Современная индийская новелла
Шрифт:
— Этот участок не ваш? — спросил Судхиндра, шагая за девушкой.
— Нет, наш участок выше, — сказала девушка, оборачиваясь, — вон там у речки.
— У речки? — удивленно переспросил Судхиндра. — Почему же не слышно, как шумит река?
— Осенью она еле по камешкам перекатывается — курица вброд перейдет. А зимой и того меньше становится. Зато уж в сезон дождей гремит так, что за полкоса[31] слышно… Хотите взглянуть?
Они повернули на тропку, которая убегала куда-то вправо. Судхиндра молча шагал за девушкой. Сейчас уже отчетливо слышалось приглушенное журчанье.
— Вот это и есть наш участок, — громко сказала девушка, прерывая нить его размышлений. — Здесь всегда самый
Девушка осторожно опустила на землю свою ношу, и теперь, распрямив спину, стояла на берегу, будто вслушиваясь в мягкие всплески реки. Полной грудью вдыхая прохладный ночной воздух, Судхиндра тоже невольно залюбовался игрой лунного серебра на капризной поверхности горной речушки.
В летнее время — сезон дождей и таяния снегов — реке явно было тесно в зимних границах: ее сухое песчаное ложе двумя широкими белыми лентами тянулось по обе стороны потока, который, глухо журча, точно жалуясь на судьбу, стремительно катился меж камней, будто торопясь побыстрее вырваться из горных теснин.
С трудом оторвав глаза от реки, Судхиндра оглянулся вокруг. И дальние горы, темными громадами высившиеся вдали, и полоски крестьянских полей, и широкая колыбель реки — весь этот мирный горный ландшафт, словно нежась, дремал в лунном сиянии. Торжественно застыли вдоль реки остроконечные гималайские кедры и деревья бхиммаль с пышными кронами, густо усыпанными белым пухом цветения. В своем умиротворенном величии они казались вестниками грядущей жизни, где не будет ни страданий, ни слез, а только одна тихая радость, которую Судхиндра испытывал сейчас. Никогда еще раньше жизнь не представлялась ему такой дивной и полной очарования. Поглощенный созерцанием величественной красоты лунной ночи в горах, Судхиндра на минуту забыл обо всем, что волновало его в последнее время: и проекты общинного развития деревни, и свою грам-патхшалу[32], и многое другое — первые, взращенные его руками ростки нового. Он забыл и о том, что завтра вечером в городе ему предстоит выступать на митинге «Союза по ликвидации неграмотности среди взрослых», где он должен изложить свою программу культурного развития индийской деревни. Сейчас он видел перед собой только природу в ее всепокоряющей первозданной красе. В серебристых лучах луны на белом песке крохотными бриллиантами вспыхивали крупицы слюды. Под легкими порывами ветерка деревья изредка задумчиво качали вершинами, и невнятный шорох листьев звучал волшебной песней лунной ночи…
Внезапно ощутив на лице чье-то горячее дыхание, Судхиндра очнулся: девушка стояла почти вплотную к нему и смотрела на него своими огромными глазами. Объятая лунным сиянием, она казалась волшебной апсарой[33], сошедшей на землю.
От удивления и восхищения в первую минуту Судхиндра словно онемел. Затем, глотнув воздух, тихо спросил:
— Как тебя зовут?
— Мани, — еле слышно ответила она.
Он не мог оторвать глаз от ее лица. Она была красива, как эта ночь в полнолуние, как весь этот необъятный мир. До сих пор он даже не предполагал, что жизнь так прекрасна! До сих пор он жил словно в темном подвале, постоянно ощущая тяжелую десницу жизни и никогда не видя ее светлого лика. Он только страстно желал когда-нибудь увидеть радость, счастье, справедливость, добро там, где ныне царят горе, страдания, нищета, несправедливость и зло…
Лицо Мани было озарено каким-то внутренним светом, а в ее широко открытых глазах отражались серебряные звезды.
— Как называется эта река? — чтобы хоть как-то прервать затянувшееся молчание, тихо спросил он.
Глубоко вздохнув, она перевела взгляд на речку.
— У нас ее называют Дульхани[34].
— Дульхани! Необычное название! Наверно потому, что в ней когда-нибудь утонула невеста?
— Нет, невеста не утонула, — печально протянула девушка, — ее убили.
Судхиндра вздрогнул.
— Убили?! За что?
Помолчав, Мани тихо заговорила:
— Давно это было. Жила когда-то девушка Пуно, красавица и певунья. Целый день не смолкал ее смех и шутки. И приглянулась она вдовцу-намбардару[35], что жил в деревне за рекой. Было у него две жены, да обе померли. Осталось пятеро детей. Вот он и начал обхаживать отца Пуно. «Отдай, — говорит, — мне свою дочку: две сотни рупий дам тебе за нее». А ее отцу в то время деньги нужны были позарез: то ли налог надо было платить, то ли аренду. Отец и согласился. Пуно все глаза выплакала, в землю кланялась отцу — умоляла не отдавать ее за старика. Но отец настоял на своем. Сразу после свадьбы муж перевез Пуно к себе. Только в первую же ночь убежала она от него, прямо как была — в свадебном наряде. Намбардар шум поднял, всю деревню поставил на ноги. С кольями, с дубинами бросились за ней в погоню. И вот тут, на берегу речки, настигли бедняжку. Били ее смертным боем, так что она здесь же богу душу отдала… С тех пор и называют речку Дульхани.
Лицо Мани было печально. Не отвечая ей, Судхиндра поднял с земли свой чемоданчик и поправил плед.
Она тоже молча приблизилась к своей ноше и, водрузив сноп на голову, легко зашагала по тропинке впереди него.
Не проронив ни слова, они подошли к деревне, неказистые строения которой отбрасывали густые черные тени. Не замедляя шага, Мани вошла в обнесенный низкой стенкой двор перед глинобитной хижиной.
— Входите, пожалуйста, бабу, не стесняйтесь, — снимая с головы ношу, тихо проговорила она, оборачиваясь к Судхиндре: — Я сейчас приготовлю ужин, а вы пока отдохните.
Судхиндра молча опустился на чарпаи, стоявшую рядом.
Мани отодвинула засов двери и, оставив створку открытой, вошла внутрь. Скоро черный проем двери осветился мягким колеблющимся светом ночника.
Уставшее тело ныло. Сняв с плеча плед, Судхиндра бросил его на чарпаи и, блаженно растянувшись во весь рост, стал смотреть на осеребренное луной темно-синее небо. Дремота уже смежала ему глаза, и какие-то легкие видения хороводом начали слетаться к его изголовью, как вдруг поблизости раздался тяжелый стук палки о камень. Судхиндра поспешно вскочил и увидел входившего во двор высокого старика с дорожным посохом в руках. Подойдя к чарпаи, старик внимательно осмотрел гостя и приветливо спросил:
— Ты кто будешь, брат?
— Я путник, отец, — скромно отвечал юноша. — Зовут меня Судхиндра. Работаю в Рикхаули. Шел к почтовому автобусу, да по дороге встретил вашу дочь. Она привела меня сюда… Вот так я оказался вашим гостем, — добавил он с улыбкой.
— Ты принес нам радость, бабу, — ласково проговорил старик. — Редко доводится посидеть часок с образованным человеком.
Из хижины вышла Мани. Увидев отца, она радостно и вместе с тем будто извиняясь сказала:
— Я немного задержалась, отец… Ужин готов.
— Пойдемте, бабу, вы-то уж, наверно, основательно проголодались, — обратился старик к гостю.
— Да нет, я совсем не голоден, не беспокойтесь, пожалуйста, — из деликатности отказывался юноша, но старик, обняв его за плечи, повел к двери.
— Пойдемте, отведайте с нами, что бог послал.
Ужин был самый скромный: сухие пшеничные лепешки да холодная вареная тыква, однако Судхиндре казалось, что еще никогда в жизни он не ел ничего более вкусного.
За ужином вели неторопливую беседу. Говорил больше Судхиндра. Он рассказывал старику о планах культурного развития деревни, поверяя ему свои заветные мечты. Он с жаром убеждал старика, что недалек тот день, когда в горных селениях появятся широкие чистые улицы, будут построены школы, больницы, почтовые отделения, банки — и все жители смогут счастливо трудиться на благо отчизны.