Сотня
Шрифт:
— Я не больна, честно. Я не хочу, чтобы меня изолировали. Меня тошнило последние несколько недель, но меня перестает тошнить во второй половине дня.
Когда ее мать открыла глаза, она не выглядела менее обеспокоенной. Комната начала вращаться, а голос Сони становится все слабее, как будто она говорила откуда -то издалека. Глэсс едва могла расслышать ее вопрос. Кажется, она спрашивала, как часто такое случалось раньше.
Неожиданно, непонимание Глэсс превратилось в большой клубок страха. Она посмотрела на Соню и увидела весь тот ужас, отражающийся в глазах матери.
—
Посмотрев на лицо Люка, полное сочувствия и понимания, Глэсс почувствовала, что последние остатки ее самоконтроля стремительно тают.
— Мне очень жаль, - у нее перехватило дыхание, когда она попыталась сдержать плачь, - я должна был сказать тебе, просто... я не вижу причин для смерти обоих. И тебя, и себя. Зачем?
— О, Глэсс, - Люк протянул руку и крепко обнял ее. Она примостилась с благодарностью в его уже знакомые объятия, оставляя слезы на рукаве его формы охранника.
– Я не могу в это поверить, - пробормотал он, - я не могу поверить, что ты сделала это все по - своему усмотрению. Я знал, что ты храбрая, но я никогда не думал... Что случилось?
– спросил он наконец-то, и Глэсс знала, что он имел в виду. Кого он имел в виду.
— Он...
– она сглотнула, пытаясь дышать. Казалось, что ее сердце вот-вот разобьется, не в состоянии задержать, как и горе, так и облегчение, которое вливалось в ее грудь. Наконец-то, она только покачала головой. Не было слов.
— Боже мой, - прошептал он, хватая ее за руку и туго обхватывая пальцами ее запястье, - мне очень жаль.
– Вздохнул он.
– Почему ты мне ничего не сказала ночью, когда сбежала? Я понятия не имел, - он закрыл глаза, как будто пытаясь отгородиться от воспоминаний.
— Ты был с Камиллой. Я знала, что она твой хороший друг, и я подумала... что ты, наконец-то, нашел ту, которая сделает тебя счастливым.
– Глэсс улыбнулась и вытерла слезы, которые все еще текли по ее лицу.
– Ты заслужил это, после того, как я оставила тебя.
Люк протянул руку, чтобы заправить прядь волос за ее ухо.
— Есть только один человек во всей вселенной, который сделает меня счастливым, и он сидит прямо здесь, со мной, - он смотрел на нее так, будто хотел ее всю выпить.
– С того момента, как я увидел тебя, я знал, что этот человек не Камилла... она отличный друг, всегда будет ним, но это все, кем для меня она являлась, и я сказал ей. Я сказал, ей, что люблю тебя, Глэсс. И никогда не переставал любить. И никогда не перестану.
Он наклонился и коснулся губами ее губ, сначала легко, как бы давая шанс повторно познакомиться. На мгновение она почувствовала момент первого поцелуя снова. Но этот момент был всем, что потребовалось.
Он прижал Глэсс, ее губы приоткрылись. Она смутно осознавала, что его руки запутались в ее волосах, что они скользили по ее спине, притягивая к себе, что его вторая рука обвила ее талию.
Наконец-то, Глэсс отодвинулась и оторвала свои губы от его.
— Я люблю тебя, - прошептала она, отчаянно нуждаясь сказать это.
Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя, - пульсировало в ее теле, когда Люк улыбнулся
ГЛАВА 17: УЭЛЛС
Было около полудня, и Кларк ушла уже несколько часов назад. Одна из девочек из Аркадии заметила ее в зарослях рано утром, и Уэллс кое-как сдержался, чтобы не побежать за ней. Боль от идеи оставить ее по собственной воле была равна боли от удара под дых. Но он должен был признать, что из всех людей в этом лагере одна Кларк знала, как позаботиться о себе. Он так же осознавал, насколько это сейчас важно - найти потерявшиеся медикаменты. Только вчера они вырыли новую могилу.
Он уже бродил фактически по кладбищу, которое было на противоположной стороне поляны. За последние несколько дней, Уэллс сделал немного деревянных меток, чтобы разместить их в середине каждой насыпи, это он помнил со старых фотографий. Он хотел вырезать еще имена на крестах, но знал имена только троих из пяти детей, спящих под землей, и это было бы неправильно оставлять остальных безликими.
Он вздрогнул и развернулся к могилам. Сначала похороны погибших были противны ему, но, казалось, не было больше никакой альтернативы. Мысль о сжигании тел была еще хуже. И хотя сам факт освобождения душ таким образом подразумевал, что их путь в космос был куда приятнее, все же было что-то обнадеживающие в сборе погибших вместе. Даже после смерти они не были одиноки.
Кроме того, как ни странно, приятно иметь место, которое можно посетить, чтобы сказать вещи, которые не смог рассказать людям раньше. Он увидел кого-то, возможно девушку из Уолдена, которая мелькнула между деревьев, собрала упавшие ветки и положила их вдоль деревянных меток. Вечером стручки все еще светились жизнью, бросая мягкий свет на кладбище, давая ему почти неземную красоту. Было бы хорошо иметь такое место где-то на корабле, где он, каким бы странным это не казалось, мог бы разговаривать со своей матерью.
Уэллс взглянул на темнеющее небо. Он понятия не имел, что делать, когда Колония потеряла контакт с кораблем, когда он разбился, но он надеялся, что мониторы браслетов все еще передают данные об их составе крови и ЧСС (частота сердечных сокращений). Они должны собрать достаточно информации, чтобы доказать, что Земля безопасна, и, несомненно, чтобы в ближайшее время начали отправлять группы людей вниз. На мгновение он позволил себе надеяться, что его отец и Глэсс будут среди них.
— Что ты здесь делаешь?
Уэллс обернулся и увидел Октавию, которая медленно приближалась к нему. Ее лодыжка зажила довольно быстро, она почти не хромала.
— Не знаю. Наверное, выражаю свое почтение.
– он указал на могилы.
– Но я уже собирался уходить.
– добавил он быстро, посмотрев, как она перекидывает свои темные волосы через плечо.
– Сейчас мой черед побывать в воде.
— Я пойду с тобой.
– Октавия улыбнулась, и Уэллс неловко отвернулся. Длинные ресницы, которые делали ее взгляд таким невинным, когда она спала в палатке-лазарете, теперь давали дикий блеск ее огромным голубым глазам.