Совесть

Якубов Адыл

Дребезжание колокольчика Артема Прохоровича остановило могучий рокот старика.

— Простите, Нормурад Шамурадович, но мы, думается, немножко отвлеклись.

— Да, да, отвлеклись, отвлеклись. Прошу прощения… — старик вдруг мелко затряс головой и, стушевавшись, сел на место.

Поликарпов повернулся к Вахиду Мирабидову:

— Вы что-то хотите сказать? Только если по существу…

— Постараюсь, — Вахид Мирабидов, сердито чеканя шаг, поднялся на трибуну. Он готов к ответному удару — было написано на его лице.

Шум и смятение в зале постепенно улеглись, снова воцарилась чуткая настороженная тишина. Атакузы ощутил на своем колене горячую трепетную руку дочери,

осторожно погладил ее. Он не смотрел ни на дядю, ни на поднятую с вызовом багровую голову Вахида Мирабидова. Неотрывно глядел на сына, страдал за него. Как он сник, присмирел! И в голове Атакузы вихрилась, металась одна-единственная мысль: «Ну, дорогой дядя! Спасибо вам, удружили! Тысячу раз спасибо!»

— Уважаемые члены ученого совета… — Вахид Мирабидов отпил глоток воды и скорбно посмотрел в зал. — Наши споры с уважаемым Нормурадом Шамурадовичем, как вам известно, не новы. Это очень давние, принципиальные споры. Допускаю, я в своих работах не всегда, может быть, прав. Безгрешен лишь аллах, так говорили в старину. Но одного не могу понять. Как это можно, ради того только, чтобы досадить своему, скажем так, давнему оппоненту, безжалостно зачеркнуть многолетние поиски талантливого, я произношу это слово со всей ответственностью, безусловно талантливого молодого ученого?..

При словах «безжалостно зачеркнуть» дядя резко и воинственно вскинул голову. Атакузы теперь с горечью наблюдал за ним, но тихий всхлип дочери отвлек его внимание. Тахира глотала слезы, кусала губы— старалась подавить рыдание. И Латофат низко склонила голову, ее тонкие пальчики нервно рвали алые лепестки огромного цветка. Атакузы потянулся было обнять дочь, успокоить, и вдруг сзади снова хлестнул все тот же смешок:

— Пошла проповедь о человеколюбии, хе-хе!..

Атакузы, словно от неожиданного укола, резко повернулся к насмешнику.

— Зарубите себе на носу, дорогой! Человек должен быть прежде всего человеком, а потом уже ученым. Вы поняли меня? — Атакузы встал, стукнул откидной доской и сразу понял: не надо бы так — все головы повернулись к нему. Но теперь уже поздно, не исправишь. Провожаемый десятками взглядов, твердо стуча подковками сапог, Атакузы пошел к выходу.

2

Нет, никаких вопросов домла Шамурадов задавать не собирался. Он и на защиту не думал идти. Но, во-первых, привязалась Гульсара-ая, молила со слезами: пойди да пойди! А во-вторых, и правда нехорошо получалось— у внучатого племянника, у родного джиена, такое событие, а дядя дома сидит.

Нормурад-ата всю ночь мучился, обдумывал решение, поворачивал его и так и этак и под конец все же решил на защиту сходить. Выступать, конечно, не собирался. При тайном голосовании хотел поддержать Хайдара. С таким решением и вышел из дому.

И что его дернуло поднять руку? Как сорвался злополучный вопрос? Все этот золоторотый! Его речи, звонкие, как пение соловья, пустые, как арбы без груза. Слушал их, слушал, душа и не выдержала. К тому же и вывод из диссертации! Хайдар поторопился, не проверил, как надо, поставленные опыты. Молод, конечно! Ну, а этот соловей, научный руководитель, он-то о чем думал?

А каков демагог! Как повернул! Выходит, он, Нормурад Шамурадов, против переброски сибирских рек в Среднюю Азию! Да ведь домла никогда не подвергал сомнению эту идею. Он предостерегает лишь от спешки, очень опасной в этом деле!

Слава аллаху! Теперь Вахид Мирабидов и подобные ему не отваживаются в открытую лепить ярлыки. К счастью, прошло то время. Правда, против Мирабидова никто не выступил, но результаты голосования

все же кое-что показали. Люди поддержали Нормурада-ата. Более четверти состава ученого совета проголосовали против диссертации! Именно это обстоятельство больше всего и потрясло Нормурада Шамурадова! Когда домла, после долгих колебаний, задал свой вопрос, у него и в мыслях не было нанести удар Хайдарджану! Хотел только спустить на землю пустобреха Мира-бидова. Думалось: и молодому ученому полезно будет послушать — может, поймет, к чему приводят поспешные выводы…

Ах, не надо было начинать: разгорячился — и понесло. Как всегда, сорвался. Старый дурак!

— Ата, мы приехали к конечной остановке!

Домла Шамурадов, очнувшись, растерянно заморгал. «Икарус» стоял на незнакомом месте. В окно видны были зеленые, розовые, оранжевые балконы многоэтажных домов, и новый поток людей уже хлынул в пустой автобус.

Домла недоуменно посмотрел на кондукторшу:

— Где мы находимся, дочка?

— Это конечная остановка, ата. Вам где выходить?

— В рабочем поселке…

— Так вы проехали лишних четыре остановки!.. Не волнуйтесь, сейчас поедем обратно…

Домла сел на свое место, закрыл глаза и тут же забыл и про изнуряющую летнюю жару, и куда он едет — все выскочило из головы. Опять подхватили его те же горькие мысли.

Нехорошо получилось! Ох, нехорошо! Понял это, как только объявили результаты голосования.

Хайдара окружила толпа друзей. Конечно, и Вахид Мирабндов, и Джамал Бурибаев были тут же. Начали поздравлять. Сестра Тахира и еще одна девушка, красивая, — должно быть, дочь Бурибаева, о которой говорил Атакузы, — преподнесли цветы. Кто-то крикнул: «Да подними ты голову! Для ВАКа даже лучше, когда защита проходит не на сто процентов, значит, не оставила людей равнодушными!» Домла Шамурадов, оставленный всеми, растерянный, вышел из зала последним. Атакузы усаживал людей в машины; видно, увозил на банкет. И тут увидел дядю. Решительно двинулся навстречу, стук его подкованных сапог болью отдавался в ушах домлы.

— Спасибо вам, дядя, — сказал, подергивая кончиками коротких треугольных усов. — Вы сделали все, что могли. Такое не забудется во веки веков! Благодарим вас, дядя… — говорил он чужим голосом, и какая же горькая обида звенела в его словах! Домла совсем пал духом…

Да, нехорошо получилось. Нехорошо. Хотя, если подумать, он не сказал ничего такого, что шло бы вразрез с его совестью. И все же… Вышло так, будто он, родной дядя Атакузы, подставил ногу его сыну. Должно быть, все так и подумали. Его не пригласили на банкет — бог с ним, с этим банкетом! Но вот что: никто даже не попрощался с ним, только та красивая девушка с большими печальными глазами жалостливо, будто сочувствуя, посмотрела на него. Последними садились в машину Атакузы с Джамалом Бурибаевым. Бурибаев кивнул в сторону одиноко стоящего домлы, что-то сказал. Атакузы лишь брезгливо шевельнул усами, и Бурибаев нехорошо, криво усмехнулся.

Домла вспомнил эту кривую ухмылку, и Бурибаев — цветущий, дородный, словно откормленный гусь, — снова возник перед глазами. Тут же закололо сердце. Старик сразу узнал эту вечную непроходящую боль. Вместе с болью, как всегда, пришло тоже вечное, незатухающее: «Если бы Джаббар был жив!»

Да, кто знает, был бы Джаббар жив, может, и не случились бы все эти неприятности. Был бы он жив… Он мог, должен был остаться в живых. Ведь Джаббар одним из первых узбеков получил Звезду Героя, приехал в отпуск! Встречать Джаббара на вокзал пришли, помнится, не только простые люди, прибыло самое высокое начальство. Выстроились в линейку девушки-студентки с букетами цветов, пионеры…