Современные рассказы о любви. Адюльтер
Шрифт:
Арбуз больничной ночью ели все – и Ужвалда, и Галина Петровна, и Танечка, и Сергуня, и только Лишайников начал от него чесаться и остался сидеть вместе со всеми лишь из чувства дружелюбности. В эту ночь все играли в карты, Кувалда даже повизгивал от счастья.
А на следующее утро, именно тогда, когда уже было вставлено стекло, в бокс Фомы и Ужвалды пришел Витя Лишайников, гремя коробкой шахмат. Он отозвал Фому в ванную и прошептал, что больше никогда-никогда не станет играть с Ужвалдой на продукты, что он очень устал и хочет покоя, и что, может быть, шахматы отвлекут азартного негритянского юношу.
И Фома стал учить Кувалду шахматам.
– Ну что тут остается? Неизвестно, подвезут ли продукты сегодня, на ужин играть – это низко, мы не республика ШКИД, в конце концов, поэтому предлагаю: кто проиграет, тот пойдет прямо к Лидии Кузьминичне и попросит ее научить вязать мочалки. Есть другие варианты?
Их не было. Лишайников от души улыбнулся – он же не играл, а Ужвалда ахнул и прикрыл рот ладошкой. Лидия Кузьминична, эта сварливая сестра-хозяйка, посвящала свой досуг на работе тому, что занималась изготовлением вязаных мочалок. Она вязала их на спицах из искусственных веревок, которыми перевязывались коробки, поступающие в больницу. Мочалки у нее выходили мохнатые, щетинистые и грозные, из кармана у нее постоянно высовывалась какая-нибудь одна, иногда случайно выпадала. Ужвалда как-то такую мочаль обнаружил на полу, когда шел в процедурный кабинет, и долго сидел на корточках, смотрел на нее, даже потрогать боялся. Он признался потом Фоме, что принял мочалку за шкурку какого-то свирепого маленького животного, сбросившего ее на ковре их коридора.
И вот теперь ему грозило общение с Лидией Кузьминичной и ее мочалками. В случае, если он проиграет, конечно. Кувалда приказал солдатам своей черной армии не пощадить живота своего, попросил короля и королеву, от всей души попросил, встряхнулся и сделал, вслед за Фомой, свой первый ход. И на шестнадцатой минуте черные выиграли. Решительно и бесповоротно. Все посмотрели на Фому, потом на Ужвалду, потом опять на Фому. И бросились поздравлять победителя. А Фома решил, что Ужвалда обрел свою профессию. Но быстро об этом забыл, потому что впереди его ждали мочалки…
Лидия Кузьминична считала полотенца. Мочалка, нитки и спицы были спрятаны в надежном месте, и Фома, собравший всю свою любезность в кулак и знающий, что за ним наблюдают, долго и, казалось, напрасно объяснял, что ему очень скучно и хочется занять свое время каким-нибудь полезным рукоделием.
– Научите меня, пожалуйста, Лидия Кузьминична, я себе одну мочалочку свяжу, и это меня другим человеком сделает, вот увидите. Я на мир по-другому сразу засмотрю, честно-честно…
– Ой! – низким голосом сказала Лидия Кузьминична вдруг, и подсматривавшие Сергуня, Кувалда и Лишайников бросились по коридору врассыпную, решив, что Фоме настал конец. Но Лидия Кузьминична села в полотенца и растроганно продолжала: – Слушай… Это ж ты такой противный был, потому что у тебя любимого занятия не
Она долго смотрела уходящему Фоме вслед, а Фоме было и неловко, и удивительно. Теперь даже вязание мочалок не смогло бы поколебать его веру в людей.
А на следующий день Фоме к обеду подали суп с мухой. Кувалда все никак не понимал, почему так долго и громко смеется его товарищ. Наконец Фома повернулся к нему, поднял палец кверху и сказал:
– Вот, Кувалда, вот она, правда жизни. Вот. Ты к ней всем лицом, а она к тебе…
– Ты, это…
– Что «это»? Ты знаешь, что случилось? Диалектика, сын мой, и ничего не попишешь…
– Чего? – Кувалда наворачивал свой суп быстро и благодарно.
– Посмотри: или я старею, или мудрею. – размахивая ложкой, разглагольствовал Фома.
– Почему?
– Странный вопрос. Ты видишь, да, что произошло? А я не погнался за скандальной известностью и вместо того, чтобы наорать на кого следует, попытаюсь сейчас докопаться до причины мушиного летального исхода, потому что человек как человек больше всего и проявляется в любви к меньшим братьям. Так?
– Так, – подтвердил Ужвалда, вылизывая тарелку из-под супа.
– Вот, – продолжил Фома. – А выводы самые неутешительные: по всей видимости, муха страшно комплексовала на тему неуверенности в себе, в результате чего в одной из критических ситуаций – в данном случае – в полете над кипящей кастрюлей – она полностью потеряла контроль и… И все – вилы. Контроль потеряла, понимаешь, Кувалда?
– Да.
– Комплексовала же она из-за невозможности реализовать мотивированное поведение – хотела есть, но боялась свариться, – говорил Фома и очень нравился самому себе как философ. – На базе чего у нее, вероятно, развился невроз, что и привело к известным последствиям. А еще возможно и то, что у нее были некоторые опасения, что она окажется неспособной реализовать важнейшие устремления – нажраться, или окажется несостоятельной при предъявлении ей тех или иных требований. То есть и яблочко съесть, и жопку не ободрать. Ты меня понимаешь?
– Конечно, – ответил Ужвалда, доедая свое «второе».
А Фома продолжал, глядя то в остывший суп, то в глупые глаза Ужвалды.
– Вот. Но скорее всего, она пыталась прогнозировать ситуацию, но недостаток информации не позволил ей все полноценно проанализировать, а в результате – неосознанное чувство тревоги, смешиваясь с надеждой на положительный исход, увеличило силу отрицательных эмоций. В общем, инфаркт она себе заработала исключительно из-за своей дурости. Все могло быть иначе, но ее мушиный мозг не допустил осознания информации, противоречащей представлению мухи о своей личности. Ее мне искренне жаль, но все равно, Ужвалда, в мире есть еще много прекрасного. Вот, а ты говоришь, мочалки вязать…
– Давай, я твой суп съем, – предложил Ужвалда, вклиниваясь в поток сознания Фомы.
– Этот, с мухой?
– Ага.
– Ты что, Кувалда, хочешь, чтобы я подумал, что ты дикий?
– Почему это? – спросил Кувалда, обрадованный, что разговор перешел на реальную почву. И тут же подтянул тарелку Фомы к себе.
– Есть насекомых – это низко. Ну, не то что низко. Не питательно, что ли… – сказал Фома и задумался. Он вспомнил, как сам хотел поймать и съесть комара.
– Питательно. Мясо, – сказал Ужвалда, профессионально вытаскивая из тарелки муху двумя пальцами.