Сотворение мира.Книга вторая
Шрифт:
— Альбер Дельвилль, — слегка краснея, подсказала Катя.
— Вам же, мсье Дельвилль, следовало бы видеть дальше, видеть хотя бы то, что делается совсем близко от границ Франции.
— Что вы имеете в виду, господин генерал?
— Я имею в виду то, что сейчас творится за Рейном! — резко и твердо сказал генерал. — Нацисты Гитлера набрали уже такую силу, что вот-вот дорвутся до власти, причем не без покровительства старого и убежденного противника Франции германского президента фельдмаршала Гинденбурга. Это будет очень опасная для нас власть. Я достаточно внимательно читал книгу Гитлера «Моя борьба» и, поверьте мне, отлично понимаю, куда устремит свои взоры этот весьма незаурядный авантюрист,
Не меняя презрительного выражения лица, генерал Ле Фюр снова задержал свой взгляд на Дельвилле.
— Именно поэтому, молодой человек, я, как профессиональный солдат, вынужден смотреть не на идеологию Сталина, которой я, как вы понимаете, нисколько не разделяю, а на его армию, которая достаточно сильна. Вот почему вероятность охлаждения наших отношений с Россией меня беспокоит и тревожит…
Максим Селищев слушал генерала Ле Фюра, стараясь не проронить ни слова. Ему понравился этот рассудительный, умный человек, высказывающий свое мнение открыто и прямо, а в его словах Максим почувствовал неподдельную тревогу.
Поздно ночью, поднявшись в свою мансарду, Максим сел писать письмо Тае. И хотя он понимал, что его скорое возвращение в Россию невозможно, что, может быть, он никогда не увидит любимой дочери, все же где-то в глубине его души еще теплилась слабая, почти угасающая надежда, и в конце письма он, называя Таю ласково и немного шутливо, так, как заочно называл ее, когда она была ребенком, — «люлькой», «лялькой» и «маленькой Тайкой-болтайкой», — написал:
«Теперь, Тая, ты стала большой девочкой, и с тобой можно говорить как с умным, взрослым человеком… Ты, должно быть, знаешь, что на мне лежит вина за то, что я, не разобравшись в событиях, оказался с теми, кто пошел против народа. Сознание этой вины не дает мне покоя. С тех пор, как я не по своей воле (меня увезли тяжелораненым) покинул родину, я многое понял и сейчас хочу только одного: вернуться домой. Я готов искупить свою вину чем угодно, даже жизнью. И может быть, судьба пошлет мне возможность доказать своему народу, что я не враг ему, а только человек, однажды в жизни совершивший ошибку.
Верь, моя ненаглядная лялечка, что я очень люблю тебя и нашу русскую землю, верь, что я вернусь, обязательно вернусь, возьму, как бывало, тебя на руки и понесу далеко, далеко, и мы уже не расстанемся с тобой никогда…»
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Дальневосточный экспресс почти безостановочно мчался на запад, оглушительно грохоча в туннелях и на мостах и оглашая тайгу и теснины над реками протяжными гудками.
Стояли душные июльские дни и ночи, изредка воздух освежался короткими буйными грозами, проходили слабые, теплые дожди, и тогда дышать становилось легче, потом тучи таяли, уплывали вдаль, снова немилосердно жгло солнце, пассажиры открывали в вагонах все окна и томились от безделья и духоты.
Дмитрий Данилович Ставров терпел и духоту, и пыль, которая, клубилась в окнах. Он валялся на нижней полке плацкартного вагона с газетой в руках, спал или играл в карты с соседями по купе. Что касается Андрея и Гоши Махонина, то они с утра до ночи стояли у открытого окна, серые от пыли, усталые от бесконечной тряски, но веселые и оживленные. Гоша Махонин, лукаво поглядывая на Андрея и обнажая в улыбке редкие зубы, непрерывно напевал слова услышанной им где-то песни:
Девушку из маленькой таверны Полюбил суровый капитан…Летели назад леса, реки, желтые поля зреющих хлебов, одинокие полустанки, а Гоша все мурлыкал свою песню
Гоша Махонин и Каля уже твердо решили стать мужем и женой. Каля закончила школу, ей шел двадцатый год, и она собиралась поступать в учительский институт. Этому способствовало и то, что Гоша после практики в Кедровском совхозе получил назначение в Благовещенскую контрольно-семенную лабораторию, куда и решил ехать вместе с Калей.
Андрея же он всю дорогу изводил песней о девушке и капитане не без причины: в мае Андрей получил наконец долгожданный ответ от Ели Солодовой. Получив посылку Андрея и прочитав его письмо, в котором он настойчиво просил Елю выйти за него замуж, Еля долго молчала, потом ответила коротко и неопределенно: приезжай, мы поговорим с тобой и вместе об этом подумаем. Но даже такой невнятный, ни к чему не обязывающий ответ окрылил Андрея. «Еля ведь понимает, как трудно мне увидеться с нею. Для этого надо преодолеть расстояние десять тысяч километров. И если она меня позвала, значит, можно надеяться на то, что отказа не будет». Так думал Андрей, ожидая встречи с Елей, которую он не видел два года. Это ожидание заставляло его радостно волноваться, он никогда еще не чувствовал такого тревожного и светлого ощущения приближающегося счастья.
Андрей не раз уже представлял, как они с Елей будут жить. При этом его мало беспокоило то, что рассудительные, искушенные в жизни люди именовали материальной стороной. На Дальнем Востоке, где зарплата была неизмеримо выше той, какую получали рабочие и служащие центральных районов страны, Андрей был полностью обеспечен, успел приобрести новый, отличный, как ему казалось, костюм, купить хорошее ружье, велосипед и не отказывал себе в удовольствии посидеть с товарищами в столовой и выпить лишнюю рюмку водки.
К тому же, последовав совету Романа, Андрей минувшей осенью съездил в Благовещенск, побывал в сельскохозяйственном институте, где ему разрешили сдавать экзамены экстерном по программе плодоовощного факультета. Зимними ночами он сидел за книгами до рассвета, старался использовать каждую минуту и к лету сдал большую половину экзаменов с отличными оценками. Теперь до получения диплома об окончании института оставалось совсем немного.
Получив ответ от Ели, Андрей прямо сказал отцу и матери, что в июле возьмет отпуск и уедет, чтобы повидаться с Елей, и, если она согласится выйти за него замуж, вернется в Кедрово вместе с ней. Андрея сразу же поддержали Федя и Каля и — особенно горячо — тайно влюбленный в Елю Роман. Дмитрий Данилович подумал, побарабанил по своей привычке пальцами по столу и сказал:
— Ну что ж, дело твое. Семья у Солодовых хорошая. Елю твою мы давно знаем, женись, раз надумал. Человек ты теперь самостоятельный, от батьки с матерью не зависишь. И потом, я полагаю, хватит тебе кобелировать и ночевать где-то у добрых людей…
Андрей покраснел. Готовясь к экзаменам, он все ночи проводил дома за книгой, а «у добрых людей» заночевал всего один раз, причем приголубила его Аня Довган, бывшая жена Токарева, разведенная с мужем маленькая молчаливая женщина. Андрей провожал ее из клуба темным метельным вечером. Аня жила одна на дальней окраине поселка… Пока они шли, отворачиваясь от бешеного ветра и прижавшись друг к другу, замерзли так, что руки у них одеревенели. Аня пригласила Андрея погреться, поставила на стол бутылку портвейна. Они посидели у открытой печки. Аня молчала, куря папиросу за папиросой. Потом посмотрела на часы-ходики, на Андрея и сказала тихо: «Куда ты пойдешь по такой погоде? Уже второй час ночи». Она постелила постель, погасила лампу, подождала, пока Андрей лег, потом разделась, легко вздохнула и легла рядом с ним…