Совок
Шрифт:
– Толя, у меня башка гудит и ничего не соображает, ты расскажи мне, как оно все было, а я постараюсь вспомнить. А то тут еще прокурорские обещались подъехать, – я чутко следил за реакцией опера, но пока все было нормально.
– Разбили тебя, Серега. В твоем же подъезде и разбили. Дело возбуждено, – опер Горбунов вглядывался в мои глаза, пытаясь рассмотреть в щелках распухших век отклик на выданную им информацию относительно разбоя.
– И? – поинтересовался я, – Кто? – теперь уже я вперился в него взглядом.
Если он говорит, что разбили, значит, есть квалифицированный разбой. А, если есть такая квалификация, то кого-то из злодеев обязательно задержали. Иначе хрен бы они тяжкую статью нераскрытой баранкой выдали в сводку и выставили карточки висяка в группе учета.
– Три урода. Двое ранее судимые. Один из этих двух судим трижды и признан особо опасным рецидивистом, – выдавая информацию, Горбунов продолжал исподволь меня изучать.
– Это который старший, худой и с залысинами на лбу? – рискнул сделать я проброс, чтобы проверить предположения о видениях в своей голове.
– Отлично! Опознаешь? – оживился опер, – Если надо, – он сбавил голос и, оглянувшись на медсестру, продолжил, пригнувшись к моему уху, – Если надо, я тебе их фотографии покажу. И вживую можно.
– Не надо, я их и так опознаю, – уверенно успокоил я сыскаря. – Ты лучше скажи, как их задержали?
– Ты с ними долго бился. Долго и громко, гражданам это надоело и кто-то по 02 позвонил. И дежурный молодец, он сразу по рации объявил. А экипаж ОВОшников там рядом на маршруте был, они услышали сообщение и взяли злодеев, когда те из подъезда выбегали. Жулики все в крови и битые. Их сразу досмотрели, а у них твоя ксива.
Эвон как! Жаль, что задержали! Не дадут мне теперь этих быдланов обстоятельно порасспросить. Я потерпевший и к делу меня вообще не подпустят. Прокурорские, они, как пить дать, ничего у этих гнид про заказчика не узнают. Отпишут в прокуратуре дело какой-нибудь сопливой курице или интеллигентному очкарику в маминой кофте. Не узнают, даже, если отпишут не курице и не очкарику. Рыть, как я они все равно не будут, на вульгарном разбое это расследование так и завершится. В лучшем случае. Утрирую, конечно, но так, в основном, все и будет. Хотя бы уж до суда довели, а там наверняка лишение свободы всем дадут. В этом я не сомневался, разбой и без того статья тяжкая, а тут еще группа лиц.
Ну да ладно, не впервой, буду заниматься этим делом факультативно. А размотать мне эту делюгу непременно придется, иначе обязательно добьют. Кому ж это я так соли на хер насыпал, куда ж я влез?
– Арестовали? – задал я по инерции Горбунову риторический вопрос.
– Само собой! Всех троих. Сейчас под всех них людей подводим. Мне начальник угла хорошего маршрутника пообещал. Талант! Работает по камере, только шум стоит! По низам будем плотно работать, что-нибудь, да протечет. Все наши свой подсобный аппарат уже проинструктировали.
Что ж, толково. Похоже, райотдельские опера тоже не верят, что это простой разбой. Оно и понятно, не идиоты же они. В операх можно быть кем угодно, но только не дураком. Глядишь, и рубанут палку по умышленному убийству через покушение.
Грабить советского мента средь бела дня, занятие тупое и неблагодарное. Дохода мизер, а неприятностей не оберешься. Да и не грабили они меня, если уж на то пошло. Уж я-то знал, как у отморозков мои документы оказались.
– Ты посмотри среди изъятого у них, там червонец должен быть с номером телефонным прямо на купюре, – говоря это, я не сразу сообразил, откуда в моей памяти всплыла злосчастная купюра с такой приметой. – Это мой червонец, ты скажи прокурорским, пусть его еще раз отдельно переизымут. И ручку пусть из моего пиджака тоже изымут, под протокол, как положено, я этой ручкой как раз тот номер записал, – коллега довольно осклабился.
Опер Горбунов строчил в своем блокноте, время от времени поглядывая не на меня, а почему-то на Марину. Да-а, не дорабатывает замполит в Советском РОВД, уж больно личный состав райотдела у него морально неустойчив, ревниво злился я. Мысленно я уже считал Марину своей добычей и внимание к ней коллеги с лицом без побоев меня раздражало.
– Давай, я тебе сейчас заявление в дело для следователя напишу, а допрашивать меня он пусть позже приезжает, что-то совсем хреново мне, – безжалостно прервал я внеслужебные переглядывания госслужащих.
– Ну да! – неохотно оторвавшись от созерцания прекрасного, опер протянул мне листок бумаги на своей папке и сунул в правую руку самописку.
– Мысли по делу есть какие? Ты их раньше видел? Кого ты мог так зажать? – Горбунов наконец-то вернулся к жизненной прозе и начал работать.
– Самому интересно, вроде бы не пересекался я с ними. По прошлым делам я их точно не помню. Кто мог послать этих уродов, тоже не знаю. Думать надо, а думать пока нечем, – вздохнул я. – Голова болит и все мысли, как в тумане. Надо несколько дней отлежаться и в себя прийти, – я был искренен.
– Понятно! Ладно, кому там, в прокуратуре дело отписали, я пока не знаю, сейчас туда поеду и заяву твою о разбое отдам. И рапорт по нашей беседе накидаю. Заодно передам, чтобы не торопились к тебе и про червонец им подскажу, пусть на экспертизу направляют. А ты, давай, выздоравливай!
Забрав свою папку с моим заявлением, морально неустойчивый инспектор УР Горбунов, с неприкрытым сожалением попрощавшись с Мариной, покинул палату.
Трое суток, кроме медперсонала меня никто не тревожил. Уколы и капельницы мне ставили по часам с перерывом лишь на ночной сон. А потом было еще два выходных. Может быть, лечение подействовало или мой обновленный организм самостоятельно затеял свою регенерацию, но чувствовал я себя вполне сносно. Если не смотреться в зеркало, то можно было бы считать себя почти здоровым. Только ребра ныли, швы на голове чесались под повязкой и белки глаз были красными. Впервые увидев свое отражение, я сразу же вспомнил Полиграфа Полиграфыча. Моя небритая и опухшая физиономия ничем не отличалась от киношного Шарикова после операции. А повязка на моей голове, исполненная на манер хоккейной каски, доводила наше сходство до обидного из-за полной неотличимости. В этой повязке мне не хватало только балалайки и белых подштанников.
В понедельник заявилась следачка из прокуратуры. Мелкая, но из себя очень важная. Представившись следователем прокуратуры Советского района Семеновой Еленой Сергеевной, она допрашивала меня часа полтора и изрядно надоела своей излишней скрупулезностью. Которую сама она, наверняка, считала проявлением профессионализма. По уверенным повадкам, была она явно блатная и на вид едва ли старше меня нынешнего. Она всячески демонстрировала свое ведомственное превосходство над израненным милиционером, а я в отместку ей перемигивался с Мариной. Все, что следачка занесла в протокол за час с лишним, сам я, не торопясь, написал бы за полчаса.