Современная филиппинская новелла (60-70 годы)
Шрифт:
Его прошиб холодный пот. Не в состоянии вымолвить ни слова, он поставил на кон последнюю десятку. Сухой стук костей — и банкомет протянул руку за деньгами…
Все словно завертелось вокруг него. Опершись на плечо толстяка, он поднялся и, качаясь, медленно зашагал прочь. Кто-то догнал его и сунул горсть мелочи: он почувствовал, как потяжелел карман рубашки. Ему захотелось вытащить эти деньги и швырнуть их на землю…
Когда Тана вернулся домой, Синта изнемогала от боли в животе.
— Как ты долго, — простонала она. — Ну, сколько дали за Битьянга?
Он молчал. Стоял в дверях, как пень. Он так бы и стоял, если бы Синта не подошла к нему и не потрясла за плечи.
— Синта! — хрипло
— Проиграл?! Все?! — У Синты перехватило горло.
И тут у нее начались схватки… Тана перенес жену на постель. Акушерка! Срочно нужна акушерка! Где ее взять?
— Ничего, Тана, я потерплю… Это пройдет… Хозяйка уже побежала за акушеркой… А ты лучше вскипяти воды. Уже скоро…
Дыхание ее стало прерывистым, на висках и на шее вздулись вены.
Тана бросился во двор, принес несколько поленьев, начал разжигать огонь. Поленья были сырые и не разгорались. Он стал искать что-либо на растопку — на глаза ему попались карты и кости. Он зажег карты и сунул их в очаг. Кости он сжимал в руке…
Наконец-то явилась хозяйка с акушеркой, обе тотчас захлопотали возле Синты. Прошло немного времени — и в комнате раздался крик новорожденного.
Тем временем Тана напряженно думал. Огонь в очаге и горячая вода были забыты. Он думал о деньгах за визит акушерке, о костях, зажатых в кулаке, о своем ребенке… Решено! Он взглянул на жену — она мирно глотала горячий кофе, которым поила ее хозяйка. А вот и его ребенок — лицо малыша от напряжения красное, как кровь. Он оглядел все это в последний раз — и вышел из дома. Синта что-то кричала ему вслед, но Тана уже ничего не слышал — он в это время сворачивал к игорному дому дядюшки Густинга, сжимая в кулаке «счастливые» кости…
СОБАКА И ПЯТЕРО ЩЕНЯТ
Перевод В. Макаренко
Собака шла за женщиной вдоль зарослей кустарника и то и дело норовила потереться боком об ее юбку. Женщина нагнулась и слегка шлепнула собаку по голове. Та завиляла хвостом и тихонько гавкнула, и лай этот далеко разнесся в вечернем безмолвии.
Женщина сняла с очага горшок с жидкой овсяной кашей и осторожно опустила его на бамбуковую подставку. Она разлила кашу по приготовленным чашкам — их было четыре. Взяв свою порцию, долила еще немного в большую чашку — своему самому младшему, Домингу. Собака все время ходила за ней следом, пока она расставляла чашки на низеньком столике, и старалась обратить на себя внимание. Женщина иногда поглядывала на нее и отрицательно покачивала головой.
Лауро, Инто и Доминг — трое ее ребят — уселись рядком за столом, но еще не прикасались к ложкам, лежавшим рядом с чашками, ожидая, когда мать, сложив вместе свои истощенные руки, как всегда перед едой, пробормочет короткую молитву.
Доминг схватил ложку еще до того, как она закончила молитву. Мать строго взглянула на него, и он опустил голову — так сникает цветок, у которого сбили маковку. Женщину это огорчило, но она не могла сердиться на Доминга: в глубине души она даже оправдывала его.
Над четырьмя чашками с кашей поднимался белый теплый пар. Инто быстро сунул в рот полную ложку и обжег губы и язык, да так сильно, что у него даже слезы выступили на глазах. Он снова открыл рот, на этот раз как можно шире, чтобы жидкая каша не коснулась ни губ, ни нёба. Огляделся вокруг, боясь, не заметил ли кто-нибудь его маневра, и увидел улыбающееся лицо Лауро.
Собака расположилась позади Лауро и глядела на
С этой собакой у женщины было связано воспоминание о последней встрече с мужем… Он пропадал месяцев пять, а потом вдруг появился, окликнув ее однажды в полночь. Отворив дверь, она увидела перед собой человека с огромной собакой. Из бокового кармана у него торчала рукоятка пистолета. А в корзине, сплетенной из листьев пальмы бури, он принес рис, бананы и сладкий картофель.
Женщина поставила на землю масляную лампу и взяла из рук мужа корзину. Из-за ее спины уже выглядывали головы ребятишек, мигавших со сна при свете лампы. Доминг даже сразу не узнал отца, потому что тот отрастил большую бороду и длинные волосы свисали из-под его шляпы. Цветы сорняков и колючки пристали к его одежде. Но уже через несколько секунд дети радостно целовали руку отца. Поцеловав своего младшего в лобик, отец вывел вперед собаку. Детские глазенки загорелись от радости, и Инто воскликнул: «Вот это да! Теперь у нас будет такая красивая собака!» Женщина, испугавшись, быстро прикрыла ему рот рукой и зашептала:
— Тише, не то кто-нибудь услышит, что ваш отец пришел домой.
— А почему? Разве это плохо? — тихонько спросил Доминг.
— Да, плохо, — ответил вместо взрослых Лауро, будто бы он и на самом деле знал, какой опасности подвергается здесь отец.
Еще не забрезжил рассвет, а муж стал прощаться. Он попросил жену присмотреть за собакой. Ему подарил ее друг, партизан, погибший в одной из стычек с японцами. Он обещал прийти еще раз… как-нибудь.
С тех пор прошло больше года. Собака совсем привыкла к новым знакомым и хозяевам, привязалась к этой семье, каждодневно напоминая им о любимом человеке, который был далеко от них. Правда, ее нужно было кормить, а это тоже лишний раз напоминало им об их бедствиях, о трудных временах, выпавших на их долю, о голоде, зажавшем их в своих тисках.
Как бы там ни было, женщина давно уже смирилась с безвыходностью положения, с трудностями, которые казались непреодолимыми. Собаке тоже приходилось бороться, чтобы утолить голод, — с себе подобными, а нередко и с человеком. Она шныряла по помойкам в поисках остатков съестного, рылась в отбросах на рынке, а по ночам под домом охотилась на крыс и мышей. Они тоже требовали есть, чтобы жить…
Бесконечные напасти заставили женщину быть еще тверже, еще изворотливей. У нее не оставалось времени подумать о болях в пояснице, о кашле, который терзал ее по ночам. Вставать надо было с первыми лучами солнца. С Лауро, своим старшим сыном, она отправлялась на базар, чтобы закупить овощи, которые затем они продавали в розницу, немного выгадывая на перепродаже. А Инто и Доминг в это время торговали на людных перекрестках арахисом или дольками жареной кокосовой мякоти.
Так они и жили изо дня в день, пока цены на крупу, на рис не поднялись чуть ли не до небес. Теперь им пришлось отказаться от кокосов по утрам, осталась только каша. Каша в полдень и каша вечером, на ужин. От той скудной пищи, которой питалась семья, собаке мало что перепадало. И она пополняла свои запасы как могла, на свой страх и риск. Но иногда женщина оставляла ей что-нибудь из той жалкой доли, которая доставалась ей самой, делясь с собакой последними крохами.
Вот и в этот вечер она не доела свою кашу — выложила все, что осталось в ее чашке, в кокосовую скорлупку, из которой ела собака. Долила туда немного воды и не успела еще отойти, как собака с жадностью принялась лакать приготовленное пойло. Слышно было, как в горле у нее что-то булькало. Она расправилась с едой в мгновение ока.