Сотня. День 21. Возвращение домой (сборник)
Шрифт:
– Я миллион лет собирала кусочки голубого сатина, и наконец-то их скопилось достаточно, чтобы сшить комбинашку, но теперь мне нужно подложить что-то под низ, чтобы не смотрелось совсем уж как лоскутное одеяло. – Кора сморщила нос, разглядывая большое полотно прозрачного винила. – Сколько это стоит?
– Шесть, – сказала женщина с Уолдена.
– Вы это не всерьез, – Кора стрельнула глазами в сторону Гласс, – это же занавеска для ванны.
– Зато земной работы.
Кора хмыкнула:
– И кто это подтвердит?
– А как насчет вот
– О-о-о, – проворковала Кора, вырывая ткань из рук Гласс, – мне нравится. – Она приложила сеточку к себе, чтобы прикинуть длину, а потом улыбнулась Гласс. – Классно, что пребывание в Тюрьме не сказалось на твоем чутье на моду. – Гласс напряглась, но промолчала. – Ну а ты что собираешься надеть?
– Куда?
– На Праздник наблюдения, – сказала Кора, выговаривая эти слова так, словно она беседовала с несмышленым ребенком, – за кометой.
– Извини, – пожала плечами Гласс. Видимо, шесть месяцев в Тюрьме не могли служить оправданием тому, что она не в курсе актуальных тенденций общественной жизни на Фениксе.
– Мама не рассказала тебе, когда ты вернулась? – продолжала Кора, оборачивая сетку вокруг талии, словно юбочку. – Прямо мимо нашего корабля пролетит комета. За всю историю существования Колонии ни одна комета еще никогда не проходила так близко.
– И будет вечеринка?
Кора покивала:
– На смотровой площадке. В виде исключения там разрешили еду, напитки, музыку… вообще все. Я пойду с Викрамом. – Кора разулыбалась, но потом ее лицо вытянулось: – Я уверена, он не станет возражать, если ты к нам присоединишься. Он знает, что у тебя есть… ну… смягчающие обстоятельства, – наградив Гласс понимающей улыбкой, она повернулась к женщине с Уолдена: – Сколько просите за это?
– Девять.
В голове у Гласс внезапно загудело. Она пробормотала Коре, которая все еще пыталась сторговаться, свои извинения и побрела к соседнему столику поглядеть ювелирные украшения. Ее пальцы рассеянно потянулись к голой шее. Раньше она всегда носила чип-кулон, устройство, которым некоторые девушки с Феникса заменяли наушники-вкладыши или трансляторы на сетчатке глаза. Чип, встроенный в ювелирное украшение, считался очень модным аксессуаром. Его могли позволить себе те, кому повезло унаследовать семейную драгоценность или разжиться чем-то в Обменнике.
Взгляд Гласс рассеянно блуждал по сияющим безделушкам, и вдруг ее внимание привлек блеск золота – овальный медальон на тонкой цепочке. Гласс вздохнула и замерла: шквал боли обрушился на нее, и каждая клеточка тела запульсировала смесью сожаления и горя. Девушка знала, что должна отвернуться и идти дальше, но ничего не могла с собой поделать. Она протянула дрожащую руку и взяла медальон. Контуры украшения казались размытыми, потому что ее глаза наполнились слезами. Пальцы сами собой устремились к тыльной стороне медальона, но Гласс и так знала, что на ней будет изящная гравировка в форме буквы «Г».
– Ты уверена, что не пожалеешь? Ты точно хочешь отмечать свой день рождения на Уолдене? – спросил Люк.
Они сидели на диване, их головы почти соприкасались. На лице Люка было написано такое искреннее беспокойство, что она чуть не рассмеялась.
– Ну сколько еще тебе повторять одно и то же? – Гласс забросила на Люка обе ноги. – Я хочу праздновать на Уолдене, и больше нигде.
– Но разве твоя мама не хочет устроить для тебя какую-нибудь пафосную вечеринку?
Гласс опустила голову ему на плечо.
– Хочет, наверное, но зачем оно мне, если там нет тебя?
– Я не хочу, чтоб ты поставила на своей жизни крест только потому, что я не могу быть ее частью, – Люк пробежал пальцами по руке Гласс и внезапно посерьезнел. – Ты не жалеешь, что мы остановили тебя той ночью?
Люка, поскольку он был жителем престижного механико-инженерного блока, обычно не привлекали к дежурствам на КПП, но однажды вечером это все-таки произошло. И именно в тот вечер Гласс припозднилась, возвращаясь домой после занятий с Уэллсом.
– Ты шутишь? – Она подняла голову и поцеловала его в щеку. Вкуса его кожи оказалось достаточно, чтобы ее тело вспыхнуло, как в огне. Губы Гласс заскользили в сторону, поднялись от его подбородка к уху. – Это было самое лучшее решение в моей жизни – нарушить в ту ночь комендантский час. – Он слегка вздрогнул от ее слов, и она улыбнулась.
На Фениксе комендантский час соблюдался не слишком строго, но в тот вечер ее остановили два охранника. Один из них попортил Гласс крови, вначале проверив сканером ее большой палец, а потом привязавшись с неприятными вопросами. Второй охранник в конце концов вступился за нее и настоял на том, чтобы проводить ее остаток пути.
– А лучшее решение в моей жизни – проводить тебя в ту ночь до дому, – пробормотал Люк. – Хотя мне все время хотелось поцеловать тебя, и это было пыткой.
– Ну тогда, наверно, нам лучше наверстать упущенное, – шепнула Гласс.
Ее губы, дразня, шевелились совсем близко от его губ. Их поцелуи становились все более страстными, Люк, положив руку на ее затылок, запустил пальцы ей в волосы. Гласс забралась к нему на колени, ощущая у себя на талии надежные руки, которые не давали ей упасть.
– Я люблю тебя, – прошептал Люк ей на ухо.
Неважно, сколько раз она слышала эти слова, они все равно неизменно вызывали в ней трепет. Гласс отстранилась, чтобы восстановить дыхание, сказала:
– Я тоже тебя люблю, – а потом снова поцеловала его. Ее рука переместилась на талию Люка, туда, где между брючным ремнем и задравшейся рубашкой образовалась полоска голой кожи.
– Нужно сделать паузу, – сказал Люк, нежно отводя ее руку в сторону. В последние несколько недель им все труднее становилось сдерживаться.