Сотрудник гестапо
Шрифт:
– Я доверяю вам, господин Дубровский. Доверяю настолько, что прошу понаблюдать за этим Алексом. Постарайтесь выяснить: о чем он думает? какие у него помыслы? с кем он встречается после работы? О всех его высказываниях будете докладывать мне. С этого дня вы становитесь моим личным переводчиком. А Потемкин пусть помогает фельдфебелю Квесту.
Дубровский представил себе, как по приказу Рунцхаймера должен будет избивать на допросах советских людей.
– Но, господин фельдполицайсекретарь!…- начал было он и умолк.
– Я вас слушаю!
– Рунцхаймер выжидательно вытянул шею.
– Мне хотелось бы поставить вас в известность. Я не переношу вида крови. В свое время я мечтал
– Ничего. Меня это не смущает. Я попробую сделать из вас мужчину. Распоряжение о вашем назначении я уже подписал. Можете получить паек, форму тайной полевой полиции и оружие. Паек - на кухне. Пистолет - у фельдфебеля Монцарта. Вы с ним уже вчера познакомились. Кстати, он по достоинству оценил ваше берлинское произношение. Фельдфебель Монцарт покажет вам также, где можно получить обмундирование. Но имейте в виду, наша часть на особом положении. Поэтому большинство моих сотрудников носит цивильную одежду. Вам тоже предоставлено право выбирать одежду по своему вкусу. Но по праздникам и на построениях - только военную форму. Вы поняли?
– Да, господин фельдполицайсекретарь, я все понял!
– Теперь несколько слов о вашей работе. Как мой личный переводчик, вы будете выполнять только мои поручения. Но в мое отсутствие вам могут поручить другую работу. Каждый унтер-офицер нашей внешней команды является для вас начальником. С моего разрешения следователи могут предложить вам помочь им в качестве переводчика при допросах заключенных. Кроме того, вы должны поддерживать связь с русской вспомогательной полицией, которая находится в непосредственном моем подчинении. Вы обязаны знать о всех, кого они задерживают. И докладывать мне, если среди задержанных в полиции окажутся коммунисты, бывшие советские руководящие работники, евреи и дезертиры германской армии. Да-да! К сожалению, у нас появились и такие. Далее, я поручу вам контроль за работой биржи труда. Там необходимо усилить вербовку молодых людей для отправки в Германию. Как видите, свободного времени у вас почти не остается. Вы поняли?
– Да, господин фельдполицайсекретарь!
– Тогда ступайте! Можете ознакомиться с нашим размещением. Когда вы мне понадобитесь, я вас позову.
Дубровский щелкнул каблуками и, даже не глянув на приподнявшегося Гараса, вышел из кабинета Рунцхаймера. В сенях он лицом к лицу столкнулся с молодой невысокой женщиной, шагнувшей ему навстречу из противоположной комнаты.
– Что вы здесь делаете?
– спросил он удивленно.
– Я тут живу. Уборщица я ихняя,- робко ответила та, кивая на дверь, которую только что прикрыл Дубровский.
В это время дверь ее комнаты медленно, со скрипом приоткрылась, и в образовавшуюся щель просунулась белокурая головка маленькой девочки. На вид ей было не более двух-трех лет.
– Доченька моя, Ольга.
– Разрешите зайти посмотреть, как вы устроились?
– Заходите. Пожалуйста.
Женщина осторожно отстранила девочку и распахнула дверь перед Леонидом. Дубровский переступил порог комнаты, огляделся. Несмотря на пол из выщербленных досок, жилье это имело довольно обжитой вид. Квадратный стол, возвышающийся посередине, был покрыт чистой скатертью. На небольшом комоде стояло несколько вазочек из цветного стекла. На окне висели кружевные занавески. На пухло застеленной деревянной кровати высилась целая пирамида подушек. За ситцевой портьерой угадывалась вторая комната, поменьше.
– Вы здесь живете?
– спросил Дубровский, вглядываясь в миловидное лицо женщины.
– Я здесь и раньше с мужем жила.
– А где теперь ваш муж?
Она понуро опустила голову. Девочка обхватила руками ногу матери, прильнула щекой к ее колену.
– Не знаю. Как забрали его в сорок первом, так ни одной весточки не получила. Может, жив, а может…- последние слова она проглотила вместе со слезой.
– Ну, не надо, не надо так. Успокойтесь. Может, еще объявится. Сейчас ведь все перепуталось,- участливо проговорил Дубровский, и столько теплоты было в его голосе, такое неподдельное сострадание, что женщина, смахнув рукой выступившие на глазах слезы, доверчиво глянула на своего собеседника.
– А вы здесь работаете или зашли за чем-либо?
– спросила она в свою очередь.- Раньше-то я вас не примечала.
– Я недавно приехал. Новый переводчик фельднолицай-секретаря Рунцхаймера. Леонид Дубровский. А вас как зовут?
– Марфа Терехина.
– А по отчеству?
– Марфа Ивановна.
– Вот и прекрасно, Марфа Ивановна. Будем жить по соседству.
– Чего же вы стоите, присаживайтесь!
– засуетилась она и, взяв дочку на руки, опустилась на стул.
Дубровский погладил девочку по головке и, обойдя стол, сел напротив Марфы Ивановны.
– А вы в Кадиевке одни или еще родственники есть?
– спросил он.
– Сестра напротив живет. В большом доме…
– Ну, вдвоем-то вам веселее.
– Какое уж тут веселье. У той тоже малый ребенок на руках остался. Кормить надо. А чем? На базаре селедка паршивая и та десять рублей за штуку. Хорошо еще, на рубли продавать начали, а зимой только на марки торговали.
– Что же, выходит, с рублями вам легче жить, чем с марками?
– А то как же! Что с себя продашь - на то и живешь. К примеру, я все мужнины вещи на базар сносила, да и своих уже почти не осталось. А покупает кто? Опять же наши, русские. Немцы этого барахла задарма насобирать могут. А у наших откуда марки? Все марки у немцев, да еще у тех, кто у них работает. Вот и получалось, что на рубли торговля бойчее шла. А когда марки одни в ходу были, наголодались мы с доченькой вдоволь. Хорошо, хоть команда ихняя здесь поселилась,- Марфа Ивановна кивнула на дверь, за которой располагался кабинет Рунцхаймера,- наняли меня к себе уборщицей. Стала я и марками располагать.
– И много вам платят?
– Ой, не смешите меня.- Она отмахнулась свободной рукой.- Еле-еле на один хлеб хватает. Правда, с кухни еще кое-что перепадает, когда там у них остается. Так и перебиваемся.
– Ясно, Марфа Ивановна. Я здесь работаю. Появится возможность, буду помогать, чем сумею.
– И на том спасибо. А живете-то где?
– Здесь же. В том конце барака.
– В третьей или четвертой квартире?
– Номера не знаю. Вместе с Потемкиным.
– С Алексом, это в четвертой. Я там тоже прибираю.- Марфа Ивановна поставила дочку на пол.- Заходите, ежели что. Может, вам постирать потребуется, это я быстро сумею - и выстираю, и выглажу.
– Спасибо. Буду иметь в виду.
Дубровский еще раз погладил белокурую головку девочки и, поклонившись, вышел из комнаты.
Во дворе, возле массивных дверей гаража, прохаживался часовой. Леонид обратил внимание на огромный замок, висевший на длинных широких петлях. Проходя вдоль барака, он заглянул в распахнутое окно кабинета Рунцхаймера и встретился взглядом со своим шефом. Тот восседал за письменным столом перед грудой бумаг, на которые он, казалось, не обращал никакого внимания. Чувствуя неловкость, Леонид отвернулся, прошел мимо. Какое-то мгновение ему казалось, что Рунцхаймер вот-вот окликнет его. Но вокруг было тихо, только шаги часового доносились до его слуха.