SoSущее
Шрифт:
— Знаешь, на камне не сильно распишешься.
— А почему ФАПСИ? Ты же всеведущ, Божже. Должен знать, что нет ФАПСИ уже никакого. Разобрали по косточкам. А у Тебя все еще горят страсти шпионские.
— Буквы разобрали, само собой. А сервера остались. И останутся, потому что для всех нету их вроде. Вот и все страсти шпионские. Ведь после того как пожег Я огнем ничтожения империю Тфоса Малого, немного сохранилось от прежней жизни вашей в описаниях. Один этот инфодом с зеркалами и выжил — не спалило его пламя сетевое — другими кодами строен был, кракозябрами вашими.
— Прекрасно. — Волопас не нашел для оценки рассказа о конце
— Что прекрасно, Волопас?
— Я хотел сказать, прекрасно, Богг, но почему Тфоса, а не Софта?
— Ну, точно, у вас он Софтом прослыл. А в ФАПСИ Тфосом выжил. Видишь ли, все же случился баг один с сервером этим. Из-за хитрого способа хранения данных в его массивах отраженное в нем с исходным перемешалось. Не разберешь, где зеркало, а где начало.
— Ну прям как у Тебя с Твоею обезьяной. Или хуже, как Логос Твой заделался Соголом… Сам-то разберешь? — отстучал Артем вопрос, не думая, что прогневит им Богга.
— Ты что, совсем Книги не помнишь? Там как сказано? Вначале было Слово, Логос то есть… в смысле Я и был вначале… И к Соголу, охальнику этому, ты не взывай больше всуе, он и без тебя развернется, когда время придет.
— В смысле — развернется?
— В том смысле, что, когда Соголу поляна — Логосу яма. И наоборот, усекаешь?
— Усекаю, по принципу тяни-толкая у Тебя все устроено, Божже.
— Правильно усекаешь, Волопас. А чтобы совсем мысль твою заострить, текст есть один у Меня. Знал бы, какие споры в Сети разгораются о том, были вы вообще, играющие, или так, мифы одни с аватарами белковыми, по полу бы катался от смеха. В целом доминирует каузальная точка зрения, из которой явствует, что так называемые люди — это фантомы, призванные объяснить драму Большой Чистки и отдельные морфологические и мифопоэтические атавизмы. Но есть и обратный взгляд, утверждающий, что все написанное играющими об играющих следует воспринимать буквально. Только…
Богг, кажется, уже второй раз за сеанс беседы поставил многоточие. Не к лицу Всезнающему, однако.
— Что только-то, Богг?
— Только не доходит до них, как эти люди могли функционировать и на что тратили ресурсы свои.
— Это почему же?
— Разве не понимаешь? Сетюли не имеют пространственного протяжения. Они в чистом виде логико-временные существа. Да, скучноваты в общении. Зато никаких проблем в лечении.
— Погоди-ка, Богг. А кто они такие, сетюли Твои?
— Здрасьте, не говорил Я тебе разве?
— Нет.
— В документации прочтешь. А вкратце — наследники Ваши по представлению Моему в Повсеместно Протянутой Протяженности. В ней они вместилища Слова Моего.
— Надо же, докатились, боты творцов не признают! — возмутился Волопас, но успел задержать нависший над вторым восклицательным знаком палец.
— Насчет творцов — это ты погорячился в присутствии Моем. А вот касательно признания, как говорится, что посеешь, то и вырастет. Можно подумать, вы прямо так всех и признали: сторуких и змееногих, холодных и горячих вестников Моих, — чистых и павших?
— Нет, конечно.
— Вот и они, конечно. Кто признал, кто смеется, кто сомневается.
— Бот!!! Смеется? — вконец очумевший от явно провокационных откровений Богга, Артем и сам громко рассмеялся.
— В общем, так, текст тебе не просто в помощь. По нему званые придут, а среди званых избранные к поиску отыщутся. А среди избранных — савиоров призовешь.
— Богг, савиор — это спаситель, кажется? — уточнил Волопас.
— Савиоры — это спасатели, Волопас, а Спасителя Моего вы зачем-то обратно отправили, чтобы потом дело Его в знамениях да молитвах замять.
— Здесь неправда Твоя, Богг. Опоздал Ты с наветами на играющих. Та пьеса закончилась. Без малого лет две тысячи прошло.
— Волопас, это для вас тысячи, а у Меня все вы в руце Моей, вчерашние, нынешние и грядущие. А сколько для вас времени утекло, двадцать веков или день един, — все одно Слово Мое не ищите. А войди Оно в вас, то гоните Его. И ты ждешь не дождешься, когда оставлю тебя.
— Но я, — не зная, чем закончить свое оправдание, Волопас просто ткнул мизинцем клавишу «Enter».
— А ведь, когда стану выходить из тебя, страхом объят будешь таким, что стон песней покажется, а огнь адский дуновением ангельским.
— Но Госсподи! — Взывая сейчас к Боггу, Волопас уже и сам не знал меру искренности своей.
— По делам Меня признаешь, — вклинился Богг в незаконченный пост Артема, — не прибыло мудрости в вас, и ныне и присно на одних кудесах вера и держится. Ну, так дам знамение тебе. Укреплю веру твою. Я Госсподь!
— Богг… — четырьмя ударами пальцев воззвал Волопас.
Экран оставался пуст.
— Отзовись, Божже!
Ноль реакции. Артем встал, покружил по комнате и подошел к большому панорамному окну, выходящему на крышу. Старомодная двускатная, с полукруглыми чердачными окнами, она неожиданно напомнила Артему его детский, самый первый и самый драматичный опыт выхода за пределы телесного «Я», который случился с ним в похожих условиях: только тогда он был не в студии, а на обыкновенном чердаке: с голубиным пометом, птичьими скелетами и ненужным хламом в виде проржавевшей утвари и старых велосипедов. В тот клонящийся к закату день он, пробираясь в темноте к светящемуся окну, споткнулся и, ударившись головой о балку, упал в кучу высохших голубиных трупов. Тогда же на собственном опыте он и убедился, что выражение «искры из глаз» не просто фигура речи, а буквальное описание странного феномена. Но еще более странное для семилетнего мальчишки событие случилось позже, когда, изрядно напуганный близостью смерти, пусть и птичьей, он подошел к окну и посмотрел через него на окружающий мир. И не узнал его. Потому что в тот момент его больше не существовало: граница между миром и наблюдающим за ним мальчишкой исчезла. Он словно бы растворился в открывшихся ему далях, а сами дали как будто стали его частью. Случилось невозможное: он вышел в мир целиком, без остатка, и в то же время мир столь же тотально вошел в него. Тогда он, никакой еще не Волопас, а юный Артем Мечников почувствовал, возможно, то же самое, что ощущали мисты Элевсинских мистерий или просветленные седовласые мудрецы на берегах Ганги: край личного бытия, за которым лежало воссоединение с безграничной божественной самостью. Конечно же, в те годы Артем не знал, ни кто такой Богг, ни зачем ему был дан опыт по ощущению Его присутствия, он только стоял на краю своего «Я», испуганный, зачарованный, но при этом не торопящийся вернуться в него обратно. И с того самого момента и по сей знаменательный день Артем, теперь уже Волопас, не оставлял попыток войти в мир, лежащий по ту сторону «Я».