Сотрудник ЧК

Лукин Александр Александрович

– Красноармейцы мы… Товарищ умирает у колодца… Ему помочь надо!..

Она заговорила быстро, рассматривая Алексея завалившимися глазами:

– Ой-и нет, не можем мы, не можем, добрый человек! В деревне же зеленые!

– Зеленые?!

– Пять человек у Сафонова, старосты! Давеча их много приезжало, а после, бог дал, уехали, только пять и осталось… Да ведь все равно, узнают – не жить нам. Не возьмем его, ох, не возьмем, добрый человек!..

– Да нет же… – начал Алексей. Она не дала ему продолжать:

– Что мы, миленький, с им делать будем? Я вот больная да сестренка малая…

Девочка, оправившись от испуга, стала, захлебываясь, выговаривать, что мамка их уехала за мукой в соседнюю деревню к тетке Ефросинье, да все нет ее.

– Ты, дяденька, не видал, случаем?

– Не видел, – сказал Алексей. Перед этими плачущими женщинами он на минуту забыл, зачем пришел.

А они рассказывали наперебой, что утром приехали бандиты, объявили «нибилизацию», двух мужиков взяли, а третьего, Ивана Лотенко – он идти не хотел, – увели силой, после уехали, а пятеро осталось у старосты Сафонова, который и сам в налеты ходил, а ныне наворовался, так дома сидит.

– Если он у нас красноармейца найдет, лютой смерти предаст, душегуб! – говорила женщина. – Я ведь сама богом только и жива: мой муж второй год в красных воюет…

– Да я его оставлять не собираюсь! Мне лодку нужно, до Херсона доехать!

– Лодку? – переспросила женщина, и по тому, как она вдруг замялась, Алексей понял, что лодка у них есть.

– Хозяйка, выручи! – сказал он, вкладывая в свою просьбу все свое отчаяние, всю боязнь за Воронько. – Помрет товарищ! У тебя у самой муж такой, как мы…

– Миленький, как же без лодки-то? – проговорила женщина и, точно ища поддержки, оглянулась на сестру. – Ведь она одна у нас…

– Вернем лодку! Обязательно вернем! Вот тебе большевистское слово! Веришь? – и, видя, что она все еще колеблется, вытащил из кармана свой чекистский мандат. – Смотри сюда: чекисты мы из Херсона. Хочешь, расписку напишу?

– Да не надо мне! – замахала она руками. – На кой мне твоя расписка!

– Мы тебе вместо лодки шаланду приведем с парусом! И будет тебе вечная благодарность от Советской власти!

– Чего уж, – нерешительно проговорила женщина. – Ежели помирает человек… Рази я не понимаю! – И повернулась к сестре: – Нюрка, сведи его, нехай… Весла в курене.

Девочка вскарабкалась на печку и через минуту спустилась вниз, связывая за спиной концы большого рваного платка. Увидев ее готовой, старшая всхлипнула, притянула к себе и, оправляя платок, зашептала:

– Низом идите, бережком, тихонько, не услышали б у Сафонова.

Опасаясь, как бы она не передумала; Алексей слегка подтолкнул девочку к двери.

Женщина сняла запоры, и они вышли из хаты. Девочка юркнула в сарай и приволокла по земле два весла. Алексей закинул их на плечо и шепнул женщине, отпиравшей калитку:

– Спасибо тебе, сестренка!

Она, уже, возможно, сожалея о своей доброте, напомнила:

– Лодку-то не погуби!

– Не бойся…

Воронько не дышал.

Алексей опустился на землю, подтянул колени и положил на них тяжелую, гудящую голову.

Только теперь он почувствовал, как устал. Болели ноги – до крови, должно быть, стер; плечи и спину резко саднило.

Он подумал, что сейчас можно бы лечь возле Воронько и уснуть.

– Дядя, – позвала его девочка, – что ж ты? Пойдем, а, дяденька…

Тогда Алексей встал на колени и начал обшаривать Bоронько. Из карманов гимнастерки достал пачку документов, часы, в брюках нащупал наган, вытащил его и сунул за пояс рядом со своим. Потом сложил Воронько ноги, руки вытянул вдоль тела и, совсем разбитый, присел рядом.

Сзади всхлипнула девочка.

– Тише…

Она замолчала, сильно вздрагивая. Придвинувшись к ней, он зашептал:

– Понимаешь, умер Воронько. Пока я к вам ходил, умер… понимаешь, девочка, я его с прошлой ночи, верст… – он махнул рукой.

Девочку била дрожь.

Он замолчал и некоторое время смотрел на нее, не понимая, что с нею. И вдруг почувствовал, что у него горит лицо. И странно – будто смывалась усталость: легче стало голове. В груди будто освобождалось что-то. И совсем неожиданно для себя он издал горлом какой-то низкий надорванный звук и понял, что плачет…

Он поднялся, взял весла.

– Ну, пойдем, лодку приготовим. Его после… Девочка живо вскочила и, всхлипывая и шмыгая носом, побежала вперед.

– Сейчас я… – Он вытер лоб. Ему стало жарко. – Взгляну. Подожди… Я скоро.

– Ой, дядю, не надо!

Он бросил весла и достал револьвер. Только проверив, все ли патроны на месте, и отойдя на несколько шагов, он вспомнил о девочке, обернулся и сказал:

– Ты не уходи. Сиди здесь. Не бойся, я вернусь… Девочка, не отвечая, смотрела на него с ужасом, сдвинув локти и прижав кулачки к подбородку.

Деревня была большая. Как и многие приднепровские деревни на левобережье, она стояла на небольшой возвышенности, спасавшей ее во время половодья. Слева простирались заливные луга, справа – один из рукавов Днепра. Девочка провела Алексея мимо каких-то амбаров, и они оказались на середине деревни.

– Стой, – сказал Алексей, – куда ты меня завела? На собак нарвемся.

– Собак нет. Которые собак имеют, в хаты забрали. За тем куренем тропка до речки…

Алексей помедлил, прислушался.