Сов Семь
Шрифт:
Так что я все-таки есть.
И я настоящий.
Оглядываю город – тоже похож на настоящий, нормальный такой английский городок, дома стоят на месте, не ходят, не бегают, в тумане проплывает что-то вроде дирижабля, ну, это еще ничего.
Вспоминаю свое прошлое – прошлое молчит. Совсем. Может быть, я потерял память, а может быть, моего прошлого еще нет.
Встречаюсь глазами с неприметным прохожим, он хочет увильнуть в переулок – преграждаю ему путь, спрашиваю вот так, в лоб:
– Вы… меня узнаете?
Он не отвечает. Он целится в меня
Откашливаюсь:
– Ты осторожнее… а если я – это ты?
Он притихает, видно, понимает, что он и правда может оказаться мной в какой-нибудь другой реальности, или в будущем, или в прошлом, или в моем сне, или…
Повторяю:
– Так не помнишь меня?
– Э-э-э… нет.
– А себя?
– Тоже нет.
– А как не помнишь, будто память потерял, или будто еще не придумали тебя?
Неприметный человечек фыркает:
– А как одно от другого отличить?
Развожу руками.
– Не… не знаю.
Иду домой – память подсказывает мне дом за углом, маленький двухэтажный особняк, доставшийся мне в наследство от… от кого, не помню, а может, еще и не знаю.
Захожу в дом с незнакомцем, а ведь даже не знаю, кто он мне, друг или враг, но все-таки не хочется оставлять его одного на заснеженной улице, тем более, быстро темнеет.
Я чувствую себя моложе лет на двадцать, я ошарашенно оглядываю свою одежду и дом, который теперь кажется совсем новым. Морщины исчезают с лица незнакомца, черты лица разглаживаются.
Думаю, что это было – воспоминание или переход в прошлое. Осторожно спрашиваю:
– А… а здесь в прошлое погружаются?
– Нет, нет, – он мотает головой, – это воспоминание.
– А… как вы определили?
– А посмотрите, стены-то просвечивают…
– А чье воспоминание, мое или ваше?
– Мое, конечно.
Вспыхиваю:
– С чего… с чего вы взяли?
– А вы на себя посмотрите.
Смотрю на себя. Понимаю, что тоже просвечиваю. Что-то торкает меня, что-то вспоминается, отматываю на три страницы назад, когда еще было не воспоминание – понимаю, что там я тоже просвечивал насквозь. Смеюсь над собой, вот ведь черт, и щипал себя, и ощупывал, а такой мелочи не заметил.
– Я…
– …вы не существуете.
Жду, что он добавит – мне очень жаль. Не добавляет. Смотрит на меня придирчиво, с интересом.
Знать бы еще… вы в моем воображении… или воспоминание мое про человека про какого-нибудь умершего…
Спохватываюсь:
– А давайте на кладбище посмотрим, может, могила моя там есть…
Смотрим на холод подступающей полуночи, поеживаемся. Делать нечего, расправляем крылья (я раньше и не знал, что у нас есть крылья), выпархиваем в окна, в морось осени, в ветер, в промозглую сырость – за окраину города, где кладбище.
Ищу свою могилу, не нахожу. Хочу окликнуть своего попутчика, понимаю, что он меня не услышит, он оторопело смотрит на надгробие со своим фото.
Взгляните на даты, – говорит он мне.
Смотрю на даты, не понимаю, почему год рождения стоит много позже года смерти.
Догадываюсь:
– Здесь что-то не так со временем?
– То-то и оно, что все так…
– Но тогда…
Он поворачивается, летит к дому. Лечу за ним, все-таки я его воспоминание, или выдумка его какая-то, так что я тоже имею право сидеть в этом доме и греться у камина. Смотрю на календарь, зачем я посмотрел, зачем увидел дату его смерти, уже замеченную на памятнике.
Он кивает:
– Я знаю. Сегодня.
– И вы…
– …я должен выйти из дома.
Он не договаривает.
Часы бьют полночь.
Он не выходит на улицу.
Страница так и остается неперевернутой.
Пьем кофе, еще проверяем, да кофе ли это, а то у этого автора все может быть. Так и есть, у чашек вырастают перепончатые крылья, чашки хотят выпорхнуть в окно, хозяин перехватывает их, жарит на вертеле.
Ужинаем.
После полуночи наоборот, он становится то ли моей фантазией, то ли моим воспоминанием.
Часы снова бьют полночь, зовут на улицу.
Вопросительно смотрю на своего товарища:
– Вы… не пойдете?
Он презрительно фыркает.
– Я, знаете, жить хочу.
Хочу встать, выйти на улицу, он одергивает меня:
– И вы тоже жить хотите.
– Вы думаете…
– …я догадываюсь.
– Но… откуда?
– Очень просто… вы автора-то нашего хорошо знаете?
– М-м-м….
– …читали?
– Еще как.
– Вы у него хоть одну хорошую концовку видели?
– Не доводилось.
– Вот то-то же… Так что и с вами ничего хорошего не будет, если у него на поводу пойдете…
– А этот город…
– …здесь собираются все те, кто хочет жить…
Киваю. Начинаю понимать.
Несыгранный инструмент
…это не каждому дано – играть на инструменте, это талант нужен. То есть, играют-то все, у каждого инструмент есть, куда без инструмента-то, только один так играет, что лучше бы никак не брался за это дело, а другой на своем инструменте такую историю загнет, что еще века и века помнить будут. Вот, например… этот… который…
…распахнутое окно…
…холодный мартовский ветер…
…город внизу…
– Успокойтесь, пожалуйста. Их не существует.
– Они есть. Я вам клянусь…. Они есть.
– Мы… мы не можем на нем играть.
Это было уже потом.
– Оне не можем на нем играть.
– Дайте другого, просим мы.
Оне смеются в ответ. Оне все. И главный.
Потому что не было большего позора, чем сменить инструмент.
А совсем потом было вот что: