Современная болгарская повесть
Шрифт:
Сестра Бонева психологически точно выдержала паузу, необходимую ему, чтобы успокоиться. Через несколько минут она поставила на столик узорчатый поднос, на котором бессмысленно дымились две чашки кофе и смиренно стояла литровая бутылка коньяка «Экстра». Ее взгляд еще внимательнее изучал его, она удивлялась его молодости и элегантности костюма. Андрею было необходимо найти какой-то выход из создавшейся ситуации. Следовало думать или о Юлии, или о деле, но ему было бесконечно трудно думать о чем бы то ни было вообще. Единственное, что он испытывал, — это острое ощущение пустоты.
— Вы должны знать, — медленно произнес он, — что максимальная мера наказания в таком случае, как ваш, — до десяти лет лишения свободы и уплата по гражданскому иску суммы в размере до шести тысяч левов. Поэтому… — он выдержал короткую паузу, заимствованную у отца, — мы должны выиграть дело.
Ее губы повторили движение штор и слегка дрогнули. Андрей почувствовал, что между ними отсутствует какое-то связующее звено, что-то мешает им быть совершенно искренними друг с другом. Штора в крупных красных разводах колыхалась. Сестра Бонева отпила от своего кофе, склонившись над чашечкой ниже, чем следовало. Когда она выпрямилась, в ее взгляде можно было прочесть слепую женскую надежду и недоверие.
Андрей сказал все, как есть, и теперь не мог ни продолжать, ни обещать чего бы то ни было. Несколько минут он откровенно говорил о своих странных (он именно так и выразился) чувствах, которые испытывает в связи с этим делом. Он счел необходимым подчеркнуть, что, вероятно, не является хорошим юристом, что весьма молод, неопытен и не имеет имени — решающие моменты в правовом процессе. Компенсировать это можно тремя факторами: его желанием добиться успеха, его теоретической подготовкой и, наконец, той информацией, которую она может «предоставить» в его распоряжение.
— Разумеется, — он говорил профессиональным языком, небрежным жестом расстегивая пиджак, — перед судом мы будем утверждать лишь то, что можем доказать, а не то, о чем можем рассказать… — любимые слова его отца, но на мгновение он почувствовал к себе презрение за то, что повторил их.
Ему хотелось как можно лучше понять все связанное с сестрой Боневой. Она продолжала пристально наблюдать за ним, а когда их взгляды встречались, красиво жмурила глаза, которые излучали внимание и какое-то странное любопытство, что опять давало ему повод в своем представлении связывать ее с Юлией.
— Я не виновна… — тихо сказала она, и Андрею представилось, будто перед ним огромный зеленый луг, пересеченный невидимым потоком. Он ничего не ответил, ибо это было последнее, что он хотел услышать. Сестра Бонева переставила с керосиновой печки на столик кованую пепельницу. Странно, но гармония не исчезла, как следовало ожидать. И тогда он решил, стоит Боневой выйти из комнаты, и эта грубая пепельница на сверкающем глянце столика наверняка вызвала бы у него раздражение.
— А вы не боитесь города… станете защищать меня?
После неловкой паузы он шумно и с каким-то равнодушием отхлебнул кофе. Ему было безразлично
— Я была обманута, находилась в смятении, отправляясь на операцию, видите ли… я узнала, что мой муж — с другой женщиной. С моей сотрудницей…
Андрей ожидал, что она улыбнется.
— Как это случилось?
— Помнится… Первого мая он, побрившись, вылил на себя половину флакона одеколона и ушел в шахматный клуб. Мы должны были ехать в Софию, как всегда, первого числа каждого месяца. Это нам недешево обходится… как бы вам объяснить. Мы обедаем в «Лебеде», ходим в кино, покупаем что-нибудь в магазинах, — ей было трудно скрыть смущение. — Обходится недешево, но нам это было необходимо. Вы не жили в провинции…
— Понимаю… — Андрей ничего не понимал, кроме того, что в этот момент женщина говорит искренне.
— Быть может, это суета… Раз в месяц зайти в настоящее кафе, купить какую-нибудь тряпку… Специально к Первому мая я сшила себе костюм… мы хотели увидеть демонстрацию. — Она покраснела, будто школьница. Эта странная конфузливость была приятна Андрею. Благодаря ей приходила догадка о какой-то скрытой женственности, об округленности форм этого тела. Андрей словно впервые увидел мягкий овал ее груди; под легкой блузкой он напоминал усталое веко, прикрывающее спящий глаз.
— Далеко за полдень, — продолжала она, растягивая слова, словно невидимый поток совершал неожиданный поворот, — я гладила его костюм, и оттуда выпала записка, синий тетрадный листок. Такой смятый… и я прочитала. Я пошла в шахматный клуб, но он весь день был закрыт.
Андрей не почувствовал боли в ее голосе, в нем звучало лишь презрение, которое неизвестно почему обрадовало его. Он догадался, что она ничего не имеет против шахматного клуба, просто в ее понимании все это выглядит довольно жалко.
— Понимаете ли, вместо поездки в Софию, — снова появилось нарочитое смущение, этим она хотела подчеркнуть, что она не обывательница, а все обстоит куда сложнее, — эта записка. Такая сумятица… а потом сразу вызов в больницу.
Сестра Бонева невинно улыбнулась и откинула назад красивые черные волосы. Золото в ее глазах иссякало. Андрей был уверен, что на ее месте Юлия сказала бы: «Вот и все». Сказала бы со всей своей безумной искренностью, с неспособностью сообразовываться с обстоятельствами, но сестра Бонева умолкла. Она была красива, на ее оголенных руках лежало полное покоя отражение штор с красными кругами, словно сами руки излучали этот покой. Но в любой момент в комнату мог влететь ветер.