Сошедшие с небес (сборник)
Шрифт:
— Какие же они красивые!
Тусклые волосы Амели взметнулись вокруг ее головы, когда холодный воздух взъерошил их, пальцы, состоящие из ледяных хлопьев, с любопытством перебирали каждую прядь. Ее слова с трудом достигали моего слуха, снегопад сгущался между нами, когда существа с небес летали вокруг, изучая нас. Снег касался моей кожи, словно крылья бабочек, несмотря на неослабевающую силу ветра. На миг я подумал, что она права. Они были красивыми. Они были ангелами — снежными ангелами, пришедшими поделиться с нами чем-то чудесным. Я в благоговении смотрел,
Амели продолжала смеяться от радости, но мое сердце застыло. Свет в глазах ангелов стал жестоким Их сияющие улыбки растянулись в оскал, и я увидел, что они сверкают острыми зубами из черного льда. А потом ангелы бросились на меня.
Метель с неожиданной силой ударила мое тело, снег ужалил глаза. Я вздрогнул. Крылья, бившие меня, были покрыты палками, а не перьями, и когда я поднял руку, чтобы прикрыть лицо, ветер отбросил ее вниз. Я почти совсем зажмурил глаза, но через белую летящую пелену я видел жестокую насмешку во взорах ангелов и ощущал, как их холодное дыхание обжигает мою кожу — гнилая вода, добытая из стоячего мерзлого колодца. Слезы текли из уголков моих измученных глаз, и чудовищные создания слизывали их.
Мои ноги пытались унести меня прочь, но я замер на речном откосе, удерживаемый снегом, ветром и кружащимися созданиями, которые жадными пальцами раздирали мою кожу. Они говорили шепотом, который я едва мог уловить, их слова были подобны застывшей воде в моих ушах.
Они высасывали воздух из моих легких, оставляя внутри меня только ледяную пустоту, и сквозь безумие мне казалось, что я вижу нечто темное и ужасное, ждущее прямо позади них — существо еще более голодное и злое, не ведающее пощады и живущее в черноте, скрытой за пределами света.
Не знаю, как долго я стоял там. Когда ветер наконец утих, предоставив безжизненному снегу просто опускаться наземь, каждый дюйм моего тела болел. Пыльцы и лицо у меня онемели, все внутри обратилось в лед.
Амели повернулась и почти упала на меня, но на ее тонком бледном лице по-прежнему играла улыбка. Только на полпути обратно к Дому через заснеженное поле — ноги едва несли меня, а Амели устало опиралась на мое плечо, — я осознал, что спина у меня больше не болит. Она ныла, да, но не горела. Что-то изменилось.
Кажется, я знал, что должно случиться. Снег шел еще два дня, и все это время жар у Амели усиливался. Все втайне перешептывались насчет изолятора, а она лежала в своей промокшей от пота постели, безразличная ко всему. Что касается меня, то горло у меня распухло, голос пропал, но, несмотря на то, что сиделки не выпускали меня из палаты и поили горячим чаем, я понимал, что кризис миновал. Мальчишки вновь перебрались на мою половину спальни, даже бедняга Сэм, который едва дождался оттепели, — а потом его увезли наверх, из носа у него текла кровь и глаза глядели в разные стороны.
Тревога поднялась на второе утро. Как и все в Доме, она была тихой. Не было ни криков, ни паники, просто что-то изменилось в атмосфере.
Я знал, где она. Я позволил им обыскать Дом, а потом с трудом выдавил из распухшего горла одно слово: «река».
Снегопад прекратился, и когда я вышел наррку, на голубом небе ярко сияло солнце, обещая возвращение к обычной погоде. Мы шли через поле по скрипучему снегу, мои ботинки ступали по чуть заметным отпечаткам ног Амели — их контур был почти не виден, если не знать, куда смотреть.
Она сидела, застыв, на береговом склоне, обхватив колени руками, одетая только в ночную рубашку. Ноги ее были босыми. Сиделки и я остановились в нескольких шагах, и я уверен, что слышал, как одна из них тихо ахнула. Это было не потому, что Амели умерла. Мы все привыкли к смерти, и, видя, как она сидит здесь в рубашке из тонкого хлопка, я знал, что переход из одного состояния в другое был быстрым, — и это радовало мое разбитое сердце. Смерть Амели не была неожиданностью для всех нас с того момента, как мы вышли на февральский холод.
Не это остановило сиделок и заставило мой рот приоткрыться.
Волосы Амели. Они струились по ее спине, подобно золотым нитям, сияющие и здоровые — должно быть, такого цвета они были до того, как она начала умирать всерьез и Дом принял ее. Это было прекрасно. Волшебно. И по всем законам этого не могло быть. Голова ее запрокинулась, словно, умирая, Амели смотрела в небо, и на губах ее играла улыбка. Губы были розовыми, а щеки потеряли бледность и стали круглее и румянее. Она выглядела ослепительно, но, подойдя ближе, я словно бы увидел кристаллы синего и пурпурного страха в ее глазах, а позади них таилась тень чего-то мрачного, словно с последним вздохом Амели узрела нечто неприятное и неожиданное.
Все дети в Доме умерли, кроме меня. Я видел, как все они по очереди уходят, и понимал, как они ненавидят меня за то, что мое тело становится сильнее, в то время как они слабеют. Через год доктора провели новые анализы и обнаружили, что опухоли в моих почках полностью рассосались. Им не оставалось ничего другого, как отпустить меня. Мое детство, так уж вышло, продолжилось в семье опекунов.
Мои родители не захотели забрать меня. Один раз я уже сломался, и это могло повториться. Они не были готовы пойти на риск.
Как оказалось, они были правы. Шесть месяцев назад, сразу после того, как мне исполнилось тридцать пять, боль вернулась. Правительство сменилось, и лечение рака вновь вернулось в список услуг. Но не для меня. Слишком быстро прогрессирует, сказали врачи. В их глазах я увидел призраки сиделок и лифтов, ведущих в изолятор.
По большей части я слишком слаб, чтобы вставать с постели. В лучшем случае, я сижу в кресле у окна и смотрю на поля и перелески. Я думал, что готов. Думал, что нашел успокоение. Но минувшей ночью на холодную землю обрушилась первая метель за двадцать три года. К нынешнему утру весь мир выцвел до серого.