Советы мудрой свекрови. О детях, мужьях и не только…
Шрифт:
Татьяна всегда считала себя красавицей. Высокая, стройная, роскошные волосы, привлекательное лицо. С молодости отбоя от кавалеров не знала – на танцах у стеночки не стояла, и всегда ее приглашали самые завидные кавалеры. С мужем, Костей, она как раз на танцах и познакомилась. Он тогда был курсантом – красавец, косая сажень в плечах, форма сидит как влитая. Мечта любой девушки. Татьяне очень льстило, что такой орел выбрал именно ее. Вскоре после знакомства они поженились. Быт семьи выпускника военного училища был суров, но Татьяна особо не роптала. Тем более с ее профессией учителя начальных классов работу можно было найти в любой глуши. А потом родились дети, в общем, жизнь устаканилась. Костя активно продвигался по службе, впереди маячило назначение в столицу. И все так бы и случилось, но человек предполагает, а бог… В общем, Костю сократили. Они вчетвером, с двумя детьми-подростками, вернулись в Москву, в квартиру Татьяниных родителей. Не хоромы, как вы понимаете, но как-то разместились. Костя работу особенно не искал, Татьяна работала на две ставки и подрабатывала репетиторством. О том, что она красавица, даже и не думала. Точнее, у нее не было времени думать, как она выглядит, во что одета. Утром проводила щеткой по волосам, забирала их в высокий пучок – вот и вся укладка. Краситься давно перестала – на дорогую косметику денег не было, дешевой пользоваться не хотелось. Если бы у Татьяны была хотя бы толика свободного времени, если бы появилась возможность остановиться и задуматься, она бы, наверное, заплакала. Во что превратилась ее жизнь? Школа в спальном районе, огромный класс гомонящих детей, скандальные родители, нищенская зарплата. Дома лежащий на диване муж, который уже давно обрюзг, заматерел, а в последнее время стал прикладываться к бутылке. Дети от рук отбились – на них времени не было катастрофически. Родители болеют, на платных врачей денег нет. Они ее не попрекают, но она и сама понимает – виновата. Упала им как снег на голову, заставила потесниться, дома день и ночь шум, гвалт – то Татьяна с Костей выясняют отношения, то дети ссорятся, то взрослые на детей кричат. Убогая хрущевка с допотопной полированной мебелью, протертые стулья. В общем, расцвет упадка.
Как-то от нечего делать Татьяна зарегистрировалась в
Город оказался пыльным, не очень-то гостеприимным. Найти Макса было непросто, но в конце концов Татьяна узнала его адрес через справочное бюро. Ее насторожило, что любимый живет в страшноватом панельном доме, разукрашенном граффити – вроде как он писал о коттедже с огромным участком. Но крылья любви так просто не опускаются. Она позвонила в дверь.
Ну что сказать…
На Максе была такая же «алкоголичка», как на ее Косте, за ним в открытой двери Ирина разглядела полированную «стенку», похожую на ту, что стояла в комнате ее родителей и которую мать гордо именовала загадочным словом «Хельга». Да и на фото, которые Макс вывешивал в «Одноклассниках», был, конечно, он, но лет десять назад. Жизнь его потрепала – нескольких передних зубов не хватало, когда-то красивое, холеное лицо стало одутловатым, русые кудри заметно поредели, свалялись. В общем, Макс был тронут молью, и изрядно. А кроме того, нетрезв.
Иринин приезд его совсем не обрадовал. Видно, он надеялся на легкий виртуальный флирт – так, вспомнить молодость, тряхнуть стариной. Ни на какие серьезные отношения он был не готов. Бизнеса тоже никакого не было – Макс трудился охранником на автостоянке, когда с деньгами было совсем туго, подрабатывал мойкой машин. Да и свободен он не был – растрепанная тетка в драном халате, пластиковых тапках, надетых на шерстяные носки, немедленно нарисовалась рядом, как только он открыл Ирине дверь. Максова подруга жизни была, как и он, далеко не первой свежести и тоже нетрезва. Вела себя при этом агрессивно, видно было, что за ней не заржавеет вцепиться сопернице в лицо или повыдергивать волосья.
В общем, сказка закончилась, карета превратилась в тыкву. Только принца в той сказке не было.
Татьяна вернулась домой в тот же день – благо билеты на самолет удалось обменять без проблем. Костя обрадовался ее появлению. Сказал, что утром нашел работу… охранником на автостоянке.
– Слышь, Танюш, мужики говорили, там и подработать можно – машину помыть кому…
Татьяна не знала, плакать ей или смеяться. А потом решила, что жизнь ее наказала по заслугам. Вместо того чтобы помочь мужу выпутаться из той психологической ловушки, в которую он попал, она устраивала ему скандалы, попрекала.
Но, видимо, Косте нужна была встряска. Он действительно пошел работать охранником, а потом случайно встретил своих сослуживцев, которые пригласили его работать в их компании – все-таки Костя был инженером, и очень способным.
Если бы я писала роман, то в финале мои герои, осознав, как они друг другу нужны, простили бы все и зажили мирно. Но в этой книге истории из жизни. Да и я не писатель-фантаст и не сказочник.
Простить предательство очень сложно. И Татьяна, и Костя вскоре поняли, что они чужие люди. «Бывает – сидишь рядом с человеком. А он суп ест или телевизор смотрит. И понимаешь: чужой. Нет у вас ничего общего, и впереди не будет ничего хорошего. По первости это просто обжигает, думаешь: как же так, ведь и любила его, и детей от него рожала. А потом приходит равнодушие какое-то. Понимаешь, что исправить ничего нельзя, – и смиряешься», – это слова из Татьяниного письма.
Она теперь живет одна – дети разъехались, родителей нет в живых. А Костя? У Кости вторая молодость. Он стал заниматься спортом, полюбил дорогие костюмы, опять стал орлом. Только рядом с ним теперь другая женщина. Так получилось. Татьяна говорит, что не в обиде…
Не уверена, что Татьяна должна испытывать чувство вины. Мы все хотим счастья, и кто осудит ее за то, что она это счастье искала как могла и где могла. И мужа ее осуждать не за что. Но я уверена: слова о том, что муж и жена клянутся быть вместе «в горе и радости», – не пустые. Семья – тот костер, в который надо постоянно подкидывать дровишки. Сама собой она держаться на плаву не будет. Поэтому важно поддержать мужа, когда он «не в седле». В связи с Татьяниной историей мне вспомнилось, как моя бывшая коллега, женщина, кстати, неземной красоты, в ответ на ухаживания очень интересного мужчины ответила приблизительно так: «Вы мне нравитесь, и у нас мог бы завязаться роман, если бы сейчас мой муж не был безработным. Я не могу добить его».
Совет девятый
Знаешь, какие слова прямой дорогой ведут к разводу? Сейчас я тебе скажу, а ты запомни и никогда не повторяй: «Я же говорила!» Вот эти три слова, произнесенные с удовлетворением и даже каким-то садистским удовольствием, действуют на любого мужчину как красная тряпка на быка. И дело, знаешь ли, совсем не в том, что ты оказалась умнее, – в глубине души он и так знает, что ты далеко не дура и в житейских вопросах дашь ему фору. Дело в том, что эти слова разводят вас по разные стороны баррикад. Как только ты их произнесешь – все, вы уже не партнеры, не союзники, а противники. Ведь ты, получается, вместо того чтобы посочувствовать неудаче собственного мужа и вместе с ним заняться поиском решения возникшей проблемы, злорадствуешь, радуешься, что была права. Такое не прощается, поверь. Помни, пока ты ему партнер, единомышленник, пока вы вдвоем против целого света, – вашему браку ничего не угрожает.
В молодости, еще в советские годы, я снимала квартиру на юге. Хозяйка моя, Евдокия Ивановна, тетя Дуся, как ее называли соседи, была женщиной милой и невероятно общительной. Она немедленно при знакомстве выложила всю свою историю, а потом каждый день порционно выдавала подробности. В конце концов я стала стараться проскользнуть в свою комнатушку тихо и незаметно, потому что стоять на кухне и слушать бесконечные байки, честно говоря, утомилась.
Я тебя так мучить не стану, перескажу очень кратко, чтобы подобраться к основному. Тетя Дуся в Прибалтике родилась, здесь девчонкой пережила войну. После войны жили очень трудно – отец и мать работали на текстильной фабрике, с ними жила еще отцова мать. Комната их в коммуналке была такой крошечной, что Дусину раскладушку задвигали под стол, а бабка ночью сидела на табуретке, а когда отец с матерью уходили на работу, ложилась в их кровать. Конечно, Дуся мечтала о лучшей жизни. Во всяком случае, о собственной кровати и чтобы спать не под столом. Путь у нее был один – на ту же фабрику, где работали мать с отцом. Но это проблемы нищеты и отсутствия жизненного пространства не решало, и Дуся решила во что бы то ни стало выйти замуж. Первый заход оказался неудачный – «милый друг» жениться отказался, Дуся осталась беременной. Так в комнате появился младенец. Опустим подробности – что кричала мать, что говорил отец и как они теперь все размещались. В общем, выяснилось, что их прежняя жизнь была вполне ничего. Едва оправившись после родов, Дуся с утроенной силой стала предпринимать матримониальные попытки. И тут на ее горизонте появился Петя. Когда семидесятилетняя тетя Дуся произносила его имя, глаза ее затуманивались. Наверное, так Золушка вспоминала о танце с принцем, а Наташа Ростова – о первой встрече с Андреем. Петя не побоялся, что невеста с ребенком, женился на ней.
О том, что было после свадьбы, тетя Дуся рассказывала так, что увидеть Петю стало моим самым большим желанием. Но он все не появлялся и не появлялся – работал. Об этом тоже говорилось с придыханием, с огромным пиететом к кормильцу. Петя в рассказах своей жены был красавцем – былинным богатырем. Нежным, заботливым, благородным. Сына ее воспитал, как своего, во внучке души не чает. Девочку воспитывают они с Дусей – сын женился неудачно, мать ребенком не занимается, все «хвостом метет». Так Петя и кормить по ночам вставал (из бутылки, конечно, хотя я не удивилась бы, если у легендарного Пети выработалась лактация), ну просто идеал. И вот свершилось. Я увидела эту мечту женщины, идеал мужчины. Вернее даже не так – я его услышала. Среди ночи я проснулась от громкой трехэтажной тирады. Мужской голос выводил столь виртуозные построения – любой лингвист позавидует. Я решила, что это на улице, и опять уснула. Каково же было мое удивление, когда утром я услышала примерно то же, но тут уже сомнений не было – автор словесных экзерсисов сидел на тети-Дусиной кухне. Осторожно заглянув туда, я увидела низкорослого немолодого мужичка с красным лицом и сизым носом, что явно свидетельствовало о его давней и преданной дружбе с Бахусом. Но внешность – дело десятое, особенно в его возрасте. Хотя, по тети Дусиным словам, был он высок и статен. Вряд ли с возрастом рост уменьшается вдвое и так уж бесследно исчезает стать.
Самое удивительное было то, что весь поток ругательств нежный и заботливый Петя адресовал любимой жене. Которой, по ее опять же словам, никогда не изменял, на руках носил, «ноги мыл, воду пил». Уж не знаю, чего он выпил в тот день, но явно не воду. Но что удивительно – тетя Дуся словно не обращала внимания на его ругань, грубость и вообще непрезентабельность. Она двигалась как пава по своей кухне, бросая на Петечку такие взгляды, словно им по двадцать и они сейчас пойдут под венец.
И я поняла – в ее глазах он был героем. Она любила его таким, каков он есть, а все, что в ее сказку не вписывалось, просто не замечала.
Я не призываю тебя надеть розовые очки. История тети Дуси и ее разлюбезного Петечки – крайность, но крайность, согласись, весьма показательная.
Вернемся к словам «я тебе говорила». В семье они вообще не должны звучать. Старайся их не говорить не только мужу, но и детям.
А вот о детях подробнее.
Дети
Кажется, вчера начались первые схватки, а уже пора покупать букет – первый раз в первый класс. Дети вообще растут быстро, а чужие особенно. И каждая женщина готова дать массу советов по поводу воспитания. Знаю по себе, как это раздражает. Но все-таки на правах бывалой мамаши, вырастившей, без ложной скромности, очень хорошего сына, которым на самом деле горжусь, я все-таки отважусь выступить в роли советчицы. Авось мой опыт тебе пригодится.
Итак, первый совет
Не слушай советов. Как только молодая мама возвращается из родильного дома, немедленно появляется целая дивизия советников, точнее советчиц. Все, кому не лень, от тети откуда-нибудь из Пензы до живущих поблизости родственников и знакомых, заявляются, дабы рассказать историю столетней давности, выпить чаю, занять измученную мать светской беседой, сделать «козу» заливающемуся плачем от испуга малютке и с чувством выполненного долга и утоленного любопытства удалиться к себе в Пензу или на соседнюю улицу. Уклоняйся от этих визитов вежливости всеми силами, даже если рискуешь испортить отношения с родственниками. Потом восстановишь, если захочешь. Спишешь все на послеродовую депрессию и усталость и, к слову, не так уж сильно погрешишь против истины. Послеродовая депрессия – штука коварная, и советы, один противоречащий другому, ее только усилят.
Вот история моего приятеля Володи, отличного отца и мужа, между прочим. И вообще хорошего мужика.
Моя Маринка беременность переживала тяжело – чуть что, сразу в слезы. Каждый поход в женскую консультацию заканчивался истерикой. Наслушавшись разговоров в очереди к доктору, жена звонила мне на работу и, всхлипывая, рассказывала о том, какие страшные болезни и неразрешимые проблемы ждут нашего сына, который вот-вот должен был родиться. Если честно, будь это в эпоху мобильных телефонов, я бы в дни посещения супругой этого медицинского заведения вообще бы трубку не брал. Вот такие мы, мужики, малодушные люди. И я не исключение. Правда, думаю, на моем месте редко кто долго протянул бы. Женился-то я на умной и остроумной женщине, даже посчастливилось с ней такой прожить пару лет. А тут беременность, гормоны, то да се. В общем, силы были на исходе. Ну не разводиться же с ней, дурехой!
И вот однажды прихожу домой, злой как собака, голодный, а Маринка очередного доктора Спока, так его, читает и рыдает – уже нашла у себя симптомы всех болезней и уверена, что ребенок наш будет с синдромом Дауна. И вот тут-то терпение мое и лопнуло. Я эту книжонку аккуратно так у нее забрал, переплетик перегнул, странички разорвал и выбросил в помойку. Туда же полетели и остальные книги докторов и докториц с их пугалками и страшилками. Нехорошо так с книгами, источник знаний все-таки. А что поделать? Потом я волевым решением сократил количество визитов в женскую консультацию. Проредил, так сказать. И почти каждый раз ходил с женой. При виде большого бородатого мужика со свирепым лицом (а оно у меня, как только я переступал порог этого учреждения, становилось свирепым самопроизвольно) кумушки замолкали. Так дотянули до родов. Истерики у Маринки, слава богу, прекратились, она повеселела, хотя нет-нет гормоны давали о себе знать, но тут уж я был, как говорится, бессилен.
И вот родился Андрей, все отлично – ребенок здоров, мать здорова, жить бы да радоваться. Но мы без проблем жить не умеем.
Марина у меня мягкая, интеллигентная, хорошо воспитанная – спасибо теще и тестю, постарались. Отказывать она не умеет. И вот толпы тетушек и всяких прочих родственниц потянулись к нам, как будто медом намазано. Приходишь вечером – есть нечего (ведь их надо было чем-то кормить), в квартире не убрано (знамо дело, столько людей было, еще и посуду после них мыть), Маринка невыспавшаяся (когда Андрейка уснул, ей бы самой прилечь, но где уж тут, когда чужих людей полон дом).
– Марин, – говорю вкрадчиво, – мне бы поесть. Я вчера борщ сварил, помнится. Но что-то он в холодильнике не обнаруживается. Еще мама котлет принесла, но и этой мисочки не наблюдается. Неужели ты все съела, обжора ты моя?
– Володь, – говорит супруга, – ты извини, но обед гости съели. У нас тетя Люба с дядей Витей были. Вот, на Андрюшу посмотреть приходили.
Я чувствую, что начинаю закипать, но пока держусь и опять-таки ласково и вкрадчиво говорю:
– Марин, мне кажется, тебе не до тети Любы и дяди Вити сегодня было.
– Что ты! Тетя Люба пирог принесла, старалась!
– Так она же тот пирог и съела, я смотрю, и моим борщом не побрезговала. Я бы сейчас сам им поужинал, если честно.
– Она еще подгузники погладила, с двух сторон. – Марина изо всех сил уговаривала то ли меня, то ли саму себя, что сегодняшнее присутствие тети Любы, вчерашний визит тети Наташи и позавчерашние посиделки родственников, сожравших ее время и мой борщ, очень полезны.
– А зачем нам подгузники? – Чувствую, сдерживаться уже не могу.
– Тетя Люба сказала, – от волнения Маринка перешла на шепот, – что от памперсов мальчики становятся импотентами. Надо подгузники сложить в ведро, натереть туда мыла, залить кипятком, потом прополоскать и с двух сторон прогладить. А еще тетя Люба сказала, что соски на бутылках должны быть только советские, старые, правильно проколотые. Вон она целый пакет принесла, им лет сорок уже, больше, чем мне. – Маринка протянула мне целлофановый пакет, наверняка ему тоже было лет сорок, может, его даже стирали с хозяйственным мылом и сушили на веревочке, так, помню, моя бабушка делала, когда я был маленьким. В этом раритетном пакете лежала куча коричневых резиновых сосок, похожих на напальчники, которые раньше надевали бухгалтеры, когда пересчитывали деньги.
Из-за спины жены я увидел, как в ванной болтаются на веревках подгузники, и представил, как задену их головой, как эти мокрые тряпки станут хлестать мне по физиономии, когда я захочу подойти к раковине. Я понял, что Остапа понесло, но ничего с этим сделать уже не мог.
– А кашу на костре варить тебя твоя тетя Люба не учила? Марин, ну взрослый же человек! Ну какая импотенция! Весь мир пользуется памперсами больше двадцати пяти лет. Что, дети перестали рождаться? – Я вообще-то человек мирный, но уж если меня вывести из себя… – Значит, так. Подгузники на фиг! Тетю Любу и остальных теть и дядь – туда же! Борщ никому не давать! А из этих страшных сосок она пусть своего дядю Витю кормит!
В общем, я всех разогнал. Еще и с тещей поссорился – она мне решила выговорить, что я невежливо обошелся с ее родственниками. Но тут уж я был как кремень: дескать, ни одна нога порог моего дома не переступит. И считайте меня тираном, невежей и узурпатором. Теща, вздохнув, сказала, что давно так считает, на этом разговор был окончен.
И жизнь, знаете, наладилась. Когда Маринка поняла, что рассчитывать может только на себя, на меня и изредка – на своих родителей, то как-то успокоилась. Памперсы, кстати, здорово выручали. Надеюсь, сыну будет не в чем нас упрекнуть, когда он станет взрослым.
Совет первый: не слушай советов!
Совет второй
Всегда будь на стороне собственного ребенка – на людях ты ему адвокат. Прокурором, обвинителем, строгим воспитателем можешь быть наедине, дома. Это не значит, что у ребенка должно быть чувство вседозволенности – мол, что хочу, то и творю, а мама прикроет. Это значит, что ребенок должен знать, что ты ему всегда союзник.
Отвратительное впечатление, согласись, производят мамаши, которые в ответ на жалобы посторонних кровожадно кричат: «Вот я ему сейчас задам!» – и набрасываются на ребенка. И уважение вызывают те, кто сдержанно и с достоинством выслушав претензии, обещает принять меры, но на людях их не принимает, всем видом демонстрируя, что это дело семейное.
Моя соседка Лариска, о которой я здесь уже рассказывала, – мать двух когда-то очень шебутных мальчишек.
Мать она, к слову сказать, не то чтобы очень трепетная. То есть детей она любит, конечно, все время следила за ними, они всегда были чистенькие, аккуратненькие, вежливо здоровались. Но вообще-то Лариска, конечно, воспитывала их без фанатизма: на кружки и секции в детстве не таскала (вырастут – сами пойдут); в музеи и театры не водила (да они с мужем и сами туда не ходят, им «не до глупостей»), и уж, конечно, мозаику она с детишками отродясь не собирала и из соленого теста не лепила (причины см. выше). Понятное дело, ее нередко вызывали в школу: то один подерется, что другой прогуляет – в общем, поводов для маленького родительского собрания (мать, ребенок, учитель) всегда было достаточно.
И вот появилась у старшего, Сани, новая классная руководительница. Молодая и по молодости больно принципиальная. Она Саню дергала по любому поводу – сменку забыл, на пять минут опоздал, на переменах бегал. В общем, замучила придирками мальчишку. И он решил отомстить. Украл журнал. Это, конечно, ЧП, начались серьезные разбирательства. Саня испугался и признался. Ларису вызвали в школу. Молодая учительница разговаривала с ней, как с девочкой: отчитывала, грозила поставить Саню на учет в детскую комнату. И явно ждала, что Лариска учинит расправу над собственным сыном прямо на ее глазах.
Но Лариска выслушала молча, хотя она за словом в карман никогда не лезет и кого хочешь на место поставит. Когда учительница завершила гневную речь, моя соседка холодно осведомилась, могут ли они с сыном быть свободны, и, услышав положительный ответ, ушла, уведя за руку Саню.
Дома Лариска опять усмирила свой буйный темперамент и, посадив сына перед собой, велела рассказать все, как было. Саня, насмерть перепуганный тем, что натворил, и перспективой оказаться на учете в детской комнате, выложил как на духу и про «дуру классную», и про то, что хотел ее проучить.
Геннадий, Санин отец, ухватился было за ремень, но Лариска его остановила. И «собак спускать» она на ребенка не стала, потому что рассудила – взрослая женщина вступила в войну с ребенком и не захотела уступить, быть умнее, так что не ребенок виноват. Она хотела перевести сына в другую школу, но тут уж Генка не дал: сказал, что мужчина должен не бежать от трудностей, а преодолевать их. И классная, надо сказать, поутихла: то ли надоело ей воевать с мальчишкой, то ли повзрослела и поумнела. А может, стало неинтересно, когда поняла, что Лариска ей в травле собственного ребенка не союзница.
Сейчас Сане уже за двадцать, мать он очень любит, делится с ней всеми проблемами. И недавно, когда вспоминали их с братом детство, признался, что история с журналом произвела на него очень большое впечатление:
– Я понял, что мать мне доверяет и в обиду не даст. А еще – что взрослые бывают дураками и с этим надо смириться.
Совет третий
Детей, как и мужей, надо любить. Нам с детства внушали, что любить – значит жалеть. Решительно нет! Любить – это значит принимать людей такими, какие они есть. Тогда, кстати, и жалеть не придется – ни их, ни себя. Вот это самое трудное. Как же принимать, что муж разбрасывает носки где попало? Не хочет ездить к теще на дачу? Где там наш списочек с претензиями? Да, еще не закрывает тюбик с пастой, а когда чистит зубы, все зеркало в брызгах.