Современные рассказы о любви. Адюльтер

Метлицкая Мария

Ни Ангел, ни Толмачев Федора больше не трогали. Поскольку он на их условия не пошел, надо было ждать какой-нибудь тайной пакости. Тем более что Ангел не бузил, не поднимал народ. Значит, надеялся, что ситуация рассосется каким-то иным способом.

Федору вдруг пришла мысль, что Ангел, если бы и захотел поднять народ, теперь, после полутора месяцев лагерной жизни, вполне мог не добиться цели.

Теперь его могли и не поддержать. Основному контингенту новая жизнь нравилась гораздо больше старой. В Ангеле чтили силу и способность поддерживать

исполнение местного «законодательства». Это его социумное предназначение заставляло мириться с «тираном» даже тех, кто в принципе был достаточно силен и самостоятелен. Все равно без закона (или его подобия) нельзя.

Но когда появились Федор и Сиднева, вдруг оказалось, что закон и его гарант могут функционировать, не унижая и не оскорбляя членов социума. Воспитанники, понятно, такого мудреного слова не знали. Просто почувствовали, что жить стало приятнее. И еще – неизмеримо, несравнимо интереснее.

А сам Федор вдруг понял, что не так уж утопична была идея мэра-демократа. Многие ребята и в самом деле впервые увидели старшего брата и сестру, которым они были по-настоящему небезразличны.

Может, именно этими причинами объяснялась временная пассивность Ангела и его вассалов. А то, что она временная, Федор не сомневался. Достаточно было взглянуть на бешеного Хоря, вежливо-опасного Ангела или явно встревоженную Ольгу. Она даже петь у костра перестала. Молча слушала других.

И с Федором, хотя виделись ежечасно, теперь говорила редко, да и то все время оглядываясь.

– Тебе надо уехать отсюда, – сказала она при очередной мимолетной встрече.

– Это мнение Ангела? – спросил Федор.

– И мое тоже. – Ольга подняла глаза.

– Что ты в нем нашла? – вдруг не то спросил, не то укорил Седых.

– Он единственный, кому я сильно нужна, – ответила Ольга.

– Но он же… – запнулся Федор.

– Все мы используем друг друга, – спокойно договорила за него Королева. – Иначе не выжить.

– Ты его любишь? – выскочило у Федора.

– Дурак ты, – уже привычно закончила разговор Ольга.

Федор действительно не боялся Ангела. Но ходил настороже, даже изготовив себе с помощью Васьки (тот вообще оказался технически подкованным пацаном) дубинку-«убивалку».

Васька надыбал ему кусок толстого шланга из мягкой сырой резины. Хитрым образом начинил его свинцовыми, им же отлитыми шариками. После этого, надежно заткнув деревянными пробками торцы, сделал удобную «ручку» и обмотал дубинку изолентой.

Такая легко гнущаяся штука при хорошем ударе пробивала дощатый забор. И, по клятвенным заверениям Васьки, не оставляла следов на теле жертвы.

Носить ее полагалось в кармане штанов. То есть собственно в кармане была только «ручка» с эфесом-колечком, не дающим дубинке целиком ускользнуть в специально обшитую дырку в брючном кармане – своего рода специфические «ножны».

Федор портить фирменные «джины», да еще купленные на стройотрядовские деньги, категорически отказался. И носил дубинку под курткой, в петле у левой подмышки. После соответствующей тренировки он выхватывал «убивалку» буквально за доли секунды.

Теперь

пусть приходят.

И они пришли.

Трое молча догоняли его, когда Федор лесом возвращался из деревни, откуда через день звонил домой, родителям.

Федор ускорил шаг. Преследователи – тоже.

Федор побежал, на ходу доставая дубинку. Дав нападавшим сократить дистанцию, резко развернулся, замахнувшись своим грозным оружием.

Преследователи встали как вкопанные.

– Дядя Федор, ты? – ахнул первый, длинный здоровый парень, уже было вставший в бойцовскую стойку.

Дядей Федором Седых звали только на секции дзюдо. За основательность и рассудительность. И, может, за то, что схватку с ним не считали легкой даже серьезные мастера: Федор каждый раз дрался как за Москву.

– Вроде я, – ответил Седых, не опуская, впрочем, дубинку.

– Слава богу, что еще светло, – хохотнул второй, белобрысый, в свое время уговоривший Федора заняться борьбой. – А то б урыл ученичка!

– Еще кто бы кого урыл! – поддел его третий. – Дядя Федор, покажи приспособу.

Седых протянул ему «убивалку».

– Серьезная вещь, – сказал первый, когда дубинка, пройдя по кругу, добралась до него. – Ждал, значит?

– Ждал, – подтвердил Федор.

– Вот же сука! – сплюнул третий. – Пойдем его уроем, на х…!

– Нельзя, – сказал Федор. И без усмешки добавил: – Он мой пионер. Я за него отвечаю.

– Во пионеры пошли! – веселился белобрысый. – Родного папу закажут, не то что вожатого!

– Ну ладно, – нахмурился старший. – Повеселились, и хватит. Базар закрыт. Ты уверен, что его нельзя подлечить? – обратился он к Седых.

– Уверен.

– А как же дальше? Он других вызовет.

– Прорвемся, – сказал Федор. – Есть у меня идеи. Он все-таки еще пацан.

– Держался бы ты от таких пацанов подальше, – серьезно сказал командир. – Я с ним и то неловко себя ощущаю.

– Это моя войнушка, – мягко сказал Седых.

– Вот за что я тебя уважаю, так это за твердолобую упертость. Только смотри, чтоб клубу не пришлось тебя хоронить.

– Постараюсь, – улыбнулся Федор.

Уже уходя, белобрысый вдруг вспомнил:

– Мужики, а что с гринами делать?

– Это ему штраф, – рассудил старший.

– А может, все же замочим Дядю Федора? – снова заржал белобрысый.

– Молчи, балабон, – улыбнулся старший. – Дядя Федор пятерых таких, как ты, замочит. Если захочет.

Они ушли по той же тропке. «Значит, машина за деревней», – понял Седых. Он посмотрел им вслед. Все трое шли уверенной мощной походкой. Нарождающиеся хозяева земли русской.

Ни Федор, ни парни еще не знали, что их старшой, в недалеком прошлом чемпион Союза, очень скоро ляжет под роскошное надгробие на местном кладбище. Веселый белобрысый будет годами отсиживаться в шикарной гостинице в небольшом греческом городке – современной Мекке для отечественных киллеров, вышедших в тираж. А третий, молчаливый и самый соображающий, станет серьезным бизнесменом, постоянным партнером Федора по множеству крупных проектов.