Совок
Шрифт:
– Какого еще суда? Почему прокурор? – заерзал затейник Лыба, – На хрена мне характеристика?
– Характеристика, она, брат Лыба, всем подследственным нужна! – учительским тоном сообщил я ему истину, которую он и без меня знал. – А тебе, старлей, если по-хорошему, то их две потребуется. Одна с места службы, другая с места жительства. И желательно, чтобы обе они были до ужасного ужаса положительные. Ну это, конечно, если ты на условный срок спрыгнуть захочешь. Ты же, как я вижу, мужчина неглупый и в Тагил на ментовскую зону ехать не собираешься? – я с сочувственным интересом оглядел обладателя галифе и хромовых сапог.
– Да какая
Мотоциклетный шлем с кокардой, который до этого Лыба держал на коленях, с гулким стуком упал на пол. И хоть далеко шлем не откатился, поднимать его старлей не поспешил. Он стоял и, сверкая своими маленькими поросячьими глазками, прожигал во мне дырья. Это хорошо, что я не бабка и, что фамилия моя не Коростелёв, подумалось мне.
– Кто я такой, тебе уже Тиунов объяснил, – прибавил я голоса, – А если ты по тупости своей не понял, тогда слушай еще раз. Меня сюда своим приказом начальник УВД области направил, генерал-майор Данков. Буду я, Лыба, с вашими туфтовыми отказными разбираться. И решать, кто из вас, тупых фуфлыжников, выговора достоин, а кого прокуратуре скормить! – на ходу нахально импровизировал я. – А ты, придурок лагерный, видать, совсем дебил, если вместо почтительности ко мне, от которого твоя судьба зависит, еще орать на меня смеешь! Ох, разозлил ты меня, Лыба! Отдам тебя прокурору! Вот еще десять минут назад сомневался, а теперь решил, отдам!
Я зачем-то вспомнил свою очень давнюю армию и свою роту, в которой я, сам того не особо желая, неожиданно дослужился до старшины. Вспомнил зачем-то безобразные неуставные взаимоотношения. Без которых не всегда удавалось обойтись с шарящими под дурака военнослужащими срочной службы. А как вспомнил, так от души и грохнул кулаком по столу, и со всей дури гаркнул.
– А ну, сука, сел на место! Вот здесь они, твои два года за колючкой! И никакого тебе условного не будет, даже не надейся! – я еще раз прихлопнул рукой по тощей подшивке лыбинской писанины, но уже немного потише. Всплеск отчаянной борзости у очковтирателя моментально угас и он покорно плюхнулся на стул.
В дверь заглянул Тиунов, видать переборщил я с голосом или новодельные перегородки здесь слишком тонкие. Заходить он не стал, а только лишь вопросительно посмотрел на нас с Лыбой. Сзади, в сумерках коридора, над его плечами маячила любопытная бабкина голова в красном платке.
– Да вот, Александр Ильич, не понимает товарищ, в какое дерьмо сам попал и куда он за собой все руководство райотдела тащит, – попенял я Тиунову.
Было видно, что начальник Лыбы мало чего понял, но в том, что я действую в его интересах, он не усомнился. А интерес у него был самый, что ни на есть пиковый. Не вылететь со скандалом со службы и уйти на пенсию по выслуге.
– Ты с ним построже, Сергей Егорович! – то ли порекомендовал, то ли разрешил мне капитан и тихо прикрыл дверь.
– Так-то, брат Лыба, сливают тебя, сам видишь! Все обстоятельства против тебя. Ваш новый прокурор решил на ментах свою суровость всему району показать. Кого-то ему должны скормить, ты не первый год служишь и все сам понимаешь. И я так думаю, что лучше тебя на эту роль пока никого нет.
Старший лейтенант угрюмо молчал и даже его сапоги уже не так блестели.
– Так что вовремя ты с этими гусями вперся! Ну и угораздило же тебя! И мало того, ты эту бабку-заявительницу зачем-то пугать взялся. Да еще и мне до кучи нахамил. Не завидую я тебе, старлей! Ох, не завидую, – как бы между делом и машинально причитал я, раскладывая на столе крамольные лыбинские бумажки.
Квашнёй оплыв на стуле, старший лейтенант уже не скрывал своей грусти. Не крепок духом оказался специалист по бабкам и гусям. Совсем не крепок.
– И что теперь будет? – тусклым голосом поинтересовался графоман Лыба.
– А то ты сам не знаешь! Ваш Колмыков никого из своих оперов под снос не отдаст, они ему родные. А ты ему не родной. Чужой ты ему. Так что сегодня-завтра напишу заключение, а дня через три прокурор вынесет постановление о возбуждении дела. А там прокурорский следак примет его к производству и поднимет все твои отказные за год. Я думаю, там такая же блевотина окажется, как и здесь, – я брезгливо потыкал пальцем в лыбинское постановление. – Эпизодов у тебя будет выше крыши. Или я ошибаюсь? – мой вопрос Лыба счел риторическим и на всякий случай благоразумно промолчал.
Милицейский мотоциклист молча смотрел на свое рукописное произведение, лежащее на моем столе, как на ядовитую змею, со страхом и ненавистью.
Примерно понимая, в какую сторону сейчас крутятся в хитрой лыбинской башке шестеренки, я продолжил циничное запугивание сникшего бедолаги. Все же старуху Коростелеву мне было жальче, чем Лыбу и угрызения совести мне не досаждали.
– Через пару месяцев прокурор утвердит обвинительное заключение и направит дело в суд. А потом, чтобы покрасоваться, он наверняка сам заявится на заседание суда и, думаю, что лично поддержит обвинение. Иначе для чего он тогда весь этот балаган затеял?!
Я с зоологическим интересом оглядел впавшего в тоску старлея, который вместо того, чтобы искать выход из беды, стеклянными глазами уставился в пол и морозился. Чувствуя себя рекетиром из приснопамятных девяностых, я был вынужден продолжать вымогалово.
– И ты же понимаешь, Лыба, какой приговор суд тебе вынесет?
– участковый обреченно кивнул, - То-то! Но я так полагаю, что дело будет не арестантское, так что не бзди, до суда ты на свободе под подпиской походишь, – успокоил я спеца по водоплавающим, окончательно добив его таким утешением.
Начисто утративший свой прежний гонор Лыба оторвал от пола взгляд и поднял на меня свои потухшие буравчики. Это уже был не тот Лыба, который полчаса назад вошел в кабинет. Надо признать, что бабка Коростелева оказалась намного крепче старлея. Она-то все его притеснения и угрозы перенесла более мужественно и стойко. Как прежде переносила родную советскую власть, войну и бесплатную работу в колхозе.
– Я не хочу в суд! Не надо дела! – тихо проблеял очковтиратель Лыба.
Укротитель старушек и еще по совместительству орнитолог-общественник теперь выглядел также сиротливо, как и его валявшийся на полу мотоциклетный шлем с кокардой.
– Помоги..
– те! – быстро пристроил он последний слог к своей просьбе.
Ну, наконец-то! Если честно, мне уже надоело вымогать старухиных гусей у этого форменного м#дака с мотоциклом. В душу закрадывалось неприятное ощущение того, что я неотвратимо превращаюсь в Михаила Самуэлевича…
– Да чем же я тебе помогу, друг ты мой Лыба? Я и так, как мог, пытался эту упрямую бабку уговорить! И чаем ее поил, и вон пряников на нее извел на пол-своей зарплаты! – кивнул я на жалкие остатки нашего с Таисьей Ивановной пиршества.