Современная вест-индская новелла
Шрифт:
В беседе с начальником полиции я выстроил несколько иную логическую цепь… Что, если однажды Старому Тигру удастся поймать кого-нибудь из своих обидчиков? Он ведь может покалечить его или даже убить. Закон суров, и тогда не будет принято во внимание, что эти самые дети и их родители день за днем доводили нищего старика до последней черты отчаяния. Не могла бы полиция вмешаться, пока не поздно?
Теперь, оглядываясь назад, я прихожу к выводу, что мои собеседники отнеслись ко мне довольно доброжелательно. Они терпеливо и внимательно выслушали меня, и мой рассказ, несомненно, встревожил их. По правде говоря, я уже и сам был близок к отчаянию. Но кризис наступил позже — в тот день, когда я увидел Старого Тигра распростертым
Иногда я задумываюсь, чем бы кончился для меня тот день, если бы не старушка, вдруг вставшая на мою сторону, и не констебль, внезапно появившийся словно из-под земли.
С тех пор мне трудно было хладнокровно и логично рассматривать проблему Старого Тигра. На беду, и мои собственные дела складывались не слишком благополучно. С первого дня мне стала отвратительна служба, и вскоре я понял, что придется оставить ее. А тут еще две недели я пролежал с приступом малярии. Впрочем, может быть, как раз это и принесло мне желанное облегчение. Во время болезни произошел во мне тот перелом, благодаря которому я принял решение покинуть Французскую Гавань. Тут как раз подоспело новое предложение о работе.
За две недели отдыха я многое обдумал, в том числе историю Старого Тигра. Я пытался подсказать ему путь к спасению, и ничего из этого не вышло. Мало надежды было переделать психологию жителей Французской Гавани. Я сделал шаг и в этом направлении, но тоже тщетно. У меня попросту не оказалось ни времени, ни сил для этого. Да и кто я такой, наконец, чтобы выступать реформатором общественной морали? И вообще: если люди с высоты своей порядочности не видят ничего дурного в совершаемых поступках, так, может быть, в них действительно нет ничего дурного? Так убеждал я самого себя. Ужасное несчастье родиться таким чувствительным. Увы, и у меня уже нет шансов перемениться. А коли так, заключил я, то болезнь можно победить не лекарствами, а изменением обстановки, полным устранением тех обстоятельств, которые вызвали недуг. Я неустанно размышлял обо всем этом. Долго не мог я придумать, как воплотить мои идеи в жизнь, но в конце концов решение пришло само собой. Однако, прежде чем прибегнуть к этому последнему средству, надо было выяснить кое-какие детали из жизни Старого Тигра.
Мало что удалось мне узнать о его прежней жизни. Выяснилось только, что приехал он когда-то из Старой Гавани и прежде был угольщиком. Что именно привело его в этот городок — решительно никто не мог вспомнить. Во всяком случае, теперь никто не заботился о нем, да и ему не о ком было заботиться. Безвестный нищий, он целыми днями стоял на улице с протянутой рукой и засыпал там, где заставала его ночная тьма, — чаще всего на крытой галерее какого-нибудь общественного здания на центральной площади. Здесь устраивались на ночлег и другие отверженные. Я не раз проходил мимо их бивуака, возвращаясь домой по вечерам. Едва различая во тьме скрюченные тела этих несчастных, примостившихся на холодных каменных плитах, я слышал, как они стонут, всхлипывают и мечутся во сне. Больные, голодные, одинокие, нелепые среди пышных портиков и колоннад, они исчезнут с рассветом, оставив после себя только зловоние, которое смешается с запахом гнилых фруктов, наполняющим Французскую Гавань.
Итак, все это помогло мне решиться. Путь к избавлению становился яснее. Оставалось уточнить детали. Прежде всего необходимо расторгнуть контракт с конторой. Ну а потом — уплатить по счетам: хозяйке, доктору, садовнику, в клуб. И наконец — Старый Тигр…
Было уже десять часов вечера, когда я бросил чемодан в багажник автомобиля, взятого
— Что это вы делаете? — спросил Старый Тигр уже знакомым мне гнусавым голосом. — Что вам от меня надо?
— Мы немножко покатаемся, — ответил я, не отрывая глаз от светофора: нужно было как можно скорее выехать из города.
— Отпустите меня! — умолял он. — Что вы делаете?
У меня не было времени на споры. Движение по дороге на Кингстон было оживленным, и на углу у моста толпились люди. Только бы выскочить из города! Мой пассажир все еще бормотал что-то за моей спиной, пытаясь выяснить, зачем его похитили. Этого я пока что не хотел ему объяснять. Да стоило ли вообще вдаваться в объяснения? Вряд ли он поймет, да и не все ли ему равно, какова моя цель. Вся операция прошла даже более гладко, чем я рассчитывал. Наверное, я принял правильное решение: нам обоим надо уехать из города. Избавление!
Все это происходило в декабре. Ночь была холодная и безоблачная. У дороги пышно цвел ослепительно белый вьюнок, ветви кокосовой пальмы шелестели от легкого бриза, над соседней плантацией сахарного тростника проносились светлячки.
Я обернулся на своего спутника. Он сидел скрючившись, наклонясь вперед и испуганно озираясь по сторонам, как филин. Руками он машинально почесывал грудь под изодранной, грязной рубахой. Наши взгляды встретились, и старик заскулил снова:
— Что вы делаете со мной? Что вы делаете?
На этот раз я улыбнулся ему ободряюще.
— Вы не узнаете меня? — спросил я. — Я… я эсквайр, помните? (Это было единственное обращение, которым он меня удостоил. Как еще мог я напомнить ему о нашем знакомстве?) — Я везу вас путешествовать. Мы уедем вдвоем далеко — подальше от Французской Гавани.
Около полуночи я остановил машину на стоянке позади приходской церкви. Темные, невзрачные строения сгрудились на узком тротуаре, невыносимо воняло из уборной. Я открыл заднюю дверь и почти вытолкнул старика из машины. Его бамбуковая палка упала на тротуар, я нагнулся, поднял ее и вложил ему в руку вместе с десятишиллинговой бумажкой. Потом сел в машину и уехал. Оба мы не проронили ни слова.
Я чувствовал, что у меня гора с плеч свалилась. Я твердил себе, что поступил правильно. Избавление! Старый Тигр был одним из тех несчастных, которые не нужны никому и нигде. Не все ли ему равно где побираться — во Французской Гавани или в Кингстоне? Конечно же, лучше там, где я смогу помогать ему и где по крайней мере он будет в безопасности — ведь здесь никто не знает прозвища старика и не станет изводить его. Здесь он сможет начать все снова, как и я впрочем. Здесь его, во всяком случае, оставят в покое. И меня тоже. Да, да, оба мы должны покинуть Французскую Гавань. Только в этом избавление.
Мои собственные жизненные планы были в тот момент туманны, и прошло больше двух недель, прежде чем мы встретились снова. Судя по всему, он не покидал места, где я его высадил в ту ночь. Так или иначе я обнаружил его сидящим на корточках в полудреме, руки его по-прежнему лежали на коленях, а кисти безжизненно повисли. Старый Тигр не проявил ко мне никакого интереса. Он не молился. Он просто сидел не шевелясь. Таким подавленным и несчастным я его никогда не видел. Хорошо еще, что он не ушел с этого места. В конце концов, я взял на себя какую-то ответственность за старика и мне хотелось убедиться, что у него все в порядке.