Советсткие ученые. Очерки и воспоминания
Шрифт:
— Иначе и быть не могло, — сказал Василий Васильевич Парин после появления первых сигналов о вестибулярных нарушениях, испытанных космонавтами в первых же более или менее длительных полетах. — Ведь все живое на Земле эволюционировало в течение миллионов лет при наличии гравитации, веса. Это запрограммировано в нас прочно. Не может организм любого существа никак не реагировать на исчезновение столь мощного генетически привычного фактора.
Но Гагарин, пробыв в невесомости менее полутора часов, естественно, никаких признаков дискомфорта, не говоря уж об ухудшении самочувствия, обнаружить не мог. Эти признаки проявляются
Очень интересно рассказывал он про то, как выглядит Земля из космоса. Сейчас все это — и о непривычной нам дугообразной форме горизонта, и о голубой полоске над ним, и о мгновенных, без сумерек, переходах дня в ночь и ночи в день — уже многократно рассказано. А космонавтом А. Леоновым даже изображено на холсте. Но слушать про это впервые было на редкость интересно. Возникали ассоциации с произведениями научно–фантастической классики — не зря, оказывается, она была на космодроме в таком ходу.
Вопросы сыпались один за другим. Каждый интересовался работой «своей» системы. Каждому было важно узнать, насколько оправдало себя то, что было внесено в технику и методику космического полета по его, спрашивающего, инициативе.
Слушая ответы Гагарина, я поймал себя на том, что поражаюсь не столько тому немногому, что оказалось в какой–то мере неожиданным, сколько тому, как этого неожиданного мало. Просто потрясающе мало!
Через несколько дней Гагарина сравнили с Колумбом, и каждому, кто хотел разобраться в степени точности и правомерности такого сравнения, неизбежно приходило в голову, что наряду с другими пунктами различия Колумб плыл наугад, не зная, куда движется, вернее, имея на сей счет ошибочное представление: рассчитывал приплыть в Индию, а открыл Америку.
Гагарин, а прежде всего, конечно, люди, отправившие его в космос, достоверно знали: что, как и когда произойдет. Весь полет от начала до конца был детально, до последней мелочи расписан. Сам космонавт через несколько дней после полета сказал одному из своих учителей: «Все было в точности так, как вы мне расписали. Будто вы там уже побывали до меня».
И в этом смысле можно сказать, что главная новость, открывшаяся в полете «Востока», заключалась в том, что никаких новостей в нем не состоялось.
О первом полете человека в космос много говорили и писали как о торжестве конструкторской мысли, воли, мужества, отваги космонавта, и все это было справедливо. Но сюда следовало бы добавить: и торжестве научного предвидения.
Кстати, сам Гагарин сопоставлений своей персоны с великими мужами прошлого не любил. Отдавал себе отчет в том, что здесь сгоряча возможны переборы, которые потом, когда страсти поостынут, будут звучать не совсем так, как было задумано самими «сопоставителями». Увидев шутливый рисунок, на котором он был изображен стоящим у доски и назидательно читающим лекцию о космическом полете Герберту Уэллсу, Алексею Толстому и Жюлю Верну — вот, мол, все, оказывается, не так, как у вас написано, — Юра недовольно поморщился:«А то без меня они, бедные, не справились…»
…Когда с деловой частью заседания — последнего заседания Государственной комиссии по космическому кораблю «Восток» — было покончено, начались приветствия и подношения даров, так сказать, официального характера. Космонавт узнал, что отныне он не только носитель воинского звания майора, но и заслуженный мастер спорта и военный летчик уже не третьего, а первого
Гагарин воспринимал все эти знаки признания и. благодарил за них сдержанно, достойно, с нескрываемым удовлетворением, но без буйных проявлений восторга, подобных тем, которые демонстрируют, скажем, забившие гол футболисты. Да, природным тактом этот молодой человек оказался одарен очень щедро!
— Смотрите, Юра, — сказал я ему в перерыве. — Скольких радостей жизни вы лишились: радости от получения звания капитана, от звания летчика второго класса, от звания мастера спорта…
Ему такой взгляд на вещи понравился:
— А ведь верно!..
Впрочем, если, как было сказано, чувство юмора не изменяло Гагарину перед самым полетом, неудивительно, что уж после полета оно тем более сохранилось. Столь же весело воспринял он замечание одного из своих товарищей — будущих космонавтов—о том, что, мол, когда–то, в дореволюционные времена, среди пышных титулов провинциальных цирковых борцов был и такой: чемпион мира и его окрестностей. Теперь это звание можно воспринимать всерьез — Гагарин его честно заработал.
Что говорить — все основания для веселья были налицо!
Но особенно долго предаваться ему не пришлось. Программа дня была плотная. После короткого перерыва Гагарина усадили просматривать вопросы, подготовленные журналистами, ожидавшими пресс–конференцию на первом этаже коттеджа. Что вы чувствовали перед полетом?.. Думалось ли вам, что вы будете первым?.. О чем вы думали, когда корабль вышел на орбиту?.. Как выглядела наша планета, Солнце, звезды, Луна?.. Могли бы вы пробыть в космосе дольше?.. Памятные события в вашей жизни?.. Любимая книга, любимый литературный герой?.. Вопросов было заготовлено изрядное количество. Я подумал даже: что же будут спрашивать журналисты у следующих космонавтов? Ведь вроде бы все, что можно спросить, спрошено у Гагарина. Но тут я явно недооценил внутренних резервов могучей державы — прессы. Вопросы ко всем космонавтам, возвращавшимся из полетов в последующие годы, у журналистов нашлись. Причем вопросы эти трансформировались в тех же направлениях, что и сами космические задания: вширь и вглубь.
Из журналистов, ожидавших в то утро разговора с Гагариным, мне запомнились Н. Денисов из «Правды», Г. Остроумов из «Известий». Позже, кажется, подъехали П. Барашев и В. Песков из «Комсомольской правды», но я их уже не увидел. Жесткое расписание дня заставило двигаться дальше.
И вот мы снова в воздухе. Летим на двух вертолетах Ми-4 к месту посадки «Востока» — на левом берегу Волги, у деревни Смеловки (подходящее название для конечного пункта космического полета!) Терновского района, километрах в двадцати юго–западнее Саратова.
Потом мы вернемся на этих же вертолетах на аэродром, где стоят наши «Илы–четырнадцатые», снова пересядем в них и двинемся в Москву.
…В Москву мы прилетели уже к вечеру. Подрулили в какой–то угол в стороне от Внуковского аэровокзала, так как площадка перед ним была занята: на ней сооружали трибуну, украшали фасад здания аэровокзала лозунгами, флагами, портретами, размечали на бетоне какие–то линии. Эти загоревшие (с курорта они прилетели, что ли?) усталые штатские в не очень отутюженных пиджаках всем только мешали. В самом деле: аэропорт готовился к встрече первого в мире космонавта, а тут вертятся под ногами всякие!..