Соседки
Шрифт:
Глава 4. Хома
Хома часто просил Наталочку, чтобы она не плавала в озере – он боялся, как бы ее не утащила нечистая сила, но та не могла себя перебороть, потому что холодная вода была ей нужна как воздух, а в полнолуние у нее всегда отрастал рыбий хвост, и тогда она носилась по волнам и любовалась звездами, которые Высший Мастер так искусно нашил на черный бархат неба. Время от времени она встречала на глубине Петра и Оксану – в белых одеждах с печальными лицами они кружили в глубинах озера. К Наталочке они не подплывали и даже как бы не замечали ее. Иногда она рассматривала остатки памятника на песчаном дне и от души хохотала, вспоминая потешные фигуры Павлика, Тоскливца и Хорька и то, как каждый из них кормил голубя. Правда, иногда у нее возникало ощущение, что за ней кто-то подсматривает, но Хоме она об этом не рассказывала и списывала все на нервы. А волноваться ей было от чего – ее заждались в королевстве, из которого она была родом, и уже два раза большая черная машина с цветастым флагом приезжала к ее домику и усатый господин в начищенных туфлях и в галстуке-бабочке упрашивал ее немедленно отбыть на родину, ибо королева-мать по ней истосковалась, да и найти ее удалось с большим трудом. И Наталочка, которую на самом деле звали Нетликристельсен,
«Ну, конечно, – думал Хома, – если она принцесса и причем такая красивая, что даже птицы оглядываются на лету, чтобы ею полюбоваться, то всякие там короли и принцы, несомненно, будут добиваться ее руки. А что для нее значит какой-то подмастерье?»
Как и все влюбленные, Хома ошибался – его нежность и доброта покорили принцессу с первого взгляда. Кроме того, Хома был высок и статен, с копной упрямых рыжих волос, напоминающих стог сена, и бледнокожая Наталочка души в нем не чаяла. И терять его она не хотела. Да и жилось им безбедно, после того как они нашли клад, а ведь не всякому богатство идет на пользу. Жители Горенки, хотя сами и падки на чужие сокровища, прекрасно об этом знают. Как-то в корчме, после того как автор этих строк изрядно надегустировался всякой местной снеди и напитков, ему поведали историю, которой он просто не может не поделиться со своим любимым читателем. А рассказали ему по секрету, но на всю корчму, хотя при этом и прикладывали неоднократно указательный палец к губам, вот что.
Однажды Хорек, когда он был совсем молодым и девушки не давали ему проходу, да и он не мог ни от одной из них оторвать жадного своего взгляда, вывез далеко в лес свою пасеку. Волков в окрестностях было тогда великое множество, и Хорек с двустволкой не расставался и носил ее за плечами, почти не снимая. И правильно делал, потому что чертяка его ненавидел, как и каждого христианина, и всячески норовил его подкузьмить – натравить пчел на хозяина, наслать на него стаю волков или, что еще хуже, убедить его жениться на Параське, которая тогда выглядела, как супермодель, и ничто не предвещало, что она превратится в птеродактиля в очипке, который будет его злобно клевать за малейшую провинность. Последнее чертяке удалось, правда, несколько позже. А в то лето он решил застлать пасечнику глаза золотом и ввести в искус. И наивный наш Хорек в одно летнее утро, когда в лесу все благоухало, пело, чирикало и стрекотало, проснулся от удивительного сна. А приснилось ему, что в лесу прошел золотой дождь и он, Хорек, был единственный тому свидетель и быстренько насобирал тонны две золотых монет и зарыл их в землю, а часть из них положил в ульи и на повозке, погоняя по худой спине ленивицу-лошадь, повез их в село. Но это был сон, а когда он вылез из шалаша, в котором ютился возле пасеки, то червонцев и в помине не было. Правда… Или это ему показалось? Между деревьями мелькнул да и исчез никогда не виданный им прежде красный, огненный цветок. «Рута, – подумал Хорек. – Черт бы меня побрал, если это не рута!» И бросился за ним. Зря, впрочем, незадачливый наш пасечник помянул нечистого, потому что тот, когда его поминают, становится еще сильнее и ему легче поизмываться над христианской душой. Но пасечнику это известно не было, и он, как заяц, убегающий изо всех сил от волка, петлял среди сосен да перепрыгивал через кочки, которых становилось все больше, потому что чертяка заманивал его в болото, надеясь, что тот начнет тонуть, а тогда он предложит ему известный контрактик и спасет его бренное тело, но зато получит права на его душу. Эх, золото, слепит оно нам глаза, ибо как мираж в пустыне обещает утолить жажду, так презренный металл якобы может исполнить желания, теснящиеся в нашей груди. Но только ведь желаний становится все больше, они множатся втайне от нас и уже ни за какие деньги их не исполнить, как не купить молодость и настоящую любовь. Но пасечнику тогда было не до философских мыслей, ибо все, что его волновало, – это не упустить руту и увидеть то место, где она остановится, ярко вспыхнет и укажет ему на клад. А рута тем временем прямиком вела Хорька в болото, и бежать пасечнику становилось все труднее, потому как рута-то была фальшивая, дьявольская и чертяка держал ее в руке, как факел, чтобы заманить Хорька в самую топь, откуда выхода уже не было. А Хорек уговаривал себя, что надо потерпеть, что, видать, он сейчас наткнется на островок, на котором вдалеке от людских глаз кто-то когда-то закопал сундук с дукатами. А бежал он уже по пояс в отвратительной, гнилой болотной воде, которая сводила судорогой его ноги, и чертяка уже предчувствовал полный успех. Но тут силы покинули блудного пасечника и он рухнул в изнеможении на первый попавшийся ему клочок сухой земли, возвышающийся! над смрадным болотом. И возблагодарил Господа за то, что! тот не дал ему умереть, но тут земля зашевелилась и полуразложившийся старец встал из нее и грустно так спросил потревожившего его Хорька:
– Неужели и здесь мне не будет покоя от таких, как ты, прощелыг, души которых погрязли в жадности и похоти?
И он стал надвигаться на Хорька, чтобы без промедления отправить к праотцам его заблудшую душу, но тут откуда-то с черного, мрачного неба, ибо пока Хорек бегал за чертом наступил уже вечер, на старца с писком набросилась неизвестно откуда взявшаяся в этих краях ласточка и стала яростно его клевать. И тот остановился и уже не надвигался на обессилевшего Хорька и даже стал понемногу заползать в растревоженную свою могилу, чтобы укрыться там от ее гнева. А ласточка вдруг превратилась в маменьку Хорька, давно уже отошедшую в мир иной. И она стала над ним, в белом, как туман, одеянии, молодая и нежная, какой он помнил ее, до того как проклятый недуг свел ее раньше времени в могилу, и спросила его:
– Что ты делаешь тут, сыночек? Ведь болото это опасное, вода в нем студеная, и нечистая сила совсем тут распоясалась… Рассвета дождись и осторожно, по кочкам, уходи отсюда да не оборачивайся, кто бы тебя не звал, оглянешься – останешься тут навсегда.
Ласково посмотрела мать на своего сыночка и исчезла в ночном мраке.
А Хорек лежал на сырой траве ни жив ни мертв, но тут далеко, за лесом, начали прокашливаться петухи и первые лучи вечно юного светила стали прорезать ночную тьму, и он, не оборачиваясь, как наказывала ему маменька, стал по кочкам прыгать по коварному болоту, проклиная нечистую силу, заманившую его в самую топь.
Но тут он услышал ласковый голос своей маменьки, которая звала его:
– Сыночек, помоги мне, запутались мои ноженьки в трясине, вытащи меня, не дай мне утонуть на потеху нечистой силе!
И уже было бросился Хорек на помощь своей родительнице, как в последний момент сообразил, что это чертяка заманивает его, и, не оборачиваясь, продолжил свой путь. Пришел усталый и мокрый к своему шалашу, залез в него и забылся тяжелым сном. И проспал наш пасечник целый день, но когда открыл глаза, то увидел, что возле него сидит Параська, а она тогда была девка видная, хотя и худая, и кончиками своих пышных волос щекочет его и хохочет от души.
А Хорек, хотя он и заглядывался на Параську, как заглядывался на любую особу женского пола, попадавшую в его поле зрения, никогда прежде с Параськой не заговаривал и был весьма даже удивлен, что она находится возле него и к нему ласкается.
– Что ты делаешь тут? – спросил ее Хорек, который после ночных приключений был совершенно не расположен к проделкам с девушками и мечтал только о том, чтобы добраться живым до своей хаты, отмыться от болотной гнили, а потом опрометью броситься в церковь ставить свечку и просить батюшку помолиться за упокой души маменьки, которая и с того света протягивает руку помощи своему беспокойному чаду.
– Да вот пришла поговорить с тобой, – отвечает ему Параська, – уж очень ты мне приглянулся. Но в селе мне к тебе не подойти – кругом завидущие глаза и уши. Ославят потом девушку на весь мир и сплетен таких напридумывают, что хоть из дома убегай. А здесь мы с тобой одни… Совсем одни.
И расстегивает она блузку, и груди ее – белые голуби – выпархивают на свободу, и Хорек, предвкушая блаженство, прижимает ее к себе и гладит ее, забыв о наставлениях маменьки, но тут рука его, которой он гладил Параську, нащупала под ее пышной прической два выступа и пасечника нашего прошибает холодный пот, ибо он понимает, что в объятиях сжимает черта, который решил его погубить. А тот догадался, что пасечник его раскусил, и глаза его загорелись, как раскаленные угли, и он уже было приготовился убить ненавистного ему христианина, как пасечник пробормотал святую молитву, которой его научила опять же маменька, и черт исчез, оставив после себя только смрадный запах серы. А пасечник ни жив ни мертв рванулся к своей лошади, чтобы немедля погрузить на нее ульи да убраться подобру-поздорову в село, пока не одолела его нечистая сила. Но лошадь, старая да убогая, которую он неоднократно жаловал ремнем по худым ребрам, чтобы придать ей бодрости, смотрит на него своими печальными глазами и говорит ему человеческим голосом.
– Как ты смеешь просить меня о помощи, если ты всегда измывался над моей старостью и слабостью и бил меня, словно кнут заменяет душистое сено? Будь ты проклят на веки веков вместе со своей жадностью и бездушием! Пусть ты сам превратишься в лошадь, и пусть стегают тебя по ребрам те, кому достанется та ленивая кляча, в которую ты превратишься!
И лошадь исчезла, а Хорек вдруг ощутил на себе узду и сообразил, что это уже его запрягли в телегу и что теперь возить ему ее до конца своих дней, пока он не свалится от слабости на краю пыльной проселочной дороги и не испустит дух. И слезы заструились из глаз клячи, в которую он превратился, но спасения не было. А тут на краю поляны, где расставлены были ульи, появилась настоящая Параська со своими родителями. Они собирали чернику и во весь голос проклинали бесполезных юношей, которые не обращают внимания на Параськину красоту. Увидев ульи и повозку, они окликнули было Хорька, а затем заглянули в шалаш и увидели, что тот пуст.
– Волки загрызли повесу, пьянчугу и драчуна, – сказала будущая Хорькова теща. – И правильно сделали, ибо он только оскверняет собой землю. А ульи и нам пригодятся.
И она приказала супругу грузить их на телегу, что тот и сделал, изрядно при этом попотев и приняв несколько укусов пчел, которые, во-первых, не были готовы к перемене хозяина, а во-вторых, не хотели возвращаться в скучное село из душистого леса. Надо при этом сказать, что даже Хорек, которого уж никак нельзя было упрекнуть в попустительстве старой кляче, отвозил в лес ульи в два захода, чтобы она не сдохла по дороге и ему не пришлось бы раскошеливаться на новую лошадь. Но подобные мысли не пришли в голову родителям Параськи, и все ульи были погружены, а сверху на них уселись и они сами, а Параська взяла вожжи в руки и ну погонять четвероногого Хорька, чтобы тот сдвинулся с места. А тот, как ни кряхтел, как ни фыркал, но тяжеленная телега словно приросла к поляне и не желала сдвинуться с места, и Параська, которую даже ее близкие подруги не заподозрили бы в избытке милосердия, окончательно потеряла терпение и так врезала по Хорьковым ребрам кнутом, что того словно ударили током, и он рванул из всех сил, и телега медленно поползла по мягкой земле. Упряжь глубоко врезалась в тело несчастного пасечника, и вскоре уже кровь заструилась по его плечам и дождем стала падать на дорогу. На запах крови набежала стая волков, которые, увидев двух стариков да молодицу, окончательно рассвирепели и решили сожрать заживо всю компанию. Но Хорек, которому не пришло время умирать, вдруг бросился бежать, не обращая внимания на волков, которые то и дело норовили куснуть его. А Параська теперь уже обратила свое благосклонное внимание на серых бандитов и хлестала их из всех сил кнутом, норовя попасть то по морде, то по глазам, а те выли, но не отставали. И кто знает, чем закончилась бы эта схватка, если бы на дороге не показались лесники. Несколько выстрелов расставили нужные акценты, и волки, повизгивая, как побитые собачонки, отступили в лесную чащу. А Хорек дотащил телегу до Параськиного двора, да и свалился. Но Параське и ее родителям было на него уже наплевать – они разгрузили ульи и стали звать соседей, чтобы те помогли увезти мертвую клячу за околицу села, чтобы там уже волки да вороны сделали свое дело. Но соседей дома не оказалось, и они отправились в корчму за подмогой. Но тут словно кто-то бальзамом смазал Хорьковы раны и он открыл покрытые смертной пеленой глаза и увидел опять же ласточку, которая носилась над ним и поливала его своими горючими слезами. И каждая слезинка придавала ему сил, и вдруг он почувствовал, что опять превращается в человека, и разодрал на себе лошадиную шкуру и вышел из нее в тот самый момент, когда пьяные мужики с родителями Параськи уже входили во двор.