Сотвори себе врага. И другие тексты по случаю (сборник)
Шрифт:
И все же не хотелось бы создавать у читателя впечатление, будто бережное хранение реликвий – привычка сугубо христианская, более того – католическая. Плиний сообщает нам о таких драгоценных для греко-римского мира реликвиях, как лира Орфея, сандалия Елены Прекрасной, кости чудовища, напавшего на Андромеду. Уже в классическую эпоху обладание реликвией привлекало в город или храм путешественников, а значит, реликвия являлась не только сакральным предметом, но и ценным туристическим «товаром».
Культ реликвий всегда был присущ любой религии и культуре: с одной стороны, он обусловлен импульсом, который я назвал бы мифо-материалистическим и согласно которому, коснувшись частички тела великого человека или святого, можно ощутить некое веяние его силы, а с другой – естественным интересом антиквара (заставляющим коллекционеров тратить целое состояние на то, чтобы приобрести не только первый изданный экземпляр знаменитой книги, но и тот, что принадлежал известному человеку).
На этом втором факторе (хотя, возможно, и на первом) основан светский культ реликвий: тот, кто регулярно читает бюллетени аукционов «Christie’s», легко убедится, что пара туфелек, принадлежавших звезде экрана, может стоить дороже, чем полотно художника эпохи Возрождения. В числе таких memorabilia [103] могут быть как настоящие перчатки Жаклин Кеннеди, так и перчатки-реквизит, в которых Рита Хейворт снималась в «Джильде». С другой стороны,
103
Здесь: памятные вещи (лат.).
Разумеется, самой знаменитой реликвией всех времен является святой Грааль, но я не советую никому пускаться на поиски (или queste), поскольку прецеденты не слишком обнадеживают. В любом случае, научно доказано, что двух тысяч лет недостаточно.
[Первая версия эссе под этим названием вышла в книге: Milano: meraviglie, miracoli, misteri / A cura di Roberta Cordani. Milano: CELIP, 2001; версия вторая, расширенная («In attesa di una semiotica dei tesori»), была опубликована в сборнике: Stefano Jacovello et al. Testure. Scritti seriosi e schizzi scherzosi per Omar Calabrese. Siena: Protagon, 2009.]
Скисшие лакомства
СПьеро Кампорези [104] у меня всегда были очень дружеские, сердечные отношения, основанные на взаимном уважении (по крайней мере, я на это надеюсь), настолько, что я позаимствовал у него немало лакомых цитат для моих романов «Имя розы» и «Остров накануне», а он, в свою очередь, попросил меня написать предисловие к английскому изданию его книги о крови; но всегда наши пути пересекались в университетской среде. То есть мы встречались на комиссиях выпускных курсов, в коридорах факультета, на университетском крыльце и никогда – в неформальной обстановке или, например, у него в библиотеке.
104
Пьеро Кампорези (1926–1997) – итальянский историк литературы и антрополог.
Насколько я знаю, Кампорези был гурманом и любил высокую кухню, кто-то мне говорил, что он и сам хорошо готовит, и это совершенно естественно для писателя, посвятившего сотни страниц не только тяготам, но и радостям плоти, молоку, соусам и подливам; да и что еще можно ожидать от автора, признавшегося однажды (в интервью «Стампе» в августе 1985 года), что после изучения Петрарки, барокко, Альфьери и романтизма знакомство с Артузи [105] в конце 60-х оказалось для него роковым.
105
Пеллегрино Артузи (1820–1911) – автор знаменитой итальянской кулинарной книги «Наука кухни и искусство хорошо поесть».
Впрочем, все мои сведения о чревоугодничестве Кампорези почерпнуты исключительно из книг. Можно сказать, что мы вместе ужинали – на страницах его произведений. Посему я имею полное право восхвалять Кампорези-гурмана, но только как дегустатора книг. Он писал о горестях, нечистотах, гниении тела и вместе с тем – о наслаждении и сладострастии, в первую очередь препарируя своим скальпелем книжные тела, а точнее – книги, посвященные телу. Новый Мондино де Лиуцци [106] , он вскрывал не трупы, выкопанные тайком на кладбище, а книги, вызволенные из библиотечного заточения, где они покоились, зачастую покрытые забвением, и скрывали от большинства свои лакомства, точь-в-точь как дез Эссент в романе Гюисманса «Наоборот» открывал в забытых летописях раннего Средневековья
106
Мондино де Лиуцци (ок. 1270–1326) – итальянский анатом и хирург.
монашескую робкую грацию, а также порой чарующую неуклюжесть, превратив остатки древней поэзии в подобие благочестивой амброзии. Пришел конец всему: и энергичным глаголам, и благоуханным существительным, и витиеватым, на манер украшений из первобытного скифского золота, прилагательным [107] .
Если бы Кампорези искал тексты, которые вызывают желание облизнуться и посмаковать чрезмерную непривычность и лексические излишества, то он мог бы обратиться к классике лингвистической развращенности: итальяно-джойсовой «Гипнэротомахии» [108] , макароническим макаронам Фоленго [109] или, если захочется переварить что-нибудь современное, к Гадде. Вместо этого он обратился к неизвестным текстам, или же известным, но по другим причинам. После чтения Кампорези мы многое узнаем о крови, хлебе, вине, шоколаде, помимо того – неслыханные подробности о голоде, червивости, бубонах и золотухе, волокнах, кишках, рвоте, ненасытности, изобилии и карнавалах, но позволю себе заметить, что эти исследования были бы не менее захватывающими, даже если явления, о которых идет речь, никогда бы не получили подтверждения и Кампорези рассказывал бы нам о телах и питании, например, жителей Венеры, до того не похожих на нас, что они не казались бы нам ни привлекательными, ни отталкивающими. Впечатляет, когда читаешь о шайках бродяг, наводнявших прошлые века, но еще больше впечатляет, когда открываешь их для себя как чистой воды flatus vocis [110] , читая о монахах-самозванцах, шарлатанах, обманщиках, лучниках, оборванцах и нищебродах, прокаженных и калеках, бродячих торговцах, коробейниках, сказителях, расстригах, «вечных студентах», мошенниках, жонглерах, увечных наемниках, жуликах, выдающих себя за Вечного жида, сумасшедших, дезертирах, напуганных объявлением войны, преступниках с отрезанными ушами, содомитах.
107
Перевод Е. Л. Кассировой под редакцией В. М. Толмачева.
108
«Гипнэротомахия Полифила» – мистический роман эпохи Возрождения, впервые изданный Альдом Мануцием в 1499 г.
109
Теофило Фоленго (1491–1544) – итальянский поэт, наиболее видный представитель так называемой макаронической поэзии.
110
Колебания голоса (лат.) – термин Иоанна Росцелина, согласно которому универсалии существуют только как колеблемый речью воздух.
Сочинения Кампорези вызовут восторг скорее не у фармацевта, а у лексикографа или историка языка, их ждут болеутоляющие сиропы, мази, пасты, соли для ванн, растворы для ингаляций, порошки, смеси для окуривания, spongia somnifera – губка, пропитанная опиумной настойкой, черная белена, цикута, мандрагора…
Откроем первую главу книги «Мастерские чувств» – «Проклятый сыр». Всем известно, и обжорам, и гурманам (им-то в первую очередь), что сыр, хотя и получается из молока – чистой и нежной жидкости, – тем вожделеннее, чем сильнее отдает плесенью, и это отсылает нас к гниению и выделениям плоти, с которыми мы старательно боремся с помощью ножных и сидячих ванн. Не уверен, что Кампорези мог расписать гнусность сыра на двадцать восемь страниц, просто нюхая горгонзолу и стилтон, перекатывая на языке кусочек формаджо ди фосса, реблошона, рокфора или вашрена. Он обязательно должен был изучить забытые страницы трактата Кампанеллы «Об ощущении вещей и магии» или даже обратиться к еще более забытому XVII веку и к «Ярмарке чудес природы» Николо Серпетро, «Подземной физике» Иоганна Иоахима Бехера, «О вреде сыра» Лотихия, «О молочных продуктах» Паоло Бокконе, чтобы перебить запах настоящего сыра куда более прогнившим и зловонным коллажем из цитат:
На протяжении нескольких веков многие полагали, что о присущих сыру злокачественности и особой «гнусности» предупреждает его запах, для большинства тошнотворный и невыносимый, однозначно указывающий на его «трупную» природу, на процесс разложения, увядшую и вредоносную материю, гнилостное, опасное для здоровья вещество, вдобавок пагубное для настроения <…> Res foetida et foeda [111] , сепарирование молока и отделение экскрементальной части, вредных отходов, закваска низшей, илистой, земляной части белой жидкости, совокупление <…> худших субстанций, в отличие от масла – лучшей из частей, отборной, чистой, самого настоящего божественного лакомства, Iovis medulla – сущности Юпитера. Сыр, «res foeda, graveolens, immunda, putidaque» [112] – не что иное, как «massa informis, foetida e lactis scoriis partibusque terrestribus ac recrementitiis, alimenti causa, coagulata sive combinata» [113] ; пища, пригодная для рабочих с лопатой и бедняков («ad fossores et proletarios»), «res agrestis atque immunda» [114] , недостойная хороших людей, уважаемых горожан: одним словом, пища оборванцев и мужланов, привыкших есть «плохую еду» <…> Едоки сыра кажутся Петру Лотихию кем-то вроде дегенератов-любителей и мерзких дегустаторов разложившихся субстанций («putredinem in deliciis habent» [115] ). Донаучная медицинская логика не только подтверждала его правоту, но и обеспечивала инструментарием, доказывающим зловредность сыра, поскольку разложение зловонной и гнилой пищи может только обескуражить человека и испортить ему настроение. В процессе еды сам собой запускался механизм размножения червей, которые в обычном состоянии «in viscerium latibulis pullulant» [116] . Такова страшная правда: в темных лабиринтах внутренностей, в тайниках человеческих кишок сыр, ускоряя уже начавшееся ранее гниение, порождал гадких мелких тварей. <…> Если при гниении стихийно, случайно вылуплялись (рождение ex putri) улитки и слизни; из коровьего навоза появлялись на свет тараканы, гусеницы, осы, трутни; из росы возникали бабочки, муравьи, саранча, цикады, как можно отрицать – недоумевает немецкий врач, – что у человека в кишках, скользких от слизи и разложившихся продуктов, сам по себе происходит тот же процесс, и на свет появляются (минуя совокупление и осеменение яйца) мириады отвратительных animalcula [117] ? Почему бы не предположить, что в паху – выгребной яме человека – киснут те же нечистоты, копошится сомнительная фауна «маленьких тварей», «зверьков», страшный бич рода человеческого? <…> Почему не могло случиться то же самое, если «pituitosa, crassa, crudaque materia vermes atque lumbrici omnes trahunt originem» [118] ? [119]
111
Вещь вонючая и грязная (лат.).
112
Вещь грязная, вонючая, нечистая, зловонная (лат.).
113
Бесформенная вонючая масса, самая грязная часть молока, отбросы, пищевая основа – в свернувшемся виде или в сочетании с чем-то (лат.).
114
Вещь сельская и нечистая (лат.).
115
Получают удовольствие от разложения (лат.).
116
Прорастают в клетках внутренностей (лат.).
117
Животные (лат.).
118
Слизистая, раздутая, сырая плоть червей и глистов всякого вида порождает (лат).
119
Цит. по: Camporesi P. Le officine dei sensi. Milano: Garzanti, 1985. Р. 53–55.
Исследование редких текстов не ограничивалось «De spiritu ardente ex lacte bubulo» [120] , трудом русского естествоиспытателя XVIII века Николая Озерецковского, из которого мы узнали, что татары напивались допьяна скисшим молоком. Из не слишком религиозных людей только Кампорези осилил «Жизнь преподобной Матери Марии Маргариты Алакок» (1784) – житие святой, которой впервые явилось Святое Сердце Иисуса, и смог вычитать в нем любопытнейшие свидетельства: святая, жизнь положившая на усмирение страстей, никак не могла преодолеть собственное отвращение к сыру; дошло до того, что она готова была отказаться от монастырской жизни, лишь бы не пришлось из смирения есть эту мерзкую, пускай и скромную, пищу, но потом ей все же удалось принести высшую жертву. И вот комментарий Кампорези: «…Удивительное столкновение на грани отчаяния и суицида. Безумные битвы, развернутые мятущейся душой над куском сыра».
120
«О горючих спиртах, извлекаемых из скисшего молока» (лат.).