Сотрудник ЧК (с илл.)
Шрифт:
Алексей присел на край кадушки, ошарашено провел рукой по лицу. Что теперь делать?
Свет, лившийся сверху из распахнутой двери, внезапно померк. Кто-то остановился у входа. Алексей подумал, что это Володя Храмзов, не дождавшись сигнала, уже занял двор, и хотел было окликнуть его, но тут раздался знакомый писклявый голос:
— Ну-ка, вылазь!
Прыгая через две ступеньки, Алексей бросился наверх.
Наверно, никому и никогда еще вид толстого и безбородого Севиного лица с широким, как картофельная нашлепка, носом и черными от угрей ноздрями не доставлял такой радости, как Алексею.
Сева стоял напротив входа, держа в руке большой многозарядный кольт.
— А я думаю, ты или не ты? — проговорил он, настороженно разглядывая Алексея своими маленькими глазками в красноватых веках. — Как сюда попал?
— Где Марков? — крикнул Алексей.
— Марков? — как будто даже удивился Сева. — А на кой тебе Маркова?
— На кой, на кой! После будешь спрашивать! Где он?
— Где надо, там и есть.
— Не финти, сволочь! Веди к нему живо!
— Да что случилось? Постой! Ты ведь должен был… Почему ты здесь?
Нельзя было давать Севе время на размышления. Сжав кулаки, Алексей закричал:
— Да говори ж ты, черт! Все можем завалить! Где он?
— Почем же я знаю… — озадаченно проговорил Сева. — Он еще с ночи на Выселки подался.
— Куда?!
— На Выселки. Верст двенадцать отсюда. А сейчас уже поближе где-нибудь. Как рванет штаб, так он со Смагиным будет тут…
Вот оно что! Значит, к моменту взрыва приурочено нападение бандитов на Алешки! Хитро придумано: войска стянуты на передовую в предвиденье контрнаступления белых, в городе только один резервный батальон. Но Маркова еще можно накрыть, если удастся ликвидировать банду!..
— По какой дороге они пойдут? — спросил Алексей с таким видом, словно от Севиного ответа зависел успех всего дела.
— Кажись, через станцию, — растерянно ответил Сева.
— А где Дина? — продолжал спрашивать Алексей, не давая ему опомниться.
— На острове отсиживается. Марков велел отвезти ее туда со стариками и сидеть ждать, а она меня… Да скажи ж ты, бога ради, что стряслось?
— Стряслось-стряслось! — передразнил его Алексей, лихорадочно обдумывая, что теперь предпринять. Севу надо было обезвредить. Проще всего выбрать момент и пристрелить. Но он знает явки…
И вдруг придумал…
— Все пропало, вот что случилось! — выпалил он. У Севы отвисла губа. — К-как, пропало?
— Вот так вот! Иди сюда, увидишь!
Алексей подскочил к погребу, махнул Севе рукой, чтобы тот следовал за ним, и нырнул вниз. Сева в нерешительности задержался у входа.
— Что встал! Иди скорей! — торопил его Алексей. — У тебя спички есть?
— Есть…
— Свети!
Сева зажег спичку, для чего ему пришлось зажать кольт под мышкой, и опустился на несколько ступенек.
— Видишь теперь?
— Не-е… — проговорил Сева, с опаской всматриваясь в темноту погреба.
— Мерин слепой! — выругался Алексей. — Смотри лучше!
Он пропустил Севу вперед и, когда тот очутился одной ступенькой ниже его, схватившись руками за стены, изо всей силы пнул ногой пониже поясницы.
Сева загремел вниз по лестнице.
Выбравшись наружу, Алексей захлопнул дверь и щелкнул задвижкой.
В погребе благим матом заорал Сева, осознавший свою роковую оплошность. Алексей сунул пальцы в рот и свистнул, приседая от натуги.
Сева громил кулаками дубовую дверь.
— Открой, гад! — вопил он, изрытая несусветную матерщину. — Открой, матери твоей черт!.. Убью, сволочь!..
— Посиди пока! — тяжело дыша, ответил Алексей. — Скоро выпустим…
Ему пришлось отскочить в сторону: Сева выстрелил в дверь. Пуля, брызнув мелкой щепой, пробила доску и чиркнула где-то рядом. Сева выстрелил еще раз. — Стреляй, стреляй! — сказал Алексей. — Ничего…
Но выстрелы в закрытом подземелье, видимо, оглушили бандита. Сева замолчал и опустился вниз: было слышно, как он затопал по лестнице.
— Сюда! — крикнул Алексей. К нему бежали чекисты.
Ликвидация явочной квартиры на постоялом дворе надолго стяжала Илларионову славу лучшего оперативника.
У ворот постоялого двора по мосткам, перекинутым через канаву, прохаживался молодой кудлатый хлопец в просторной кацавейке, подозрительно оттопыривавшейся на пруди.
Снял его Воронько. Проходя один мимо хлопца, он спросил огоньку прикурить. Хлопец адресовал его к покойной матери.
— Чего ты лаешься! — с упреком сказал Воронько, останавливаясь на мостках. — Помоложе ведь, кажись.
— Иди, батя, своей дорогой, — посоветовал хлопец, — а то не дойдешь!
Воронько сокрушенно промолвил:
— Невежливый ты какой-то… — и боцманским своим кулаком въехал парню в челюсть.
Не успел тот прийти в себя, как его скрутили, отняли спрятанный за пазухой обрез, и красноармейцы в полной тишине заняли двор.
Хлопец оказался — просто клад. Поняв, с кем имеет дело, он перетрусил до икоты и по первому же слову Илларионова согласился на что угодно, лишь бы уцелеть. Подталкивая его наганом в спину, Илларионов привел парня на крыльцо и велел спокойненько вызвать хозяина. Когда тот вышел, его хлопнули рукояткой револьвера по темени, зажали рот и упрятали отлеживаться в отхожее место. Затем бывший дозорный таким же порядком вызвал еще двух бандитов «посурьезней», и их отправили туда же, куда и хозяина.
Остальное произошло просто и не без эффекта, на который Илларионов был мастак.
У окон встали красноармейцы. Воронько заблокировал дверь, выходившую на задворки. Илларионов с четырьмя бойцами вошел в дом.
Стрельбы почти не было. Только один полупьяный старичок с проваленным носом выпалил в Илларионова из браунинга, оцарапав ему пулей щеку. Старичка обезвредили. Остальные восемь вооруженных бандитов без сопротивления подняли руки.
Илларионову забинтовали голову, и он тут же, за обеденным столом, допросил бывшего дозорного. Хлопец без задержки поведал, что выступить они должны были по взрыву, что в то же самое время в город ворвутся смагинцы (откуда — он не знал) и что из всех арестованных только один хозяин, Хвыля, знает, кажется, городские явки Крученого. Но допрос Хвыли пришлось на время отложить, как сказал Воронько, «но состоянию здоровья».