Современный болгарский детектив
Шрифт:
— Ну и что?
Пока он ждал ответа, я сделал маневр:
— Скажи, отчего у тебя ладони такие крепкие? Каратэ?
Тони сжал кулаки и спрятал их за спину, но вовремя овладел собой.
— А это еще что за намек? — спросил он и, почти непринужденно сунув руки в карманы, засмеялся.
— Когда Краси уговаривала меня стать посаженым, ты уже принимал у себя дома Розу Младенчеву. Твоя хозяйка рассказала.
— Значит, и с хозяйкой успел побеседовать?
— Я говорил со всеми, кто мог рассказать что-нибудь
— Послушай, товарищ Хантов, это что — допрос?
— Обычная беседа. Нечто вроде выяснения отношений между людьми, которые не слишком знакомы — так, были раза два в одной компании.
Он стоял передо мной опустив голову и смотрел исподлобья — совсем как на своих детских фотографиях.
— Если это обычная беседа, я не обязан выслушивать твои идиотские намеки. Привет.
Он круто повернулся и пошел от меня в сторону, не разбирая дороги. Сухая листва шуршала под его шагами.
10
Вечером я зашел в редакцию к Грише Вранчеву. Как обычно, он сидел за своим столом, на котором все было в таком беспорядке, что я каждый раз удивлялся, как там вообще можно что-нибудь найти. Гриша читал газету. Не подняв головы, не взглянув, кто вошел, он кивком указал мне на кресло. И, только дочитав что-то (не знаю, статью или только абзац какой-то), проговорил:
— Ах, это ты. А я было подумал, кто-то из коллег.
— Вот, проходил мимо, решил зайти.
Может, он и заметил, что в последнее время наши встречи участились, но ничего по этому поводу не сказал. Верно, был под впечатлением только что прочитанного. Постучав согнутым указательным пальцем по газете, Гриша сообщил:
— Очерк Тони Харланова. Вчера написал. За какой-то час. С утра мне сегодня — звонки. Человек десять. Один важнее другого. Все — по этой проблеме.
— И что за проблема?
— Страх.
Я недоуменно ждал разъяснений.
— Неужто вправду не сечешь?
— Не секу.
— Психологическая проблема, — вздохнул Гриша. — Не будучи специалистом, он поставил такие вопросики, что некоторые знатоки прямо-таки за головы схватились. Короче: в каждом из нас живет страх. Страх за себя. И страх за других. Страх, который парализует личность. И страх, вызывающий ее энергию! Страх за вчера. Страх перед завтрашним днем. Аспекты, аспекты — тут целое море аспектов!
Он прочел бы мне целую лекцию, если бы я его не прервал.
— Я в вашей работе, может, и не секу... — начал я.
— Да не обижайся ты, старик! — прервал он меня в свою очередь. — Сечешь не сечешь — каждому знакомо чувство страха.
— Значит, и Тони его переживал. Потому и написал так.
— Ну, тут есть одна особенность. Писателю не обязательно переживать то, о чем он пишет. Ему важно влезть в шкуру своего героя.
— Может, он потому и стал мастером, что описывал свои собственные переживания?
— Конечно, но это не значит, что он создает автопортрет. Иначе бы получилось, что Достоевский великий писатель потому, что был великим преступником! — Гриша захохотал, закинув голову, а потом вдруг уставился на меня. — Погоди-погоди... Кажется, я начинаю улавливать довольно серьезный подтекст в твоих вопросах.
— Люди моей профессии оперируют не подтекстами, а голыми фактами.
— Только не ты.
— Я дилетант в литературе, дорогой Гриша.
— И все же твои намеки меня смущают. — Он хмыкнул, покрутил головой. — Ходят слухи об ограбленных ювелирных магазинах. Банду поймали. Жители всего квартала вышли посмотреть, как ловили грабителей. Ваши сотрудники взяли их под большой машиной, где они прятались под задним мостом автомобиля.
— Вот-вот, — сказал я, еле сдерживая смех. — Один свернулся клубком под капотом двигателя.
— Да-а? Неужели это неправда — о магазинах?
— Один вор украл драгоценности у Розы Младенчевой, а второй попытался стащить их из его квартиры.
В приоткрытую дверь заглянул лысоватый молодой человек. Гриша спросил его: «Срочно?» Тот отрицательно покачал головой и закрыл дверь.
— Значит, из квартиры товарища Младенчева?
— Да. Вор получил наводку от своего знакомого, когда Младенчевы будут справлять день рождения на даче, и проник в их городскую квартиру...
И тут дверь снова открылась. Держа в руках раскрытую газету и красный карандаш, вошел Тони Харланов. Он увидел меня и споткнулся, будто ему подставили подножку. Не поздоровавшись, он подал газету Грише.
— Товарищ Вранчев, — сказал он, — посмотрите, какие мы гонорары платим...
Гриша посмотрел на Тони, потом на меня, потом снова на Тони.
— Вы что, не знакомы?
— Наоборот, — ответил я. — Мы отлично друг друга знаем.
Гриша ждал. Тони молчал.
— Товарищ Хантов кругом хочет меня опорочить, — как бы в задумчивости произнес он и вдруг повернулся ко мне с истеричным возгласом: — Вы жалкий плагиатор! Понимаете? Жалкий! Однако я не Раскольников, а у вас нет таланта для роли Порфирия Петровича!..
И выбежал из комнаты. Иначе, наверное, расплакался бы или полез бы в драку. Гриша крикнул ему вслед:
— Эй, Тони!
Тот не остановился.
— Ничего не понимаю. Что это значит?
— Я тебе все объясню, — пообещал я, — только скажи, кто такой Порфирий Петрович?
— Полицейский из «Преступления и наказания» Достоевского. Ты не читал романа?
— Нет у меня времени читать толстые книги.
— Жаль, ты многое потерял. Но ты — Порфирий, а он — Раскольников... Нет, я действительно ничего не понимаю.