Советская цивилизация т.2
Шрифт:
Эту возможность обеспечивал нетоварный характер научно-технической информации в СССР, что позволяло тиражировать ее бесплатно и давало огромную экономию. В США удалось лишь один раз организовать программу «советского» типа, собрав нужных ученых и конструкторов из разных фирм (для разработки ракеты «Поларис»). Эта программа была очень эффективной, но больше фирмы своих ученых «не давали» из-за риска утечки информации, имевшей коммерческую ценность.
В октябре 1964 г. Н.С.Хрущев был освобожден от должности первого секретаря ЦК КПСС, и было проведено объединение промышленных и сельскохозяйственных областных парторганизаций, восстановление единства Советов и отраслевого принципа управления промышленностью. Республиканские совнархозы и совнархозы экономических районов были упразднены. Снятию Хрущева способcтвовали плохо проведенное повышение цен на мясо-молочные продукты с одновременным снижением расценок в ряде отраслей промышленности и импульсивная реакция властей на произошедшие в Новочеркасске волнения. Были применены неадекватные, неприемлемые в СССР меры — уличные репрессии, приведшие к жертвам (по рассказам очевидцев, войска дали залп поверх голов демонстрантов, и при этом погибли дети, смотревшие на события с деревьев сквера).
Надо, однако, отметить, что советское хозяйство и социальная система стали уже обладать такой устойчивостью, что необоснованные или странные решения верховной власти не приводили к катастрофам, их воздействия «гасились» внутри системы. Быстро развивались наука и образование, началось широкое жилищное строительство модернизировалась армия. Начали давать свои плоды крупные программы, наглядным примером которых стал запуск в 1957 г. первого искусственного спутника Земли, а в 1961 г. — полет первого космонавта.
СССР стал супер-державой, позиция которой определяла равновесие сил в мире. Невозможность для США ликвидировать революционный режим на Кубе оказала на весь мир большое впечатление и оказала воздействие на многие мировые процессы. Множество символических событий, влиявших на разные стороны массового сознания, утвердили тогда образ советского государства как великой державы: над Уралом в 1960 г. был сбит ракетой самолет-шпион У-2, который до того свободно пересекал территорию СССР, СССР представил миру спорт высшего класса в широком спектре, советские школьники стали уверенно побеждать на международных олимпиадах, в Москве открылся большой и хороший бесплатный Университет Дружбы народов им. П.Лумумбы. Сегодня все это не кажется странным только потому, что молодежь России еще живет с инерцией мышления великой державы.
Смерть Сталина переживалась тяжело. Всем было ясно, что начинается какая-то новая жизнь и неизвестно, чем это кончится. К власти шли люди, не имеющие тех общепризнанных оснований для власти, какие были у Сталина. Так что независимо от отношения лично к Сталину все были потрясены — это было видно по взрослым и дома, и в школе. Учителя приходили на урок заплаканными.
Политические интриги в верхах до нас не доходили, но что-то там странное происходило. Летом вдруг показал свое лицо преступный мир. До этого он как-то прятался, «соблюдал приличия». Были во дворах хулиганы, кое о ком было известно, что они воры, но они знали свое место. Большую роль тогда играл в жизни участковый уполномоченный милиции. Они не менялись подолгу, хорошо всех знали. У нас долго жила без прописки семья моей тети. Регулярно, раз в год, приходил наш участковый, пил чай, проводил беседу, требовал обязательно оформиться.
Это был сильный мужчина. На шее у милиционеров тогда был красный шнур, скрепленный колечком. Пару раз я видел, как наш участковый почему-то вдруг накидывался на какого-нибудь из хулиганов, которые по вечерам группами стояли в подворотнях и арках, валил его на землю, срывал с себя этот шнур и ловко связывал ему руки. Потом вел в отделение. О сопротивлении милиционерам не слыхивали, хотя они оружия не носили. Кобуры были или пустые, или, как иногда дразнила шпана, там лежал бутерброд на завтрак. Дубинку резиновую в первый раз я увидел в Москве 1 мая 1989 г.
И вдруг в начале лета 1953 г. Москву заполнили уголовники всех возрастов. Это была амнистия, о которой потом много писали и даже снимали кино. Видно, что кроме амнистии был какой-то знак, потому что поведение этих людей резко изменилось. Они дали бой обществу — осторожный, но открытый. Слухи, конечно, все преувеличивали, но ужасных случаев рассказывали много. Я и сам столкнулся с новым явлением — меня ограбили (пока что это был единственный случай в моей жизни).
Мы с приятелем сдали экзамен в школе, настроение было хорошее, погода прекрасная, и мы поехали покататься на речном трамвае. От центра до Ленинских гор. Я уговорил приятеля истратить все наши деньги в буфете парохода — купили мороженого, лимонаду, оставили только на обратную дорогу — рубль с мелочью (значит, копеек 18). Сошли и видим — склоны Ленинских гор заполнены странными людьми. Они сидели кучками вокруг костров, что-то варили, играли в карты, при них была малолетняя шпана. Это были освобожденные по амнистии, нахлынувшие в Москву. Мы шли по берегу, и от одного костра отделились трое мальчишек и нагнали нас. Потребовали деньги. Мой приятель говорит: «Нет денег. Вот, смотри, одни ключи в кармане». Парень ловко выхватил у него ключи и говорит: «Давайте деньги, а то брошу ключи в реку». Я вынул деньги и отдал ему. Величиной суммы ребята были разочарованы, вернули ключи и побрели к своим покровителям, которые внимательно смотрели за нашими переговорами. Пошли мы пешком домой, путь неблизкий. И — надо же совпадение — встретили мать моего приятеля, которую каким-то ветром занесло в те края. Странно, что таких совпадений в жизни бывает немало.
Осенью по Москве стали ходить военные патрули — по паре солдат со штыками на поясе. Осматривали закоулки тщательно, были настороже. Сразу обстановка пришла в норму, но осадок у людей остался. Раньше казалось, что таких сбоев в нашей государственной машине быть не может. Кстати, в 1990 г., когда в больших городах демократической прессой были разогнаны органы правопорядка и начался быстрый рост преступности, правительство попыталось ввести патрулирование улиц военными вместе с милицией. Поднялся страшный крик, говорили чуть ли не о военной диктатуре. И главное, этот крик находил широкий отклик у горожан. Это производило очень тяжелое впечатление — как будто люди вдруг утратили здравый смысл.
Мы были подростками, времени не хватало, каждый день в школе был наполнен чем-то новым. Тогда ввели в практику шефство. Нам оно дало очень много. Нас всех кинули как будто в поток технической мысли (даже, скорее, чувства). Заводов вокруг было много, чего только оттуда не доставали ребята. И изобретали, как приспособить. Недалеко от школы, в бывшем ресторане «Спорт» обосновался Институт управления и телемеханики АН СССР. Попросту, Институт кибернетики. Приходил оттуда шеф нашего класса, мрачный инженер. Приносил их изделия — кибернетические машины, сделанные ради интереса в виде игрушек. Вынимал он из кармана трактор, и этот трактор начинал ездить по классу, изучая препятствия, находя выход из лабиринта, выбирая кратчайший маршрут и т.д. Умная машина! Он кое-что объяснял нам, не очень-то понятно. Но интерес был большой, какие-то новые мысли возникали. А главное, все это делали наши люди — этот инженер в потрепанном пиджаке.
Потом нашими шефами были инженеры из ЦАГИ — Центрального аэрогидродинамического института. Мы ходили в их лаборатории, смотрели на испытания моделей самолетов. Работали там нормальные, близкие нам во всех отношениях люди, но от них исходила уверенность, что все нам по плечу. Самые лучшие самолеты будем строить. И еще нас много водили на экскурсии на заводы. На АЗЛК еще делали первые модели «Москвича», но уже прекрасно было видно, как замечательно промышленное производство, насколько ловки и веселы рабочие, с какой точностью станок-автомат вытачивает распределительный вал. Насколько помню, никого из ребят это зрелище не оставляло равнодушным. Чуть позже, когда сплотились наши стиляги и появился у них свой язык, стали они над всем этим посмеиваться. Это поначалу казалось очень странно. Может, даже и привлекало тем, что было непонятно.
Школу я кончил в 1956 г. Сейчас, посмотрев нашу уже перестроечную школу 80-х годов (мои дети учились), посмотрев школу на Западе, я скажу, что в 50-е годы советская школа «созрела» и выявила свои главные качества. Это было великолепное творение нашей культуры и всего народа. И явление это было чисто советское. Возможно, неповторимое и, видимо, в нынешней России его не удержать. Это было явление во многом духовное и художественное, взлет его связан с Победой и многими культами, которые нельзя поддерживать искусственно. Не получается. Конечно, если бы мы поняли, что такое наша школа, то многое можно было бы закрепить и воспроизвести и в «хладнокровных» условиях. Но понимания, думаю, не было, его не видно и сейчас. Тогда мы об этом не думали. Казалось, что все черты советского жизнеустройства — вещь естественная, так что же о них думать.