Сотворение мира
Шрифт:
Фань Чи говорил, что, поскольку выплавка железа в Китае практически неизвестна, там открывается прекрасный рынок для превосходного персидского металла — и персидских металлургов. «Эгиби и сыновья» согласились. Они дадут денег на караван, хотя шансы на возвращение каравана удручали — Ширик рассчитал их на своем абаке. Тем не менее он изъявил готовность рискнуть.
— Если вы откроете северную дорогу, то мы получим — впервые — удобный шелковый путь, — сказал он.
По традиции все дороги в Китай называют шелковыми путями. В обмен на выплавленное железо «Эгиби и сыновья» собирались получить тысячу и одну вещь — от шелка до драконовой кости для медицинских нужд. К счастью для меня, желудочные расстройства Ширика лечились только настоем из толченой драконовой кости, поэтому кроме делового он имел в успехе моей миссии и личный интерес.
Ранней весной я выехал из Бактры на восход солнца. Мое описание этого долгого путешествия на восток хранится в железном сундуке в книгохранилище Персеполя, ключ есть только у Великого Царя, и приняты все меры, чтобы он не потерялся. Менее чем через год я открыл ранее никому на западе не известный путь в Китай, но, поскольку я перс и царский друг, у меня нет ни малейшего желания открывать грекам все подробности этого пути. К тому же без карт и наблюдений за звездами я могу лишь в общих чертах рассказать о путешествии, состоявшемся… по моим подсчетам, лет тридцать восемь назад.
Переправившись через Амударью, мы поехали по лугам. Там живут северные племена. Они не раз нападали на нас, но поскольку у меня была тысяча бактрийских воинов, кочевники вреда нам не причинили. Бактрийцы ведь и сами в близком родстве с теми лютыми всадниками, живущими в степях. И в пустыне.
Пустыня! Наверное, та восточная пустыня — величайшая в мире и определенно самая безжизненная. Все наши лошади пали. К счастью, большинство верблюдов выжило. Но многие из людей — нет. Из двух тысяч погонщиков, воинов и слуг, выехавших ясным утром из Бактры, всего двести вынесли переход через пустыню, не имевшую, казалось, конца и только иногда показывавшую нам удивительные и жестокие миражи. То вдруг мы видели впереди быстрый горный поток, или водопад, или прохладный снег в густых лесах. Неизменно некоторые бросались в живительное озеро или ручей и умирали, давясь обжигающим песком.
Хотя в восточной пустыне много оазисов, чтобы их найти, нужен надежный проводник. Нам такого было не достать: пустынные племена следят за этим. По сути дела, не знай мы, что Китай находится на восходе солнца, мы бы безнадежно заблудились. И так наше путешествие продлилось на месяц дольше, чем предполагалось, и стоило нам многих жизней. К концу, чтобы избежать миражей и жары, мы двигались только ночью. Когда над прямым серым горизонтом появлялось солнце, мы закапывались в песок, как индийские собаки, и, накрыв голову одеждой, засыпали мертвым сном.
Несмотря на долгие беседы с Фань Чи, я очень мало знал о географии Китая. Я знал, что большинство государств расположено между Янцзы и Желтой рекой, но не представлял, как далеко друг от друга находятся эти реки и в какое море впадают. Фань Чи говорил, что его родиной являются земли правителя Лу, расположенные в бассейне Желтой реки. И больше о Китае и его окрестностях мне было ничего не известно.
Пустыня снова перешла в луга, где с безопасного расстояния на нас взирали желтолицые пастухи. Они не делали попыток приблизиться. Там было много источников и дичи, и мы неплохо пожили в этой благодатной стране. Под конец, когда похолодало, мы достигли западного края долины и увидели Желтую реку — глубокую, темную, извивающуюся мимо низких, заросших хвойным лесом холмов, напомнивших нам дом арийских праотцов.
Мы разбили лагерь в бамбуковой роще на берегу. Пока мои люди купались и ловили рыбу, я подвел итоги. Мы потеряли много людей и лошадей, но благодаря несокрушимым верблюдам сохранили большую часть железа и достаточно оружия, чтобы защитить себя от кого угодно, кроме разве что настоящего войска. В течение недели, пока мы стояли лагерем у реки, я разослал с дюжину гонцов. Вернулся лишь один — пленником окружившего нас войска.
Сотни всадников на низкорослых лошадках смотрели на нас с тем же изумлением, что и мы на них. Хоть я и привык к желтизне Фань Чи, кожа у этих людей была как темный мед. У них были круглые лица, плоские носы и раскосые глаза. Одеты они были в стеганые халаты и необычные шапки. Каждый, казалось, прирос к своей коротконогой лошадке. Так, пасмурным днем, во время года, когда выпадает первый снег, я познакомился с только что сформированной конницей Цинь, самого западного из китайских государств.
Около шести месяцев два моих переводчика учили меня основам своего непростого языка. В итоге я смог общаться с начальником всадников. Не скажу, что нам нашлось много о чем поговорить. Как пленников нас под конвоем отправили в Ян, столицу земли Цинь. Я не много запомнил из той поездки. Помню лишь свое удивление, что начальник конницы никогда не слышал о Персии. Помню еще, я сказал ему, что груз железа предназначен для Лу, а он рассмеялся и плюнул на землю, демонстрируя презрение к Лу.
Я представлял, что мир желтого народа будет примерно таким же, как и в долине Ганга. Вместо этого я с удивлением обнаружил, что жители Яна молчаливы, даже угрюмы, и одеты в одинаковые серые халаты. Городские улицы напоминали военный лагерь. Вся жизнь была строго регламентирована. Мужчинам предписывалось ходить по одной стороне улицы, а женщинам низшего класса — по другой. Женщины высшего класса там должным образом изолированы. Даже на центральной рыночной площади царила жуткая тишина: орда надзирателей постоянно проверяла весы продавцов и деньги покупателей. Нарушившего любой из множества законов ждали смерть или увечье. Казалось, у каждого второго не хватает уха, носа или руки. Я не увидел ни одной улыбки — и простой люд, и солдаты, которые были повсюду, хранили непроницаемую серьезность.
В первые дни моего пребывания в Китае я гадал, преднамеренно или нет Фань Чи ввел меня в заблуждение: это было совсем не похоже на тот Китай, какой он мне описывал. Мне еще предстояло открыть, что Цинь не похоже не только на остальные китайские государства, но и вообще ни на какие, за исключением, возможно, Спарты.
Моих людей заперли в пустом складе сразу за городской стеной. Самого меня более или менее почтительно отконвоировали в приземистое деревянное здание в центре города, где — скорее менее, чем более почтительно — заперли в маленькой клетке.
Никогда я не чувствовал такого одиночества и уныния. Хоть я и понимал чужой язык, никто со мной не говорил. Люди безмолвно приносили мне пищу, стараясь не смотреть на меня, потому что то, что они видели, вызывало явную тревогу. Их очень беспокоили голубые глаза. Светлая кожа вызывала отвращение. К счастью, мои волосы не были рыжими, а то меня бы тут же принесли в жертву так называемым звездным богам.
Не скажу, что со мной обращались плохо. Со мной просто никак не обращались. Один раз в день меня кормили или рисом, или каким-то мясным супом. Но когда я пытался заговорить со слугами, они, казалось, не слышали. Я даже было принял их за глухонемых.
В конце концов меня отвели не к правителю, у которого я был аккредитован, а к главному министру — вежливому старикашке, похожему на того помощника Ширика, что я когда-то встретил в конторе последнего. Главного министра звали Хуань — и как-то там дальше. Второе имя я забыл. Да я никогда и не мог разобрать их имен. У каждого приличного китайца в дополнение к разным титулам есть публичное имя, частное имя, тайное имя и прозвище. Кроме того, каждый одевается в соответствии со своим рангом. Некоторые носят меха. Каждая видная персона носит пояс или ремень, к которому подвешены разные драгоценные украшения, обозначающие ранг, фамилию, страну. Очень хорошая система. Любой, взглянув на ранг незнакомца, сразу знает, как себя с ним вести.