Состязание. Странствие
Шрифт:
Один из ученых мужей берет слово:
— Мне представляется, что наш уважаемый гость с присущим молодости легкомыслием совершенно забыл о необходимости продумать все те проблемы, которые возникают при отступлении после того, как судно будет раздавлено льдами.
Гость отвечает густым басом, говорит на отличном английском языке, хотя и с потешным акцентом, вызывающим сдержанные улыбки аборигенов:
— Я думаю не об отступлении, не о пути назад, а только о пути вперед. Думаю о цели, которой должны достигнуть я и мои люди. Я сжигаю мосты. Мои люди одобрят такой образ действий — именно такой.
В зале воцаряется мертвая тишина. Вот как, он сжигает мосты?.. Теперь он замечает намек на восхищение на некоторых лицах. Враждебность на других. И скепсис, по большей части скепсис, недоверие; недоверие всегда было его злейшим врагом. Ему часто доводилось сжигать мосты. Как в тот раз, когда он пошел на лыжах через великий ледник, избрав для старта необитаемое восточное побережье. Его целью было западное побережье, с маленькими селениями, где можно было перезимовать при необходимости.
Необходимость возникла. Впоследствии месяцы, проведенные среди эскимосов Гренландии, он считал лучшими в своей жизни.
Или взять тот день, когда он вошел в комнату к ней, которая держала в руках их новорожденного. Она была словно изваяна из льда — красивая, молодая, умная.
Он сказал:
— Я решил идти к полюсу.
Она промолчала — знала, что возражать нет смысла, даже с ребенком на руках.
Сейчас он возвращается к судну. Проснувшиеся собаки бегут ему навстречу.
Ветер нес от судна запах свежезаваренного кофе. Он подумал, что, возможно, уже не скоро вновь услышит этот запах. Если вообще услышит.
— Вот так-то, Варавва! — сказал он одной из собак. — Ты пойдешь со мной. Но тебе невдомек, что тебя ждет. Кончится тем, что ты будешь съедена своими товарками.
Осажденное льдами судно перед ним было единственным в своем роде. Построено из норвежского и итальянского дуба, из нектандры и длиннохвойной сосны. Форштевень толщиной около полутора метров, и такие же несокрушимые шпангоуты. Доброжелатели, видевшие судно под парусами, сравнивали его с плывущей по волнам розой. Менее доброжелательные уверяли, что оно похоже на яичную скорлупу, способную пойти ко дну так быстро, что не успеешь и флаг поднять. Но истина заключалась в том, что конструкция судна основывалась на идее, родившейся в его мозгу, и воплотили идею в жизнь первые специалисты в мире. Корпус был сделан округлым, чтобы выскальзывать из дьявольской хватки льдов. И он выдержал испытание.
Однажды ночью после того, как судно было затерто льдами, подводные силы затеяли бесовскую пляску, бросая на палубу огромные глыбы. Мачты и снасти дрожали и гнулись, словно деревья в шторм. Но судно в конце концов вырвалось из объятий смерти, прочная скорлупа осталась на плаву.
Он поднимается на борт. Его люди уже сидят за столом, их двенадцать, он тринадцатый. Ему освобождают место. Он незаметно обводит их взглядом. Народ все незаурядный. Физических сил им не занимать. Некоторые сверх того наделены особой сноровкой. Например, Ялмар. Он может поставить палатку в шторм и разжечь строптивый примус. В арктических областях тот, кому это дано, выживет, кому не дано — погибнет.
Когда громовой голос Ялмара раскатывается надо льдами, пятьдесят собак послушно ложатся на снег. Взяв на прицел серую точку за ухом белого медведя, стоящего на светлом фоне в полутораста метрах, он спускает курок — и медведь падает замертво. Ялмар необычайно силен. Гимнаст высокого класса, герой родного города, известный всей стране обладатель множества серебряных кубков. Соображает быстро, когда время не ждет, невыносимо медленно, когда торопиться некуда. Утром за столом по нему не скажешь, что вчера вечером он чуть не расстался с жизнью. Он не смекалист с виду. Но это лишь с виду. Ялмар пойдет к полюсу вместе с ним.
Он боец, который не всякому повинуется, — только ему. К нему, единственному человеку, коим он восхищается, Ялмар почтителен, ему он верен и покорен.
Они допивают кофе и начинают прощаться.
26 февраля 1895 года двое начали странствие к полюсу. Лед искрился красными бликами, словно его окропила кровь от ножевого пореза: отблеск парящего в далеких небесах северного сияния. К тому же остающиеся члены команды развели на высоком торосе костер из старых ящиков. Его пламя отражалось в острых собачьих клыках и в блестящих бусинах инея на бородах хлопотливых людей. Искры от костра лихо кружились в пляске смерти, тщетно пытаясь взлететь до звезд.
Старт оказался неудачным. Через каких-нибудь пятьсот метров сломался полоз одних саней.
Ничего не поделаешь, пришлось возвращаться на судно.
Срочно выстрогали новый полоз. Заодно еще раз обсудили распределение груза. Впрочем, слово «обсудили» тут не годится. Все решал руководитель, он точно знал, где должна лежать каждая упаковка. У него было развито умение, не произнося ни слова, пресекать любые разговоры. Но в глазах его появился желтый отлив, способный ярко вспыхивать, как у больного пса от сильного жара.
Когда они стартовали в первый раз, весь лед был залит красным сиянием. Перед повторным стартом их окружал тяжелый от влаги густой туман и в серой каше глухо выли собаки.
Снова прощание с остающимися. Снова в путь.
Однако и на этот раз выяснилось, что сани перегружены. То и дело приходилось звать двух-трех человек на помощь, чтобы сдвинуть с места сани, упершиеся в ледяной бугор. Было очевидно, что вдвоем с таким грузом далеко не уедешь. Вечером в палатке Ялмар, который счел себя вправе высказаться после того, как был избран сопровождать руководителя к полюсу, заявил:
— У нас чересчур много саней! Они слишком тяжело нагружены. Или мало людей… Так просчитаться!
И руководитель промолчал. Однако он был верен себе, и отливающая жуткой желтизной несокрушимая воля горела в его глазах, когда они во второй раз повернули и возвратились к судну. Странствие успело приобрести трагикомический оттенок. Они топали туда и обратно, словно в церковь на богослужение. Первый заметивший их из оставшихся на борту крикнул:
— Что, уже побывали на полюсе?