Соседи. История уничтожения еврейского местечка
Шрифт:
В этой местности, среди лесов и лугов, самым доступным и дешевым строительным материалом всегда были дерево и солома, а это значит, что бичом живущих здесь были пожары. Самый страшный в этом столетии пожар истребил в 1916 году почти три четверти всех строений в Едвабне. Деревянная синагога постройки восемнадцатого века, архитектурой которой можно полюбоваться в альбоме Казимежа и Марии Пехотек, сгорела на три года раньше, за год до начала Первой мировой войны [26] . Годы спустя, в памятной книге едвабненских евреев, одна из давних жительниц вспоминает, как вечерами, прежде чем пойти спать, они смотрели на север, где за линией горизонта находился городок Радзилов. И если небо там начинало розоветь, то поспешно грузили на возы самые необходимые для погорельцев вещи и пускались в путь. Точно так же и радзиловские евреи посматривали на Едвабне. Пожары случались часто, а поскольку жители близко лежащих городков нередко были в родстве между собою, они таким образом разделяли друг с другом и судьбу, и припасы.
26
Kazimierz i Maria Piechotkowie, Bramy Nieba: boznice Drewniane na ziemiach dawnej Rzeczypospolitej. Warszawa, Krupski i S-ka, 1996, c. 231–231.
Сведения об истории городка Едвабне и живших там до войны евреях привожу, основываясь на рукописи (без названия), принадлежащей перу историка Белостокского края, Хенрика Майецкого, а также
Едвабне получило права города стараниями ломжинского стольника в 1736 году. Но селиться там начали по крайней мере на 300 лет раньше. Евреи пришли в Едвабне из Тыкочина и какое-то время находились в ведении той гмины. Когда в 1770 году строили прекрасную деревянную синагогу, из примерно 450 жителей аж 387 (не знаю, откуда такие точные данные) было евреев. В канун Первой мировой войны население городка достигло апогея, приближаясь к 3000, чтобы вскоре потом, в 1916 году, уменьшиться до всего лишь семисот человек в результате уничтожения и выселения еврейского населения по приказу отступающих русских.
После войны большинство переселенцев вернулось, и городок стал отстраиваться. Согласно всеобщей переписи, в 1931 году там проживало уже 2167 человек — и более чем на шестьдесят процентов еврейского происхождения. Население близлежащей гмины и остальные жители были польской национальности.
В 1933 году в городе было 144 зарегистрированных ремесленников, в том числе 36 портных и 24 сапожника. Ремеслом и обслуживанием занимались главным образом евреи, и наверняка многим из них не хватало денег на выкуп лицензии. «В нашем местечке, — вспоминает Ципора Ротшильд, — не было забастовок. Все товары производились ремесленниками, которым помогали члены семьи. Я вспоминаю довольно необычный трудовой конфликт. Сын Нахума Пентковского, Арие, решил бастовать против собственного отца. И когда Нахум стал бить его железной линейкой, Арие вопил от боли и кричал отцу: „Я социалист и не хочу работать по ночам!“» [27]
27
Yedwabne, цит. соч., с. 8.
В небольших семейных мастерских тяжко трудились с утра до вечера (а иногда, как мы видели, и ночью), а многие ремесленники просто таскали рабочий инструмент на спине, кружа по соседним деревням, иногда целыми месяцами, предлагая услуги, например портновские. Можно предположить, что таких странствующих ремесленников было довольно много. Евреи этих мест давали друг другу прозвища. Например, радзиловских евреев называли, слегка посмеиваясь, Radzilower Kozes, или радзиловскими козлами; ломжинских — Lomier Baallonim, то есть те, кто очень любит себя ублажать; про евреев из Кольно говорили Kolner Pekelach-Peke-wach, намекая, что они, отягощенные заботами, беспрерывно жалуются; а про евреев из Едвабне — Jedwabner Krichets, что-то вроде бродяги из Едвабне [28] .
28
Там же, с. 20. Аптекарь, живущий в городке до сих пор, говорил, что среди едвабненских евреев «не было какой-нибудь интеллигенции. Все ремесленники, все работники невысокого уровня, возчики» (рукопись сценария фильма «Где мой старший брат Каин?» [рукопись], с. 489).
Раввин Джейкоб Бейкер, до выезда из Едвабне в 1938 году носивший фамилию Пекаж, который еще мальчиком начал учиться в знаменитой ломжинской иешиве, с улыбкой вспоминает сегодня контакты с соседями-поляками в межвоенный период. Он жил с матерью, бабушкой и двумя братьями поблизости от дома Селявы, где — наверное, как и другим, жившим по соседству, — Пекажам случалось брать воду из колодца, потому что она была очень хороша [29] . Аптекарь из Едвабне, беседуя спустя пятьдесят лет после войны с Агнешкой Арнольд, помнит атмосферу соседских отношений: «Тут не было какого-то большого различия в мнениях или в чем другом, ведь они здесь, в таком маленьком городишке, сжились с поляками. Зависели от них. Все называли друг друга по имени — Ицек, Янек… это была такая весьма идиллическая жизнь» [30] .
29
«Франек и Сташек» (как он их называл во время беседы со мной в Нью-Йорке), которых Бейкер прекрасно знал и помнит, названы Васерштайном в числе самых главных злодеев 10 июля 1941 года. Станислав Селява был одним из обвиняемых на процессе Рамотовского.
30
Рукопись, с. 489.
Итак, соседских контактов было много. И хотя в отношениях соблюдали дистанцию и осторожность — поскольку евреи всегда осознавали возможную угрозу со стороны окружения, к тому же националистическая эндеция [31] была самой сильной группировкой в городе и окрестностях, — но открытых вооруженных конфликтов не было, а возникавшие время от времени ситуации, грозившие перерасти во что-то серьезное, удавалось разрядить.
Кроме регулярно повторявшихся опасных моментов — к которым относилась Пасха, когда ксендзы изображали в своих проповедях образ еврея-богоубийцы, или в прошлом, допустим, сеймы, когда множество шляхтичей в сопровождении слуг собирались где-либо, — всегда могло произойти что-то плохое в результате простого стечения обстоятельств. В Едвабне, например, в 1934 году убили еврейку, а несколько дней спустя, во время ярмарки в городке поблизости, был застрелен крестьянин. И вдруг, ни с того ни с сего, начались толки, что едвабненские евреи таким образом отомстили полякам. Надвигавшийся — судя по слухам — погром предупредил только визит раввина Авигдора Бялостоцкого к городскому ксендзу в сопровождении Ионы Ротшильда (он упоминает об этом в памятной книге), который был поставщиком железных деталей, необходимых для восстановления костела.
31
Распространенное производное от названия партии Народная демократия. — Примеч. перев.
Этот эпизод прекрасно укладывается в тот факт, что о надвигавшихся погромах те, кому грозила опасность, почти всегда знали заранее (как и о надвигавшихся «акциях» истребления во время оккупации)
32
Гершон Дейвид Хандерт написал очень интересную книгу о евреях XVIII века из Опатова, где наряду с другой информацией приводит точные цифры о размерах и предназначении «даров», которые выплачивала еврейская община в 1724–1784 гг. (the Jews in a Polish Private Town. The Case of Opatyw in the Eighteenth Century, The Johns Hopkins University Press. Baltimore and London, 1992, p.98—104).
Едвабне до начала войны был спокойным городком, и евреям жилось там не хуже, чем в любом другом месте в Польше, а может быть, и лучше, чем во многих других местах. Евреев не раздирали давние споры или разделы. Было, правда, в Едвабне небольшое число хасидов, но наибольшим авторитетом для всех членов общины был глубоко религиозный и одухотворенный городской раввин Авигдор Бялостоцкий.
Надо, однако, добавить, что политическая ориентация духовенства в Ломжинском повяте была определенно эндецкой. Как пишет Тадеуш Фрончек в докторской работе «Вооруженные формирования национального лагеря на Белостокщине в 1939–1956 годах», ломжинский епископ Станислав Лукомский в своих пасторских письмах, датированных апрелем 1928 года, запрещал голосовать за «социалистов, освободителей, коммунистов или сторонников так называемых крестьянских партий». А после выборов в приходах, где было отдано много голосов за эти партии, запретил проведение пасхальных процессий [33] . Однако раввин в Едвабне и городской ксендз почти до самой войны, пока не появился новый ксендз, Мариан Шумовски, отличавшийся эндецкими симпатиями, были в добрых отношениях. Вдобавок, по счастливому стечению обстоятельств, комендант полицейского поста в городе оказался службистом, следившим за порядком, и человеком, лишенным национальных предубеждений. Пока не началась война.
33
Варшава, WIH, шифр № 76, с. 36–37.
СОВЕТСКАЯ ОККУПАЦИЯ, 1939-1941
Осенью 1939 года Едвабне оказался на территориях, занятых Красной Армией. Поскольку почти половину населения составляли евреи, наверняка в период советской оккупации многие из них исполняли различные функции и занимали разные должности. Однако обширная — 115-страничная — работа по истории Ломжинского повята на основе 125 опросных листов, заполненных свидетелями событий, о которых идет речь, — выполненная Историческим бюро армии Андерса, содержит только три упоминания общего характера о евреях из Едвабне, предполагающие их излишнее усердие на благо нового строя [34] . Конечно, работа касается всего повята, то есть повествует о судьбах 170 тысяч людей. И только 16 анкет (из 125) заполнено жителями гмины Едвабне. Следовательно, наши знания о том, что делалось именно в городке Едвабне, поверхностны. Но нет причин судить, что отношения между евреями и остальными местными жителями были в то время хуже именно там, а не в каком-либо другом месте [35] . В самом подробном исследовании о Едвабне, которое когда-либо попадало ко мне в руки, бывший директор архива в Белостоке, Хенрик Майенки, называет фамилии пяти самых главных чиновников советской администрации в городе в то время: председателем районного исполнительного совета в Едвабне был Даниил Киреевич Сукачов, первым секретарем районного комитета партии — Марк Тимофеевич Рыдаченко, членами секретариата — Петр Иванович Быстров и Димитрий Борисович Устиловский, а секретарем комсомола Александр Никифорович Малышев [36] . Едвабне находился в приграничной полосе, следовательно — как можно предположить, — администрация была в руках доверенных людей, то есть скорее прибывших с Востока, чем местных.
34
Я имею в виду анкеты, собранные Историческим сектором Бюро документов армии Андерса, и работы по отдельным повятам, выполненные впоследствии на этой основе в Центре исследований в Лондоне, руководимом профессором Виктором Сукенницким. Необработанные анкеты и работы по отдельным повятам находятся в архивах Института Гувера в Калифорнии, хранятся в коллекциях Polish Government Collection и General Anders Collection. Упоминания о евреях из Едвабне, в которых, впрочем, не названо ни одно конкретное лицо, можно найти на с. 14, 45 и 99 машинописной работы о Ломжинском повяте.
35
Янек Ноймарк, вернувшийся в Едвабне из-под немецкой оккупации в период советского правления, вспоминает свое разочарование, когда оказалось, что Советы конфисковали частную собственность и арестовали многих евреев (Yedwabne, цит. соч., с. 112).
36
X. Майецки, цит. соч., с. 56. Автор не приводит источников, из которых почерпнул эту информацию.
Ср. также Aneks № 3, «Список кадрового состава краевой советской власти в ломжинском районе в 1939–1941 годах», где приводятся те же самые фамилии, кроме Малышева, но с добавлением некоего Афанасия Федоровича Соболева (Michal Gnatowski, W radzieckich okowach. Studium о agresji 17 wrze'snia 1939 r. i radzieckiej polityce w regionie lomzy'nskim w latach 1939–1941, Lomzy'nskie Towarzystwo Naukowe im. Wag'ow, Lomza, 1997, c. 296).
Я обнаружил только одно сообщение, в котором конкретно рассказывается о том, как приветствовали Советы в городке в сентябре 1939 года — как известно, это был момент, когда многим полякам запомнилась нелояльность евреев, — но и на это сообщение не следует сильно полагаться, поскольку оно записано через пятьдесят лет после событий, о которых идет речь. Снимая свой фильм, Агнешка Арнольд в числе многих проинтервьюировала дочь хозяина, в овине которого были сожжены едвабненские евреи. И вот что она сказала в интервью на интересующую нас тему: «Я видела, как пришли Советы, они шли по улице Пшистшельской и пришли, там такая пекарня была, и еврей с еврейкой расставили стол, он был накрыт красным, таким красным полотном, и польская семья. Две польских семьи, ведь они были коммунисты до войны… И эти три семьи встречали советские войска хлебом и солью. Это я видела. Большой транспарант был прицеплен от одного дома до другого, „Приветствуем вас“, большими буквами, такими белыми, печатными. И так они их приветствовали вместе со своими женами. А потом войско на том рынке, где сейчас парк, остановилось. Мне тогда было 16 лет, еще как бы ребенок. Старшие не выходили на это смотреть, только издалека, боялись, а дети везде должны быть. Ну я уже не была таким совсем ребенком, но мы побежали туда» [37] . То есть довольно типичная сценка встречи советских войск — в основном любопытная молодежь, среди которой, конечно, были евреи, но не только они.
37
Рукопись, с. 158, 159.