Соседи
Шрифт:
Сопровождаемые суетящимся и моргающим Аликом Павел и Даша вышли в общий коридор. Там уже горел свет. На стене все так же красовалась газетная вырезка:
*“Велик и могуч русский язык.*
*А говорить некому”*
.
– Друзья, возьмите меня с Майклом!.. Мы не нарушим вашего тет-а-тета, слово джентльмена! Глупо мне здесь без тебя оставаться…
Павел подхватил портфель, прижался щекой к щеке Алика.
– Извини, но мы уж сами. А вы потом. И девушки вас ждут.
– Эх, Галахов! Кому нужен старый, потрепанный боец сексуального фронта? Ладно, я умолкаю… Матушке твоей поклон. Как, кстати, она поживает?
– Нормально.
Мать Галахов не видел уже месяца три. Правда, звонил по телефону почти ежедневно. С того момента, как мать оставил ее второй муж, она сделалась ужасно набожной, каждое воскресенье посещала церковь, увешала стены своей квартиры иконками, устроила красный угол с лампадкой, читала только святоотеческую литературу. И чем меньше она верила в Бога, тем яростнее пыталась убедить других в своей ортодоксальной религиозности.
Слишком независимаи тверда была всегда его мать, чтобы искать опору в каком-либо конкретном человеке, да и не очень-то в таком возрасте можно было надеяться на нового спутника жизни.
Разгульные подруги и приятели давно обустроились в жизни и нечасто теперь ее навещали. Вотона и рассудила, что помочь ей отныне может только существо высшее, Бог, мучая и насилуя себя и других необходимостью верить. Она не желала, чтобы Павел навещал ее слишком часто, хорошо понимая, что от него свое неверие она долго утаивать не сможет.
Сам он в церкви бывал редко – только как любитель старорусской архитектуры. Охоты не было. Да и не верил он в Церковь – с ее обязательной соборностью, гонением инакомыслия, неуважением к собиравшимся прихожанам, толпившимся на ногах, без своего места в церковном пространстве, которое имеет любой человек из паствы католической или протестантской. Однажды в Троице-Сергиевой лавре, в Загорске еще, во время крестного хода от духоты упал он в обморок (его вытащил тогда на улицу Лёня Гаврилов) и решил, что это – мистический знак, указующий на его естественную несоборность. А Бог, конечно, существовал, иначе откуда бы взялись в человеческом существе добрые чувства. С тех пор, несмотря на друзей-славянофилов и свои писания о российском религиозно-художественном феномене конца прошлого века, в бытовых разговорах старался он темы православия не касаться.
Поэтому нежелание матери общаться с ним он принял, чувствуя, что и она не хочет дебатов всерьез. Но не объяснять же все это Алику!..
Павел закрыл за собой общественную дверь в коммунальный коридор, нажал кнопку лифта. В кабине, виноватясь, Даша положила ему голову на плечо и, заглядывая в глаза, спросила:
– Ты расстроен? Я повода не давала. Он сам полез. Ты поссорился со своим другом? Не грусти. Я навсегда твоя.
– Я не грущу. Я знаю это.- Павел обнял ее за талию.
“А ведь я не лучше Нарумова,- вдруг пронеслось у него в голове.- Стыдно!”
– Скажи, а то письмо, которое ты хотел прочитать, прочитал? – снова спросила внимательная Даша.- О чем оно?
Галахов раздраженно дернул плечом, не смея сейчас быть строгим к друзьям, но все же ответил:
– О том, что никакого святого Грааля не существует.
Дверь лифта отворилась, они вышли. Было уже около двенадцати.
– Я чего-то боюсь,- шепнула вдруг Даша.
Спускаясь по ступенькам от лифтовой площадки, они увидели, что у выхода торчит подросток со злым, испитым лицом и шеей, обвязанной грязным белым бинтом. С ленивой наглостью посмотрев на парочку, подросток загасил дымящуюся сигарету о стену и скользнул на улицу, хлопнув дверью.
Тогда и Павел тоже ощутил иррациональное, неподвластное разуму чувство страха – не тревоги, не беспокойства от возможно ожидающей опасности, а именно парализующего страха.
“Вернуться?.. Пока из подъезда не вышли… А что наверху скажу, как объясню, почему вернулся? Что испугался неизвестно чего?
Обойдется. Да и что может быть?..”
– Все будет в порядке,- успокоил он себя и Дашу.
На улице никого не было. Они окунулись в темную синеву теплой летней ночи. Гармошка и визги затихли. Кое-где светились еще окна, из них доносились звуки телевизионных передач, а кое-откуда и музыки. Фонари не горели. Разве что фары редких машин, проносящихся по шоссе, расположенному за буерачным пустырем, давали представление о том, куда им надлежало стремиться.
– Придется мотор ловить,- пробормотал, озираясь, Павел.- Если только в этом захолустье это возможно…
Они двинулись по разбитой дороге к шоссе. Вдоль дороги стояли фонарные столбы, не дававшие света. Только на самой середине их пути виднелись два желтых круга, выхваченных из общей черноты двумя электрическими лампочками. На них они и ориентировались.
Освещенное пространство всегда кажется спасительным островком в бесконечном море тьмы. Он обнимал девушку за плечи, но была она напряжена и испуганно вздрагивала от любого шелеста бурьянной травы.
Он попытался подбодрить ее и себя мечтами:
– Солнце мое, а ты правда хочешь за меня замуж? Я-то вдруг понял, что без тебя жить не могу. А ты? Мы уживемся с тобой?
– Еще как! – Даша повернула к нему лицо и смутно улыбнулась в темноте.- Мы с тобой, Галахов, хорошо жить будем. Ты даже не представляешь, какое это счастье, когда ты просыпаешься, а рядом на подушке сопит любимый человек!
Они уже почти дошли до горевших фонарей. И тут Павел снова ощутил чувство непреодолимой тревоги. Они вступили в освещенный круг. И именно тогда из темноты пустыря послышался регочущий смешок, а потом глумливый голос попросил:
– Эй, малый, постой-ка! У тебя стакана нет? Из горлаЂ неохота.
“Куда идти? К шоссе? Или повернуть и бежать к дому? Что разумнее?..”
Мысли торопились. Но поджидавшие их были еще быстрее. Из темноты вынырнул подросток с обмотанной грязным бинтом шеей. Он выплюнул изо рта сигаретку, растер ее ногой и встал перед парочкой, протягивая руку и шепелявя:
– Чего молчишь, паскуда? Стакан давай. Люди ждут.
– Нет у меня стакана! – резко ответил Павел, понимая, что недоросток – посыльный, передовой отряд, а за ним основные силы.
Крепче прижав к себе Дашу, он все-таки пошел независимой походкой мимо – в сторону шоссе. Бежать к дому – все равно не добежишь, а только раздразнишь охотников. А так – вдруг и обойдется, да и машину там, может, остановить какую удастся.
– Чует, гад, что поговорить надо,- раздался из темноты пьяный и хамский сип. И здоровый амбал вылез на свет.
– Пойдем назад,- тихо, как ребенок маленький, попросила Даша.
Но было уже поздно поворачивать. Из темноты одна за другой появлялись фигуры, окружая парочку. С удивлением и отвратительным чувством подступающей к горлу тошноты он узнал среди восьми-девяти монстров, взявших их в кольцо, давешнего