Современная американская новелла (сборник)
Шрифт:
Ритуал завершился в полном молчании. А потом лейтенант мог лишь вымолвить:
— Прости, господи.
Гнида Харрис выругался.
Дождь все лил.
— А может, назад двинем, — наконец сказал Док Перет. — Ей-богу, сэр, а? Развернемся — и обратно. Черт с ним.
Гнида Харрис фыркнул.
— Нет, серьезно, — продолжал Док, — может, пусть себе идет подобру-поздорову, бедолага? Записать его пропавшим без вести, сгинул в бою, заблудшая овечка. Сам очухается рано или поздно, сообразит, какую дичь затеял, глядишь, еще и вернется.
Лейтенант неотрывно смотрел на дождь. Сеточка багровых прожилок выделялась на его желтом лице.
— Как вы думаете, сэр? Пусть идет, а?
— Туп, как бревно, — хихикнул Харрис.
— Только поумнее тебя, Гнида.
— Ну знаешь, Док!
— Захлопнись!
— С какой это стати?
— Я же сказал, захлопнись, — сказал Док Перет. — Прикуси язык.
Гнида хмыкнул, но замолчал.
— Ну, так как все-таки, сэр? Поворачиваем?
Лейтенант молчал. Потом он зябко передернул плечами и вышел под дождь с комком туалетной бумаги. Пол Берлин все раскладывал пасьянс. Представлял себе, будто сорвал банк в тридцать тысяч и будто теперь ему надо придумать, на что бы пустить выигрыш, как в Лас-Вегасе.
Лейтенант вернулся и приказал собираться.
— Поворачиваем, назад? — спросил Док.
Лейтенант покачал головой. Выглядел он совсем больным.
— Я так и знал, — обрадовался Г нида. — Ей-богу, так и знал! Нельзя с войны просто взять и уйти. Пусть знает, тупая башка, что с войны не уходят. Верно, сэр? — Гнида ухмыльнулся и победно подмигнул Доку Перету. — Ей-богу, я так и знал.
Каччато уже добрался до вершины следующей горы. Он стоял опустив руки, с непокрытой головой и сквозь пелену дождя смотрел вниз. Лейтенант Корсон навел на него бинокль.
— Он, может, нас и не видит, — сказал Оскар. — Может, он не знает, куда дальше идти.
— Видит. Видит он нас. Отлично видит. И куда идти, знает. Очень даже хорошо знает.
— Может, сэр, дымку подпустить?
— А что, вполне. Действительно, отчего не поддать немного дымку?
Пока Оскар запускал дымовую шашку, лейтенант не сводил бинокля с Каччато. Недолго пошипев, шашка изрыгнула густое бледно-лиловое облако.
— Видит, — шептал лейтенант, — еще как видит.
— Да он нам машет, поганец!
— Не слепой, спасибо за информацию. Пресвятая дева!
Словно сраженный пулей, лейтенант вдруг осел прямо в лужу, обхватил голову руками и принялся раскачиваться взад-вперед. Клубы лилового дыма ползли вверх по склону горы. Каччато руками бил себя по бокам, словно большая птица крыльями. Пол Берлин взял бинокль. Большая Каччатова голова плыла, будто воздушный шар в облаках дыма. По виду не скажешь, чтобы он был испуган. Просто дурак, мальчишка. Веселится, улыбка во весь рот.
— Мне плохо, — проговорил лейтенант. — Мне плохо. — Он продолжал раскачиваться.
— Может, крикнуть ему?
— Плохо, — стонал лейтенант, — чертовски плохо. В Корее совсем не так было, можете мне поверить. Да, конечно, крикни ему. Как же мне плохо!
Оскар Джонсон приложил ладони ко рту и громко закричал. Пол Берлин смотрел в бинокль. На мгновение Каччато перестал махать руками. Он медленно развел руки ладонями вверх, словно хотел показать, что в них ничего нет. Затем он раскрыл рот, и в этот момент по горам прокатился гром.
— Что он сказал? — Лейтенант по-прежнему сидел на корточках, обхватив себя руками, и раскачивался. Он никак не мог унять дрожь. — Что он такое сказал?
— Не разберешь, сэр. А ты, Оскар?
Снова загрохотало. Протяжный гром волнами шел из самой глубины гор и скатывался вниз, колебля листья и траву.
— А ну тихо, к чертовой матери! — раскачиваясь, орал лейтенант дождю, ветру и грому. — Что сказал этот ублюдок?
В бинокль Пол Берлин видел, что Каччато открывает и закрывает рот, но слышен был один только гром. Потом Каччато снова замахал руками.
«Он же показывает, что улетает, — вдруг понял Пол Берлин. — Забрался, бедолага, на верхотуру, машет руками и хочет улететь».
Как ни странно, движения рук Каччато были плавными, четкими, даже грациозными.
— Курица, — заржал Гнида Харрис. — Глядите-ка! Чисто курица, только что не кудахчет!
— Матерь человеческая!
— Глядите!
— Курица мокрая, ну точно!
По горам, словно топот стада слонов, снова раскатился гром. Лейтенант все раскачивался, обхватив себя руками.
— О черт! — стонал он. — Что же он говорит?
Но Пол Берлин не слышал. Он только видел, как у Каччато шевелятся и растягиваются в счастливой улыбке губы.
— Что он говорит?
И Пол Берлин, наблюдая за полетом Каччато, ответил:
— Он говорит: «Пока!»
Ночью дождь сменился густым холодным туманом. В тумане они разбили лагерь у вершины горы. Гром гремел всю ночь. Лейтенанта стошнило. Потом он сообщил по рации, что преследует противника.
— Может быть, вертолетов прислать, папаша двадцать девятый, — запросили издалека.
— Не надо, — отвечал старый лейтенант.
— Тогда, может, артиллерии? Слушай, что я тебе скажу, папаша двадцать девятый. У тебя такой симпатичный, располагающий голос. Нет, кроме шуток. — Радио-голос на минуту замолчал. — Предлагаю выгодное дельце. Так и быть, дам вам две пушки по полцены, да с гарантией. Делай что хочешь. Ну как, берешь? Мы только что получили партию новых потрясающих стопятидесятипяти-миллиметровок, пальчики оближешь, можешь мне поверить. Мы вот как сделаем. Будешь брать оптом, дешевле обойдется. Идет?
— Нет, — радировал лейтенант.
— Каков! Тебе не угодишь. Тогда, может, ракетами посветить? Есть отличные хлопушки, и огонек настоящий подмешан. Дешевая распродажа, только один день.
— Нет, нет, нет.
— Зря, такой товарец в руки плыл.
— Нет, выродок ты этакий.
— Ладно, дело хозяйское, — разочарованно сказал радиоголос. — Пожалеешь еще… Ладно, папаша двадцать девятый, не дуйся. Счастливо поохотиться.
— Благодарствую, — проговорил лейтенант в сплошной треск помех.