, и с пани Адамчик из Едвабне. Другие случайно встреченные жители старшего поколения городка, которых я расспрашивал об этих событиях, помнили о них немного, или их как раз не было в Едвабне.
По многочисленным записям в дневниках, по воспоминаниям мы можем понять, что свидетельства, оставленные евреями на тему уничтожения, были задуманы как возможно более верные описания переживаемой катастрофы. Раз нельзя было предотвратить методично проводимой акции истребления еврейского населения, то свидетели должны были, по крайней мере, сохранить память о процессе уничтожения. Именно это же намерение характерно для коллективных инициатив, хорошо известных и пользующихся уважением в сегодняшней историографии, — «Субботних наслаждений» Эмануэля Рингельблюма или записей архивистов из ковенского гетто. Запечатлевая на бумаге описание преступления, жертвы как бы перед судом истории объявляли недействительным нацистский проект истребления еврейского народа. Не существовало причин, по которым евреи хотели бы приписать полякам преступления, совершенные немцами.Любой свидетель, разумеется, может ошибаться, и каждый рассказ, насколько возможно, следует сопоставлять с информацией, добытой из других источников. Но у нас нет оснований подозревать евреев в злонамеренности в отношении к соседям-полякам по этому поводу.
В свою очередь, использование историком материалов, полученных в ходе судебного процесса, требует применения особых критериев оценки. Тут следует придерживаться нескольких простых принципов. Надо помнить, во-первых, что подозреваемые будут стараться умалить собственное участие в событиях, которые лежат в основе обвинения. В их интересах также, насколько возможно, уменьшить значимость самого события. Мы не должны забывать, что обвиняемые не обязаны с точки зрения закона говорить правду, в то время как свидетели, хотя должны говорить правду под угрозой уголовной ответственности, могут отвечать избирательно и о чем-то умалчивать. Кроме того, протокол допроса — весьма специфический вид документа, в котором авторский голос звучит опосредованно, через третье лицо, задающее вопросы и записывающее ответы. Поэтому важность материалов процесса для историка в большой степени зависит от метода проведения следствия и тщательности судебного разбирательства.
Между тем, как выясняется, судебное дело против Рамотовского и его подельников проводилось поспешно. Возможно даже, «поспешно» — это мягко сказано, если принять во внимание, что судебное разбирательство дела, по которому проходило двадцать два обвиняемых, было завершено в течение одного дня: 16 мая дело подлежало рассмотрению Окружного суда в Ломже, а уже 17 мая был вынесен приговор. Двенадцать обвиняемых были осуждены, а с остальных обвинения сняли. Юзеф Собута, которого судили в 1953 году, тоже был оправдан.
На процессе Рамотовского обвиняемым были вынесены следующие приговоры: Кароль Бардонь был осужден на смертную казнь; Ежи Лауданьский приговорен к 15 годам тюрьмы; Зигмунт Лауданьский, Владислав Мичура и Болеслав Рамотовский к 12 годам тюрьмы; Станислав Зейер и Чеслав Липиньский к 10 годам; Владислав Домбровский, Феликс Тарнацкий, Роман Гурский, Антони Небжидовский и Юзеф Жилюк к 8 годам; в то же время Юзеф Хшановский, Марьян Жилюк, Чеслав Лауданьский, Винценты Госцицкий, Роман Завадский, Ян Завадский, Александер Лойевский, Франчишек Лойевский, Эугениуш Сливецкий и Станислав Селява были оправданы. В архивных документах отмечаются поразительные противоречия относительно того, кто предстал перед судом на процессе. В актах дела Рамотовского на первой странице «Протокола основного заседания», написанного очень разборчивым почерком протоколистки Ч. Мрочковской 16 мая 1949 года, мы можем прочесть следующую фразу: «Осужденные предстали перед судом все». Затем перечисляются 22 фамилии обвиняемых [12] . В то же время в контрольно-следственных актах Управления общественной безопасности в Ломже находится «Рапорт о ходе и результатах судебного заседания» от следующего дня, 17 мая 1949 года, присланный в воеводское Управление общественной безопасности в Белостоке, где перечислены только шестнадцать обвиняемых в том же самом процессе. Более того, в этом списке есть также фамилия Александра Яновского, которого нет среди обвиняемых, перечисленных в протоколе процесса [13] . По делу Яновского допрашивают как свидетеля. Оба документа перечисляют те же самые двенадцать лиц, осужденных по делу, и приводят те же полученные ими приговоры.
12
GK, SOL 123/200-202.
13
УОБ