Сотворение Святого
Шрифт:
Зазвенел серебристый смех Джулии. Мне он показался натужным.
— У вас всепрощающая душа, дорогой друг. — Она сделала упор на последнем слове, напоминая, что им и закончился наш недавний разговор. — Истинно христианская добродетель!
— Почему? — с улыбкой спросил я.
— Я восхищаюсь той легкостью, с которой вы простили оскорбления, которые он вам нанес. Не часто случается видеть джентльмена, который подставляет вторую щеку.
Я внутренне рассмеялся: она пыталась поквитаться со мной. И порадовался тому, что мои стрелы попали в цель. Шипионе вмешался, так как счел обидными как слова сестры, так и ее тон.
— Ерунда, Джулия! Ты знаешь, что Филиппо прощает своих врагов, только когда они перестают дышать. Просто обстоятельства…
Джулия пренебрежительно скривила губки:
— Обстоятельства! Я удивлена, потому что помню, с каким жаром мессир Филиппо клялся, что отомстит.
— Но мессир Филиппо считает, что отомстил, и очень эффектно, — ответил я.
— Как?
— Пробить дыру в груди человека не единственный способ отстоять свою честь.
— Что ты хочешь этим сказать, Филиппо? — спросил Шипионе.
— Разве ты ничего не заметил, когда он проходил мимо тебя?
— Эрколе? А что?
— Неужели ты не разглядел украшения на его благородной голове, изящную пару рогов?
Они смотрели на меня, словно не понимали. Я же разглядел в толпе Клаудию, которая стояла неподалеку от нас.
— Ах, я вижу алмаз, который нашел, потеряв гальку. Прошу меня извинить.
И когда я направился к Клаудии, они поняли: я услышал взрыв смеха. Я взял руку дамы и, низко поклонившись, страстно поцеловал. Искоса глянул на Джулию и увидел, что она смотрит в пол, покраснев от злости. Мое сердце радостно забилось: отчасти я расплатился за агонию, пережитую из-за нее.
Время шло, и гости засобирались домой. Кеччо, проходя мимо меня, спросил:
— Ты готов?
— Да, — ответил я и последовал за ним к Джироламо и графине, чтобы попрощаться.
— Ты так жестоко обошелся со мной, Кеччо, — упрекнула его графиня. — За весь вечер не уделил мне ни минуты.
— Но вы были так заняты.
— Но теперь-то нет, — улыбнулась она.
— Я подошел к вам, как только увидел, что вы свободны.
— Чтобы попрощаться.
— Уже очень поздно.
— Не так уж и очень. Присядь и поговори со мной.
Кеччо выполнил просьбу, а я, видя, что прощание затягивается, отошел и вновь принялся прогуливаться по залу в поисках друзей. Разговор Кеччо и графини постоянно прерывали люди, которые подходили, чтобы попрощаться, толпа гостей быстро редела. Мы с Маттео сели у окна и принялись делиться впечатлениями от вечера. Он рассказал мне о даме, к которой внезапно воспылал любовью.
— Как же тебя бросает из стороны в сторону, — рассмеялся я.
— Она сделала вид, что сильно рассердилась, — добавил Маттео, — но все-таки дала понять, что не позволит разбиться моему сердцу.
Я оглядел зал и увидел, что все гости ушли, за исключением Эрколе Пьячентини, который о чем-то перешептывался с графом.
— Я такой сонный, — признался Маттео. Мы пошли к графине, которая обратилась к Маттео, едва мы приблизились:
— Уходи, Маттео! Пока я не позволяю тебе увести Кеччо. Последние полчаса мы пытались поговорить, но только теперь получили такую возможность, и я не хочу, чтобы нам мешали.
— Я никогда не лишил бы Кеччо такого удовольствия. — Маттео кивнул мне, и мы вернулись к окну. — Сущее наказание — ждать кузена, пока с ним флиртует красивая женщина!
— Ты можешь поговорить со мной… чего еще можно желать?
— Мне совершенно не хочется говорить с тобой! — рассмеялся он.
Джироламо все еще шептался с Эрколе. Его постоянно бегающие глаза осматривали зал, лишь изредка останавливаясь на лице Эрколе, иногда на нас, чаще — на Кеччо. Я даже задался вопросом, а не ревнует ли он.
Наконец Кеччо встал и попрощался. Тут Джироламо направился к нему.
— Ты же не собираешься уходить? — спросил он. — Я хочу поговорить с тобой о налогах.
Он упомянул о них впервые.
— Уже поздно, — ответил Кеччо, — и мои друзья устали.
— Они могут идти домой. Дело действительно срочное.
Кеччо замялся. Потом посмотрел на нас.
— Мы тебя подождем, — заверил его Маттео.
Взгляд Джироламо скользнул по нам — его глаза не останавливались ни на секунду — сместился на жену, вернулся к Кеччо, ко мне, к Маттео, все с невероятной, пугающей быстротой.
— Можно подумать, что вы боитесь оставить Кеччо в нашем доме, — улыбнулась графиня.
— Нет, — ответил Маттео, — но я жажду получать хотя бы часть того внимания, которое вы уделили Кеччо. Или вы дадите мне увянуть?
Она рассмеялась, а потом быстро переглянулась с графом.
— Я буду только рада. Присядьте и поговорите со мной. По одному с каждой стороны.
Граф повернулся к Эрколе.
— Что ж, доброй ночи, мой друг. Доброй ночи!
Эрколе оставил нас, и Джироламо под руку с Кеччо принялся прохаживаться по залу Графиня и Маттео увлеклись разговором.
Я сидел рядом с ними, но они словно и не замечали меня, так что я наблюдал за графом. Его глаза зачаровывали меня: они никогда не останавливались, пребывая в непрерывном движении. Что они скрывали? Какие мысли роились в голове человека, глаза которого не знали покоя? Они как будто вбирали в себя того, на кого смотрели, — голову, черты лица, тело, одежду, не упускали ни одной мелочи, казалось, вгрызались в саму душу этого человека.
Джироламо и Кеччо, прогуливаясь по залу, продолжали беседовать. Мне оставалось только гадать, что их так занимало. Наконец граф остановился.