Совок 5
Шрифт:
— Ты глазами-то не хлопай, ты сережки, колечки и все прочие мещанские излишества снимай, дома их оставишь! В тюрьму с ними нельзя! — снова обратился я к растерявшей вдруг всю свою уверенность Марине, — Шутки кончились, сядешь теперь ты надолго! Снимай, снимай золотишко! — протянул я к ней горстью руку.
Марина с жалобной растерянностью взглянула на мать и не увидев от неё никакой реакции, молча начала разоблачаться, снимая с себя изделия из желтого металла. Когда девушка избавилась от всего, с чем в приличную камеру обычно не пускают, я ссыпал цацки на стол перед её матерью.
— Виктория! — шумнул я старшую сестрицу, шмыгающую носом в коридоре, — Выбери Марине спортивные штаны, свитер
— А ты пока поешь домашнего, десять минут даю тебе! — разрешил я скисшей нахалке, — Теперь ты нескоро мамкиных пирожков попробуешь! Иди к холодильнику, попитайся напоследок!
Железная мадам Шевцова свое слово относительно невмешательства сдержала, но моих издевательств над дочкой наблюдать не захотела или не смогла. Она встала и не глядя ни на меня, ни на неё, торопливо удалилась с кухни. Только после этого, до непутёвой младшенькой стало всерьёз доходить, что шутки, действительно, подошли к самому, что ни на есть, но финалу. И она безудержно разрыдалась.
— Хватит реветь! — одернул я её, — Есть, я так понял, ты не будешь? — не прекращая слёзно горевать, девушка замотала головой.
— Тогда иди, переоденься! — я помог ей подняться и придерживая за плечи, повел её в их с Викой комнату. — Пять минут тебе, не управишься, я зайду и будешь при мне одеваться! Дверь до конца не закрывать!
Была бы она поопытней в сидельческой карьере, то от моего великодушного разрешения напитать свой молодой организм из мамкиного холодильника, полного деликатесов и гастрономического дефицита, не отказалась бы. Впрочем, опыт, это дело наживное..
Марина успела, через минут пять она вышла из комнаты в коридор, где я ее ждал. С распухшим от слез лицом и отрешенным взглядом. Она остановилась и несколько секунд потратила на разглядывание закрытой двери в комнату матери. Потом обреченно, со всхлипом вздохнула и двинулась ко мне.
— Не переживай, и в тюрьме люди живут! — успокоил я ее, — Главное, чтобы туберкулёзных в камере поменьше было. И, чтобы сокамерницы не злые попались! А, если бить будут, так ты кричи, как можно громче! Агарок твой, наверное, уже стыренные лифчики своим шалавам дарит и деньги твоей матери пропивает с ними в кабаке. И вообще, завтра у его настоящей и самой любимой подруги день рождения. То-то он ее подарками осыплет! Золота и барахла он из вашей квартиры богато вынес, удачно подгадал к именинам своей подруги! — сделав провокационный проброс, я искоса взглянул на криминальную Джульетту.
Мадемуазель Шевцова-Капулетти дёрнулась, будто ей дали подзатыльник и еще больше сгорбилась. Мы вышли с ней из квартиры и я погнал девушку по лестнице вниз, поскольку следственно-оперативная группа уже заждалась нас в машине.
В РОВД нас тоже с нетерпением ждали. Хотели по рации нашу группу перенаправить на порез, но мне надо было заселить в камеру Марину Шевцову. Поэтому водитель включил мигалку и энергичную музыку через СГУ на крыше дежурного УАЗа.
Не желая никого подставлять, я сам составил на привезенную девицу протокол по мелкому хулиганству, в котором заодно расписался и за свидетелей. Тоже сам. И объяснения от них написал к этому протоколу на двух бланках. Надо только будет предупредить через Нагаева Толика Еникеева и второго внештатника. Это, если спалит приехавший вдруг проверяющий из УВД. Аскер-заде поворчал, но противодействовать не стал и отобрав у мелкой хулиганки Марины Шевцовой поясок от куртки, отвёл её в камеру. Пообещав мне не вносить в журнал задержанных данные Марины. Давать ход этому материалу я, разумеется, не собирался. Прокрутив в голове
В райотдел я вернулся часа через три, по дороге очень надеясь, что в ближайшие пару часов районный криминалитет даст мне времени продых.
— Друг твой в "угле", у Гриненко в кабинете, чаи гоняет, — сообщил мне дежурный Аскер, — А так пока спокойно. Из больнички телефонограмма полчаса, как пришла. Непроникающее. И терпила там, сука, бухой. Ты пока не дергайся, я туда Храмова пошлю, пусть затаптывает, там "баранка" неподъемная!
Понятно, если дежурный опер терпилу сумеет зашугать, то тот ему заяву напишет, что неудачно отрабатывал приемы самообороны с использованием ножа. И что сам себя порезал. Потому, естественно, претензий ни к кому не имеет и проверки по данному факту категорически не хочет. Ну и показания даст соответствующие. А, если у него, то есть, у опера это не получится, то придётся этой бодягой заниматься уже мне. И ведь в полном, блядь, объеме придется заниматься...
— Звякни Гриненко по внутреннему, пусть ко мне идут! — попросил я Аскера и побрёл в сторону лестницы. Усталость и ночь, проведённая почти без сна, сказывались.
Я успел снять шинельку и пристроить её в стенной шкаф, служивший когда-то складом для стеклотары. И даже воткнул вилку чайника в розетку, когда в кабинет ввалились Гриненко с Нагаевым.
— О! Руководитель следственно-оперативной группы угощает! — опер-халявщик с энтузиазмом начал потирать руки, глядя на чайник. — С тебя магарыч, Сергей Егорыч! — довольный своим сомнительным каламбуром хохотнул он.
— Что? — замер я, боясь сглазить добрую весть, — Получилось? Сработала Тайка?
И видимо, сглазил, так как Гриненко жизнерадостности на лице поубавил.
— Пока нет, но обязательно сработает! — убеждённо зачастил он, — Девка и без того уже кислая была, когда её к Сульдиной подселили. Сработает!
— Ну ладно, будем надеяться на лучшее, доставай из окна припасы, чай пить будем! — распорядился я.
Стас начал ёрзать шпингалетами внутренней створки окна, между рамами которого я приберёг обеденный НЗ. Вот и принесенная младшей Болдыревой колбаса с батоном дождались своего часа.
— Как попросится Таисья на дальняк, так её и приведут! Аскера я предупредил, — Гриненко уже стелил на соседний стол газету.
Отступление. Обезьянник Октябрьского РОВД.
От дальней стены камеры, на два метра по всей ширине к двери были сплошные нары. Крашенные в темно-коричневый цвет и даже относительно чистые. После унизительного досмотра специально вызванной из отдела вневедомственной охраны женщиной в милицейской форме, Марину отвели сюда. Под потолком, в нише стены за металлической сеткой тускло светила лампочка. Может быть, поэтому она не сразу заметила лежащую в углу женщину. Та расположилась на расстеленном пальто, вытянув ноги и заложив руки за голову.
— Здравствуйте! — вежливо поздоровалась девушка, стараясь дышать вполовину.
Слишком уж воздух в этом помещении был неприятным. К тяжелому смраду застарелого пота и немытых тел, пропитавшим стены и потолок, добавлялось зловоние от регулярных обработок полов и нар хлоркой и лизолом.
Женщина на приветствие Марины не ответила. Поднявшись на ноги, она прошла к краю нар и села на них, свесив ноги на пол. Только после этого она повернулась к сокамернице.
— Что, свиристелка, не просто так менты тебя ко мне подсадили? — тётка злобно вытаращилась на отшатнувшуюся девчонку, — Только вот хер они угадали! Если уж им ничего не сказала, то тебе, ссыкухе, точно душу не открою!