Совершенство
Шрифт:
Но вместо этого, продолжаю реветь, используя собачью шкуру в качестве импровизированного носового платка. И делаю это до тех пор, пока меня не отвлекает знакомое чихание чертенка на собственном плече.
— Будь здоров, — не переставая всхлипывать, произношу я, в расстроенных чувствах не сразу соображаю, что плечо правое.
А когда тот, кто сидит на нем, снова чихает, вокруг кружатся маленькие белые перышки, из-за которых я с трудом могу его рассмотреть.
_______________________________________
Дорогие читатели, пока мы
Глава 33. Три слова
«I loved you with a fire red,
Now it's turning blue
And you say
Sorry like an angel
Heaven let me think was you
But I'm afraid
It's too late to apologize, it's too late»
Apologize — OneRepublic
(Перевод: Моя любовь была алым пламенем, но теперь оно постепенно угасает. Ты говоришь «извини», как ангел и когда-то я считал, что ты послана небесами. Но боюсь, что поздно просить прощения).
Последние солнечные лучи еще просачиваются сквозь облака, освещая желто-розовый кусочек закатного неба и навевая мысли о сладком ванильном пудинге.
«Говорил же, что тебя ни на секунду нельзя оставить одну, чтобы ты ничего не наворотила, Милашечка», — вздыхают с правого плеча с притворным сочувствием.
Или сочувствие настоящее? Потому что, когда вокруг перестают кружить белые перышки, вижу, что тот, кто сидит на плече, больше не похож на чертенка. Он, скорее, напоминает маленького курносого мальчика, одетого в белую футболку и удлиненные шорты со смешными подтяжками. На голове — копна золотистых кудряшек, на ногах — привычные черно-белые кеды-конверсы, а за спиной — самые настоящие крылья. Это с них, судя по всему, сыплются перья, от которых он то и дело чихает.
— Это…ты? — охрипшим от плача голосом задаю я самый глупый вопрос, который, наверное, можно задать в подобной ситуации.
Он отвечает с довольным видом:
«Я, конечно».
Не понимая происходящего, снова спрашиваю:
— Неужели ты всё это время оставался со мной?
«Нет. Ты менялась, и я тоже менялся. Раз ты теперь хорошая, то тебе и шиза нужна под стать. В идеале, конечно, вообще без шизы, но без шизы у тебя не получается. Ты отчаялась и собралась сдаваться, вот я и примчался к тебе на помощь. Привязался же уже, да и не бросать же тебя такую несчастную», — удовлетворенно усмехается ангелочек, знакомо пожимая острыми плечиками. Только теперь крылышки за спиной поднимаются и опускаются вместе с ними.
Несколько раз моргаю, пытаясь уложить в голове его внезапное возвращение и вообще понять смысл сказанного. Мак поднимает голову и смотрит на мое правое плечо так, словно тоже видит сидящего на нем вымышленного человечка.
— На помощь, значит, примчался? — повторяю я, почему-то вычленив из его монолога только это. — И чем ты можешь
Мой невидимый собеседник широко и лукаво улыбается:
«А что, думаешь, не могу, Милашечка? Сомневаешься во мне? Недооцениваешь? У меня теперь вообще-то не только крылья, но и полномочия — ого-го!» — он разводит ладошки, хвастливо показывая размеры этого «ого-го», что бы оно ни значило.
«Смотри и учись!»
И вдруг, щелкнув пальцами, исчезает, растворившись в воздухе, словно фокусник-иллюзионист.
Белые перышки кружатся над моим правым плечом, когда я пытаюсь понять, куда он делся. Поворачиваю голову лишь тогда, когда глаза на мгновение слепит остановившаяся рядом машина.
Водитель переключает освещение на габариты, и я мгновенно узнаю знакомый черный Лэнд Крузер. Моргаю недоуменно, глядя на то, как Нестеров выходит из автомобиля.
Фокус шизы удался настолько, что, будь он рядом, я бы аплодировала стоя. Не успев отойти от удивительной встречи с ним самим и от его нового амплуа, теперь, с появлением Марка, я растерялась настолько, что могу только удивленно смотреть на подошедшего ко мне мужчину.
— Что случилось, милая? — спрашивает Нестеров, вероятно, имея ввиду мое заплаканное лицо.
Сам он, как всегда, безупречен: идеально отглаженные черные брюки и такого же цвета рубашка с закатанными до локтя рукавами, открывающими выпуклые мышцы рук и серебристые часы на правом запястье. Раньше я раздумывала над тем, зачем закатывать рукава, если можно сразу надеть рубашку с короткими. Но теперь понимаю, что именно так его руки выглядят настолько соблазнительно, что я поневоле начинаю вспоминать о том, какими сильными, но нежными они умеют быть.
— Ничего, — негромко отвечаю я, отводя глаза. — Как ты здесь оказался?
Нестеров садится на бордюр рядом со мной и Маком. Совершенно не боясь пса, треплет его за ухом, заставив довольно оскалить пасть.
— Я уже говорил, что во Владивостоке, если очень хочешь кого-то встретить — встречаешь.
— Вот так просто из почти шестисот тысяч жителей находишь того, кто нужен? — недоумеваю я, так и не сумев понять, каким образом шизе удалось провернуть свой невероятный трюк.
— Как видишь, — усмехается Марк, легким касанием пальцев убирая непослушную прядь волос, упавшую на мое лицо, заставив этим простым, но таким знакомым жестом, задержать дыхание. — Расскажешь, что тебя так расстроило?
Да уж, тут парой слов не обойтись, потому что перечислять всё, чем я сейчас недовольна, смогу, наверное, до рассвета. И этот длиннющий список начинается с Нестерова и им же заканчивается.
Всё ведь пошло наперекосяк с той решающей минуты, когда я изменила свое отношение к нему. Так что можно было бы просто сказать три слова, знаменующие момент, перевернувший мою жизнь вверх тормашками: «влюбилась в тебя». Но, пожалуй, Марк спрашивает не об этом. И я ограничиваюсь тремя другими словами, характеризующими недавнюю ситуацию: