Советсткие ученые. Очерки и воспоминания
Шрифт:
— Юра! — сказал я. — А мне автограф прошу дать сегодня вечером. На месте приземления.
Он обещал. И свое обещание выполнил (правда, адресовав несколько написанных на листке блокнота слов не мне, а, по моей же просьбе, своему тезке — моему сыну).
Когда до назначенного времени выезда космонавтов на стартовую площадку оставалось минут пятнадцать — двадцать, кто–то из присутствующих, ткнув пальцем в гермошлем Гагарина, сказал:
— Надо бы тут что–то написать. А то будет приземляться, подумают люди, что это еще один Пауэрс какой–нибудь спустился.
Замечание было резонное. История с Пауэрсом — пилотом сбитого над нашей территорией разведывательного самолета Локхид «11–2» — была свежа в памяти.
Тут же были принесены кисточки и баночка с краской и на белом шлеме — прямо на месте, не снимая его
Не успеет высохнуть. Через пять минут уж пора выезжать, — забеспокоился кто–то.
Ничего. По дороге высохнет, — сказал Карпов. Давайте собираться.
…И вот специально оборудованный — с такими же технологическими креслами, как в МИКе, — автобус медленно въезжает на бетонную площадку стартовой позиции. Открывается дверка и Гагарин выходит из машины.
Титов, попрощавшись с Гагариным, возвращается на свое кресло в автобусе. Он по–прежнему наготове, хотя, конечно, понимает, что его шансы на полет в космос сегодня близки к нулю. Такова уж судьба дублера. Он прошел в полном объеме все ту же долгую и нелегкую подготовку, включая все барокамеры, сурдокамеры и центрифуги, что и «основной» космонавт. Так же оттренировался на тренажере, в парашютных прыжках, на многочисленных специальных стендах. Он полностью готов к полету… Даже назначенный ему позывной тот же, какой у основного космонавта, как одинаковая фамилия у братьев–близнецов. С той только разницей, что судьба этих космических близнецов с самого начала запрограммирована разная. Один — полетит в космос со всеми отсюда вытекающими последствиями, а второй–останется на Земле, в безвестности, вернее, на том же уровне известности в среде коллег, на каком находился до этого дня… и при всем том дублер обязан до последнего момента быть по всем статьям — начиная от знаний и навыков и кончая внутренним тонусом — к полету готов. Не уверен, что психологическая нагрузка, выпадающая в день старта на долю дублера, существенно меньше той, которая достается основному космонавту. А если подсчитать по отдельности баланс положительных и отрицательных эмоций, то, наверное, их соотношение окажется для дублера еще более невыгодным.
Недаром напишет потом — в своей книжке «Самые первые» — Г. С. Шонин: «Должен признаться, что одна из самых тяжелых обязанностей — быть дублером…»
К этой теме мы еще вернемся, а пока хочу сказать одно: очень достойно вел себя Титов в этой психологически непростой ситуации.
Тем временем Гагарин подошел к небольшой группе людей, находившихся у самого подножия ракеты, остановился, приложил руку к краю шлема и кратко доложил председателю Государственной комиссии, что, мол, старший лейтенант Гагарин к полету на космическом корабле «Восток» готов. Потом он поочередно обнялся с каждым из этой маленькой группы. Мне запомнилась характерная для Гагарина подробность: он не пассивно «давал себя обнять», а сам крепко, как следует, хотя и без малейшего намека на то, что называется «с надрывом», обнимал желавших ему счастливого полета людей — мне кажется, я до сих пор чувствую его руки у себя на плечах…
Поднявшись по нескольким железно–звонким ступенькам к нижней лифтовой площадке, Гагарин снова обернулся к нам, медленно — скафандр все–таки изрядно стеснял его движения — приветственно поднял вверх руки, на несколько секунд замер в этом положении и исчез в кабине лифта.
Теперь мы увидим его на Земле только после полета. Если, конечно, все пройдет… То есть, что значит–если! Обязательно все должно пройти хорошо! Ведь вроде бы все возможные варианты предусмотрены…
Вроде бы!..
После того как Гагарин поднялся к кораблю, стартовая площадка стала пустеть еще более интенсивно.
Последняя, совсем небольшая группа людей–ее отличали красные нарукавные повязки — ушла с площадки после команды «Объявляется готовность пятнадцать минут» и не уехала, как все остальные, в степь, а опустилась под землю, в бункер управления пуском.
Кстати, говоря о командах по громкоговорящей сети, следует иметь в виду, что выдавались эти команды не всегда в строгом соответствии правилам элементарной арифметики. Так, например, команда «Готовность пятнадцать минут» совершенно не обязательно следовала ровно через три часа сорок пять
Но в день пуска первого «Востока» особых сюрпризов не возникало, хотя Королев явно настораживался каждый раз, когда кто–нибудь из отвечавших за последние проверки людей приближался к нему не «прогулочным», а «деловым» шагом. Если все идет по программе, обращаться к Главному конструктору нечего. А если к нему обращаются, значит…
— Ну что там у вас? — нетерпеливо спрашивал Королев.
Но дела шли в общем исправно. Единственная небольшая задержка произошла с входным люком корабля, тем самым люком, просунувшись в который я совсем недавно орудовал с хитрой системой блокировки ручного управления. После того как этот люк был закрыт за занявшим свое место Гагариным и были аккуратно, в заданной последовательности затянуты все тридцать прижимавших крышку люка гаек, оказалось, что нет сигнала, свидетельствующего о нормальном закрытии крышки люка. А что такое неплотно закрытая крышка, было всем ясно!
О неисправности доложили Королеву.
— Отверните гайки. Откройте люк. Внимательно осмотрите контакты, — распорядился он. И тут же не забыл предупредить космонавта, который, после того как люк за его головой закрылся, уже настроился на то, чтобы снова увидеть людей только на Земле, после завершения предстоящего полета. И вдруг — нате вам — вся эта отнюдь не безразличная для человеческих нервов процедура с люком повторяется. Психологи называют подобные вещи сшибкой. Оказалось, что, кроме нагрузок, так сказать, запрограммированных, вытекающих из самой сущности такого задания, как первый полет в космос, на долю Гагарина выпали и нагрузки сверхплановые. Однако он и их перенес отлично — очень спокойно ответил на информацию Королева лаконичным «Вас понял». А когда в дни последующих полетов в космос его товарищей он сам сидел у ракеты с микрофоном в руках, воспоминание о неожиданной задержке, случившейся в день его собственного полета, я думаю, существенно помогало ему найти верный, психологически оптимальный тон разговора с очередным космонавтом.
Но это все было позже. А в день 12 апреля возникшая тревога оказалась ложной. После повторного закрытия люка выяснилось, что все в порядке. Ошиблась система сигнализации… Однако некоторый сдвиг графика вся эта история с люком, конечно, за собой повлекла. В ходе проведения дальнейших работ ппишлось поднажать, что–бы этот сдвиг скомпенсировать и обеспечить пуск в точно назначенное время — 9 часов 07 минут.
Кстати, коль скоро речь у нас зашла о процедуре закрытия люка за Гагариным, не могу не упомянуть о том, что, судя по появившимся в последующие годы устным и письменным воспоминаниям, людей, каждый из которых «последним пожелал Гагарину счастливого полета и закрыл за ним крышку люка», набралось несколько десятков. Мне рассказал об этом ведущий конструктор «Востока», тот самый, который с тремя своими помощниками — могу засвидетельствовать! — сделал это в действительности.
…Пультовая — святая святых космодрома.
Стены этого узкого, похожего на крепостной каземат помещения сплошь уставлены пультами с аппаратурой контроля и управления пуском. Перед каждым пультом, спиной к проходу, сидит оператор. На небольшом дощатом возвышении у двух перископов стоят руководитель старта А. С. Кириллов и один из заместителей Королева — Л. А. Воскресенский, непосредственно отвечающие за выполнение самого пуска. В сущности, только они двое видят происходящее. Остальные вынуждены черпать информацию из показаний приборов, дублируемых краткими докладами операторов, да из сообщений, раздающихся из маленького динамика, очень домашнего, будто только что снятого с какого–нибудь пузатого комода в тихой, обжитой квартире. Сейчас этот динамик включен в линию радиосвязи командного пункта с кабиной космонавта.