Сотворение Святого
Шрифт:
— Клаудия, взгляд твоих роковых глаз пронзил еще одно сердце.
Чувственные губы изогнулись в улыбке.
— Неужто у него такая сила? — Она пристально всмотрелась в меня и чуть подвинулась. Мы с Маттео сразу поняли намек, так что я устроился рядом, а Маттео удалился.
— Я-то думала, что вы уже пали жертвой мадонны Джулии. — Клаудия томно посмотрела на меня, а потом искоса глянула на упомянутую даму.
— Никто не поклоняется луне, когда светит солнце, — вежливо ответил я.
— Джулия больше походит на солнце, потому
— Это говорит лишь о том, что вы более жестокая.
Она промолчала и лишь глубоко вздохнула, улыбаясь, не сводя с меня больших томных глаз.
— А вот и мой муж.
Я поднял голову и увидел великого Эрколе, который злобно смотрел на меня, и мысленно рассмеялся.
— Должно быть, он сильно ревнует такую красивую жену? — полюбопытствовал я.
— Ох, он ужасен. Ревнует меня до смерти.
Учитывая обстоятельства, я решил воспользоваться моментом: пододвинулся ближе.
— Я это понимаю. У меня затрепетало сердце, как только я вас увидел.
Она одарила меня долгим взглядом из-под ресниц.
— Эти глаза! — воскликнул я, пристально вглядываясь в них.
— Ах! — вновь вздохнула она.
— Мадам, — к ней подошел паж, — мессир Пьячентини просит узнать, не соблаговолите ли вы подойти к нему.
Раздраженный вскрик сорвался с ее губ:
— Мой муж!
Она поднялась, повернулась ко мне, протягивая руку. Я вскочил, предложил ей свою, и мы степенно пересекли зал, направляясь к Эрколе Пьячентини. Там она мне грациозно поклонилась, я ослепительно улыбнулся счастливому мужу, который в тот момент выглядел очень мрачным и сделал вид, словно и не заметил меня. Что ж, я отошел крайне довольный собой.
Граф и графиня уже собрались уходить. За ними последовали Эрколе и его жена, а также другие гости, и вскоре в зале остались только мы с Маттео, еще двое гостей и Кеччо.
Глава 3
Кеччо провел нас в небольшую комнату, расположенную в некотором удалении от зала приемов, и повернулся к господину, которого я не знал.
— Ты слышал Пьячентини?
— Да! — ответил тот, и какое-то время они молча смотрели друг на друга.
Мне сказали, что зовут его Лодовико Пансекки, он наемный солдат и служит у графа.
Кеччо развернулся и пристально посмотрел на меня. Маттео сразу понял, что означает этот взгляд.
— Филиппо не бойся. Он так же верен тебе, как и я.
Кеччо кивнул. Потом подал знак молодому человеку, который тут же поднялся, направился к двери, закрыл и запер ее. Какое-то время мы сидели молча. Потом Кеччо встал.
— Я этого не понимаю, — вырвалось у него. Он закружил по комнате, наконец остановился передо мной.
— Вы никогда раньше не видели этого человека?
— Никогда! — подтвердил я.
— Ссору затеял сам Эрколе, — вставил молодой человек, как я потом понял, Алессандро Моратини, брат Джулии даль Эсти.
— Я знаю, — кивнул Кеччо, — но он не решился так вести себя, если бы не знал о каких-то планах Джироламо. — Он помолчал, вновь посмотрел на меня: — Вы не должны задирать его.
— Наоборот, — ответил я, — должен. Он меня оскорбил.
— Это не важно. Я не допущу, чтобы вы его задирали.
— Это касается только меня.
— Чушь! Вы гостите в моем доме, и, насколько я понимаю, это та самая возможность, которую выискивает Джироламо.
— Я не понимаю, — честно признал я.
— Послушайте, — Кеччо вновь сел, — когда Сикст передал Форли своему племяннику, Джироламо Риарио, я, показав себя полным дураком, сделал все, чтобы подчинить ему город. Мой отец был против, но я отмел его возражения и поставил наш род ему на службу. Без меня он никогда бы не стал правителем Форли.
— Я помню, — кивнул Маттео. — Ты использовал Сикста для того, чтобы не допустить возвращения Орделаффи, и ты думал, что Джироламо станет орудием в наших руках.
— Я не отдал бы город в руки человека, которого раньше никогда не видел… Но с тех пор прошло восемь лет. И Джироламо отменил самые большие налоги, гарантировал городу множество привилегий и взошел на трон вместе с Катериной.
— Под радостные крики, — добавил Алессандро.
— Через какое-то время популярностью он затмил Орделаффи, и, когда он проходил по улицам, люди подбегали, чтобы поцеловать полу его плаща. Он проводил много времени в Риме, но направлял богатство папы на украшение Форли, а когда приезжал, пиры и балы следовали один за другим.
Потом папа Сикст умер и Джироламо обосновался в Форли, во дворце, который перестроил для своих нужд. Пиры и балы продолжались. Когда высокородный чужестранец приезжал в город, граф и его жена устраивали в его честь роскошный прием, чтобы показать богатство и процветание города.
Поэты на все голоса прославляли правителя, а люди повторяли вирши поэтов…
Потом наступила катастрофа. Я часто предупреждал Джироламо, потому что мы были близкими друзьями… тогда. Я говорил, что нельзя жить в той роскоши, к которой он привык, когда он мог распоряжаться всеми богатствами христианского мира и тратил на ожерелье Катерины сумму, равную годовому бюджету какого-нибудь города. Он не слушал. Отвечал: «Я не могу быть жадным и прижимистым», — и называл это политикой. «Чтобы быть популярным, нужно быть великолепным». Но наступил момент, когда казна опустела и ему пришлось брать деньги в долг. Он делал заемы в Риме, и Флоренции, и Милане и все это время не сокращал расходы, учитывая, а, наоборот, тратил все больше. И когда более не мог одалживаться на стороне, он пришел к гражданам Форли, прежде всего ко мне, и я неоднократно ссужал ему крупные суммы. Но этого не хватало, и он посылал за самыми богатыми жителями Форли и просил денег. Естественно, ему никто не мог отказать. Но он растранжирил их деньги, как растранжирил собственные, и в один прекрасный день созвал совет.