Сотворение мира.Книга третья
Шрифт:
В зале снова раздался смешок. Эсэсовцы правильно понимали этот термин и в объяснениях не нуждались.
— Все же для тех, кто толкует слово «устраняться» двояко, — продолжал оберштурмбаннфюрер Риге, — я оглашу третий пункт директивы. Там прямо сказано: политические руководители не считаются пленными и должны уничтожаться самое позднее в транзитных лагерях. В тыл они не эвакуируются.
Конрад Риге аккуратно сложил листок, спрятал его в карман и, вышагивая по сцене, стал упрекать эсэсовцев в медлительности и бесшабашности:
— Вы не успеваете отбирать в колоннах пленных тех людей, которые подлежат немедленному
Голос оберштурмбаннфюрера опять загремел во всю мощь:
— А у вас здесь банды шляются вдоль шоссе и железных дорог, взрывают поезда, наводят вражескую авиацию на наши склады боеприпасов, одного за другим убивают вами же назначенных бургомистров и старост! В городах скрываются сотни опасных большевиков! Не выловлены и не расстреляны евреи! До каких пор это будет продолжаться? Рейхсфюрер СС Гиммлер приказал передать вам, что он не потерпит во вверенных ему войсках бездельников, белоручек и мягкотелых хлюпиков. Таковые будут откомандировываться в полевые армии, на фронт. Там они лучше почувствуют, что такое война…
В зале присутствовали три офицера СС, чином выше Конрада Риге. Один из них, группенфюрер [6] Винцент Висселинг, считался его закадычным другом — вместе воевали на стороне Франко во время гражданской войны в Испании. Но в данном случае о дружбе, о старшинстве лучше было забыть и молча слушать неистовые выкрики расходившегося оратора. Многим здесь было известно, что Гиммлер почему-то давно благоволит к этому тощему оберштурмбаннфюреру с белесыми, подстриженными ежиком волосами и дурными черными зубами. «Попробуй возрази ему, заставь его подсчитать, сколько людей мы отправили на тот свет за каких-нибудь два месяца, — соображали про себя нахмурившиеся эсэсовцы, — оглянуться не успеешь, как угодишь на фронт, под русские пули. Нет, уж лучше помолчать».
6
Генерал-майор войск СС.
Ими были уже расстреляны или повешены десятки тысяч пленных, партизан, подпольщиков, евреев. Они не щадили ни стариков, ни женщин, ни детей. Изощренно пытали всех, кого хоть в малой мере подозревали в нелояльном отношении к великой Германии. У них давно убито чувство жалости. Они привыкли к предсмертным человеческим крикам и крови, к трупному смраду, ко всему тому страшному, что они делали здесь, на захваченной советской земле. А почему до сих пор партизаны пускают под откос немецкие поезда, почему в лесах все еще укрываются бежавшие из плена вражеские солдаты, почему непрерывно исчезают без следа бургомистры и старосты — этого, пожалуй, Конраду Риге не объяснишь…
Вечером группенфюрер Висселинг затеял дружеский ужин в честь высокого гостя. Добротный особняк, который занимал группенфюрер — в нем до войны размещался детский
— Богато живешь, Винцент, — ухмыльнулся Риге.
— Парижские трофеи, — небрежно бросил тот.
Кроме Риге в числе приглашенных на ужин были два молодых эсэсовца — оба они оказались адъютантами хозяина — и высокий полковник Герстдорф, командир танковой дивизии из группы Клейста, — после ранения и лечения в тыловом госпитале он опять возвращался на фронт.
Здесь, за столом, после нескольких рюмок коньяка, Висселинг решился все же отвести незаслуженные упреки, высказанные Конрадом Риге в клубе.
— Ты, Конрад, в самом деле думаешь, что мы плохо выполняем директиву рейхсфюрера? — спросил он вкрадчиво.
Риге удивленно посмотрел на него и ответил вопросом на вопрос:
— А ты, очевидно, полагаешь, что я высказывал свое мнение, а не то, что мне было приказано Гиммлером?
— В таком случае тебе не мешало бы присмотреться к условиям, в каких мы работаем, и проинформировать об этом рейхсфюрера, — сказал Висселинг. — Все упирается, дорогой Конрад, в недостаточную техническую оснащенность эйнзатцкоманд. Свою нелегкую работу по уничтожению огромных масс людей нам приходится делать вручную. Кое-кому она осточертела, иные из наших парней спиваются, дебоширят. И все же порученное им дело они делают не хуже прославленного Реттгера. Ты его знаешь — до войны он выполнял обязанности палача в берлинской тюрьме Плетцензее и за каждую голову получал по сто пятьдесят марок.
— Реттгер и сейчас продолжает свою работу в Плетцензее, — уточнил Риге. — Его, видимо, вполне удовлетворяют тамошние гонорары.
— Он почти месяц пробыл у нас, обучал зондеркоманду тонкостям своей профессии.
— Ну и как? Обучил?
— Собственноручно, дьявол, расстреливал из парабеллума до трехсот человек в день.
— Вот-вот, — саркастически заметил Риге. — Вместо того чтобы использовать автоматы и пулеметы, вы здесь восхищаетесь спортивными достижениями Реттгера, пытаетесь тягаться с ним и в то же время пеняете на недостаточную техническую оснащенность. Смешно!..
Полковник Герстдорф молча слушал их пререкания. Он пил коньяк рюмку за рюмкой, нюхал измятую кожуру апельсина и вдруг ни с того ни с сего спросил:
— Вы знаете, господа, что такое слоеный пирог?
— Представляем, — откликнулся Висселинг; он угадал, о чем заговорит пьяный полковник.
— Так вот, господа, — продолжал Герстдорф, — мы неуклонно движемся вперед… это верно… П-по срокам наши войска п-почти точно выполняют план «Барбаросса». Дело, однако, в том, что на многих участках фронта образовался так называемый слоеный пирог, то есть несколько отнюдь не разбитых дивизий, даже армий противника оказались за нашей спиной и продолжают драться. Линия фронта изломана, искривлена, а кое-где напоминает дурацкую спираль: не разберешь, где свои, где чужие. Это очень опасно!.. — Герстдорф отхлебнул из рюмки. — Плохо и то, что мы недооценили в свое время боевых качеств новых русских танков. Их сам черт не берет. Однажды они добрались до штаба моей дивизии, и я едва уцелел…