Современный чехословацкий детектив (сборник)
Шрифт:
— Ольды нет дома! Он ушел… ударил меня тоже и…
— У Лукаша были деньги? Взял он что-нибудь с собой?
— Нет. И машинки тоже оставил… — Она плакала уже в голос. — Что мне делать? Я приеду к вам…
— Нет! Оставайтесь дома! Я еду на стройку, буду там через пять минут. Оттуда вам позвоню. Подождем с полчаса, если за это время он не появится ни у вас, ни у меня, тогда…
— Что вы хотите сделать? — внятно спросила она.
— Позвоню в милицию.
Я услышал, как она со всхлипом вздохнула.
— Да, придется, — совсем тихо выдохнула она. — Я приеду к вам…
—
— Мать дома, — упрямо заявила она. — Мать совершенно убита всем, что случилось, но к телефону подходит. — Она повесила трубку.
Одновременно с щелчком трубки раздался выстрел. Трубка выпала из моей руки и ударилась о стену в тишине, внезапно воцарившейся за моей спиной. Я обернулся. Девушка скорчилась на полу у стены. Ее защитник стоял, чуть склонившись набок, припав на свою деревянную ногу, а перед собой, как щит, держал двухдюймовой толщины доску, то бишь произведение искусства. Пуля прошла прямо между рогами оленя. Выстрел оказался неудачным — мог испортить охотничий трофей. Но если целились в человека, тогда, конечно, выстрел был высший класс.
Стрелявший и целился в человека. В старого ярмарочного торговца, чье творение, сорванное со стены в целях обороны, спасло ему жизнь. С грустью поглядев на «убитого» оленя, он прислонил доску к стене и поднял девушку с пола. Блузочка у нее была залита какой-то коричневой жидкостью, которая и на расстоянии пахла ромом. Скорее всего, Дежо пытался угостить девушку против ее воли.
Сам он в полной прострации висел на руках двух друзей. Перед ним на заплеванном полу лежал маленький черный пистолет. Он выглядел необычайно изящным и аккуратным.
Оглядевшись, я обнаружил, что зал почти опустел. Вокруг виднелись лишь смуглые цыганские лица. С перепугу цыгане так вращали глазами, что только белки сверкали. Буфетчик выбрался из-за стойки и направился к телефону. Тибор Чурайя, могучий, седоватый, преградил ему дорогу.
— Не звоните, — сказал он. — Ничего не случилось. А с Дежо мы сами разберемся.
Хозяин заколебался.
— Он его не хотел убивать, просто куражился, — сказал один из цыган. — Он с ним и обращаться-то не умеет, нашел его…
— Где? — быстро спросил я.
— Да у вас же под ступенькой, — укоризненно буркнул цыган. — В ту ночь, когда там спал. Услыхал, кто-то доску поднимает, ну и полюбопытствовал, что там запрятано.
Зал вокруг меня закружился в диком цыганском танце. Хозяин подошел ближе и толкнул меня плечом.
— Эта штука ваша? — прохрипел он.
— Да. — Вокруг меня все продолжало кружиться, кроме черного кусочка металла под ногами. Наклонившись, я поднял его.
— Убирайтесь! — Клетчатое плечо шаг за шагом теснило меня к двери. Я не сопротивлялся. Смуглые лица смотрели на меня молча. И лишь единственное, маленькое, цвета кофе с молоком, говорило со мной огромными темными глазами. Я знал этот взгляд и понимал его. Выбежав из ресторана, сел в машину и как сумасшедший помчался вниз к Влтаве. Не было еще и восьми часов, а на черном небе — ни одной звездочки.
Стройка уже обезлюдела.
Войдя в контору, первым делом набрал номер Эзехиашей. В трубке долго слышались длинные гудки; положив ее, я снова набрал номер. На другом конце трубку никто не поднимал. Я выудил из памяти еще один номер, четырехзначный, легко запоминающийся, по которому мне надо было позвонить еще полчаса назад.
Сунул палец в телефонный диск и снова заколебался. Об этом мне придется сожалеть всю оставшуюся жизнь.
Я повесил трубку и вышел.
В полосе света, которую фары моей машины бросали на панельную дорогу, бежала маленькая фигурка с отливающей серебром головой. От невыразимого облегчения даже слезы навернулись на глаза. Меня как на крыльях понесло навстречу этой фигурке. Я схватил мальчика на руки, как маленького. Прижался своим лицом к его лицу. Оно было влажным, я почувствовал запах детского пота.
— Пустите меня! — упирался Лукаш. — Чего вы дурите?
Я поставил его на землю, но не отпустил.
— Лукаш, где ты был? Что это тебе вздумалось? Почему не дождался меня? Ведешь себя как маленький… — пытался я за суровым тоном скрыть свою растроганность.
— Это вы себя ведете как маленький, — отрезал он и протянул мне грязный измятый конверт. Я взял его. Вот оно. Так это оказалось просто, что всех нас, должно быть, поразила слепота. Меня, Йозефа и нашего умного и хитрого доктора Иреша.
— Я взял его у Ольды, — сказал Лукаш. — Он меня застукал и побил. — Заглянув ему в лицо, я увидел, что он плачет. Я снова схватил его и прижал к себе.
— Лукаш, что с тобой? Он сделал тебе больно? Где у тебя болит?
На этот раз мальчик не упирался. Прижавшись ко мне, безутешно разрыдался.
— Бабушка умерла. Почему вы мне об этом не сказали? Вы ведь знали. — Лукаш причитал жалобно, как брошенное дитя, каковым он, собственно, и был.
— Потому что я трус, Лукаш, — с горечью признался я. — Не хватило смелости сказать тебе об этом. — Я почувствовал, как напряглось его худенькое тельце, как он превозмогает плач, пытаясь выглядеть мужчиной.
— Вы не трус, — сквозь стиснутые зубы процедил он. — Это Ольда — баба. Бил меня, а сам боялся. От него ничего не стоило убежать. — Лукаш поднял ко мне бледное личико, на котором в ярком свете фар отчетливо проступали веснушки.
Я опустил мальчика и погасил фары. Голос Лукаша из темноты прозвучал, словно писк сонной птички.
— Ходил по разным делам. — Она сделала негодующий жест, но я продолжал: — Ездил посмотреть на строительство кооператива. На эту вашу дешевую, почти готовую квартиру.