Соучастники
Шрифт:
— Как дела?
— Зазвонил телефон, и я подскочила от неожиданности.
— Мы хотим, чтобы вы пришли завтра и ответили еще на несколько вопросов. Это не займет много времени. Я могу заехать за вами, а после беседы вновь отвезти домой.
— Значит, вы меня не арестуете.
— За что?
— Я шучу.
— Да, я понял, но о чем вы думали, когда сказали это?
— Вы хотите устроить допрос по телефону?
— Отложим до завтра, — откликнулся Делса. — А вообще я бы мог подъехать к вам хоть сию минуту. Который теперь час? — Он поглядел на часы. — Почти шесть.
— А отчего нельзя поговорить у меня? — поинтересовалась Келли.
— Я могу подождать.
— Вы спросили меня, о чем я думала. Вам до смерти хочется выяснить, и в то же время вы готовы подождать.
— Вы мне скажете?
— Завтра я, возможно, забуду. Фрэнк, я сижу здесь одна, страшно боюсь и не знаю, что еще случится.
— Ладно, я к вам заеду, — пообещал он, даже не подумав, нужно ли ему это делать.
— Я отвечу на все вопросы, — заявила Келли. — Но нельзя ли нам немного расслабиться и вести себя не так официально?
— Это ответственное и тяжелое дело, Келли, — пояснил Делса, — а ты — свидетельница. — Она услышала его серьезные интонации, впрочем, они всегда были серьезными, и, значит, он по-прежнему воспринимал ее как свидетельницу. Сейчас он не принадлежал себе и был только копом, задававшим вопросы. — Я могу приехать сейчас, если хочешь, — добавил он.
— Лучше в половине восьмого, — уточнила она. — Мне надо принять душ, убрать квартиру, подыскать подходящую музыку.
— Келли… — произнес он.
— До встречи, Фрэнк, — попрощалась она и повесила трубку.
Через полтора часа он снова увидит ее, после того как в упор рассматривал утром в управлении полиции, а она курила свои длинные тонкие сигареты. Потом он стаскивал с нее сапоги, и она упиралась ногой ему в плечо; он отвечал на ее вопрос о взаимности, вновь глядел на нее и хотел погладить ее по лицу. Он мог тосковать о Морин, помнить ее и тосковать по ней, и в то же время он мог иногда впиться жадным взглядом в какую-нибудь женщину, гадая, какова она. Такое случалось редко, и он смотрел на этих женщин иначе, чем на Келли Барр, когда желал к ней прикоснуться. Прикоснуться? Господи, да просто съесть ее! Он был не в силах признать это сегодня утром и днем, но теперь мысленно слышал ее голос: «До встречи, Фрэнк» — и твердил себе: «Тебе крышка. Ты это понимаешь?»
Он ничего не мог с собой поделать. Ему хотелось чувствовать себя с ней непринужденно, но он допускал, что она причастна к преступлению, и ему не хотелось ничего знать — если только она сама не расскажет, как все произошло.
Морин сказала в больнице: она знает, что он снова женится. Когда он покачал головой, она возразила:
— Ты сам знаешь, что женишься. Ты ведь любишь девушек. Ты умеешь с ними обращаться. Тебе нравится флиртовать. Да, я знаю, ты снова женишься; тут ты ничего не можешь поделать.
Он поклялся Морин, что ни разу не изменил ей за девять лет их брака — даже в мыслях. Она ответила:
— Потому что ты знал: я пристрелю ее, эту потаскушку, кем бы она ни была. — И добавила: — Тебе нравится быть женатым. Ты опять так поступишь, и, по-моему, это комплимент. Я сделала тебя счастливым. — Морин тут же предупредила: — Но не торопись, проверь, можно ли с ней общаться, разговаривать. В браке куда больше разговоров, чем секса. Знаешь, за что тебя любят девушки? За то, что ты мягкий и нежный. Им приятно, когда ты улыбаешься, а глаза у тебя как у Аль Пачино. И даже хорошо, если она окажется хоть немного хитрее и сообразительнее тебя. Ведь нашему с тобой браку это не повредило. Но если у нее хорошо работает голова, она все равно не выйдет замуж за копа.
Фрэнк стал прикидывать, что сказала бы Морин о Келли. Морин служила в отделе преступлений на сексуальной почве; она допрашивала сотни изнасилованных — и настоящих, и мнимых. Морин всех видела насквозь. Келли бы ей понравилась, но она сразу обнаружила бы в Келли изъяны — например, некую манерность. Нашла бы ее манеру поведения вызывающей — не слишком, но все же…
Ну вот, он обвиняет Морин в том, что понимает и сам.
Он вспомнил, что Джекки собирается еще раз побеседовать с Ллойдом. Быть может, в этот раз она распустит волосы. Она выпьет, если он ей предложит. Посмотрим, как все сработает.
Делса был склонен следовать тем же путем.
16
Она притушила свет для создания более интимной обстановки и включила диск Шаде. На замену она подготовила Лорин Хилл; если настроение будет не то, она врубит Мисси Эллиотт на полную мощь — крутое техно, если потребуется. Делса явился без двадцати восемь, в том же костюме, что и утром, в темной водолазке и полупальто, придававшем ему сходство с моряком. Он побрился; его лосьон был совсем неплох. Она сказала, что с бородой он выглядел бы пикантно и ее отец отрастил бороду, когда служил во флоте. У нее сохранились его фотографии, и они ей нравятся. Делса сообщил ей, что на улице по-прежнему холодно, и вытер ноги о коврик у двери. Очевидно, ночью подморозит, заметил он, а завтра днем температура может опуститься до минус десяти. И почему люди хотят жить в Детройте?
— А почему ты здесь живешь? — спросила она.
Он ответил, что, когда ненадолго уезжает, всегда с удовольствием возвращается домой.
— Почему бы это? — поинтересовалась Келли.
Она помогла ему снять пальто, вновь уловила запах его лосьона после бритья. Повесила пальто в шкаф в прихожей и провела Делсу в жилую зону, о которой чернокожая женщина-коп, Джекки, сказала, будто в ней можно играть голыми в футбол, если хочется. Теперь он смог воспринять всю атмосферу: освещение, бархатный голос Сейд, хрустальный графин с коктейлем «Александер» на кофейном столике.
— Не нервничай, Фрэнк, — сказала Келли. — Я не пытаюсь тебя соблазнить.
— Значит, ты всегда ведешь себя так с гостями?
— Как правило.
— Два бокала на столе?
— Перестань! — проговорила она, и он сел на диван, утонув в мягких подушках, из которых трудно было выбраться.
Келли налила «Александер» в бокалы и поставила один перед ним на стеклянную поверхность бамбукового кофейного столика. Сама она встала напротив и подняла бокал.