Современный французский детективный роман
Шрифт:
Репортер закурил новую сигарету.
— Вот как было совершено преступление. Убийца тщательно распределил свое время. Он прибыл в Муассак вечерним поездом и отбыл утренним. У него, скорее всего, был взят билет туда и обратно. Он не зашел ни в гостиницу, ни в кафе.
Его никто не видел. О нем могли бы сказать так: кто-то торопливо протянул свой билет контролеру, выскользнул на улицу и смешался с толпой. Убийца приехал вечером. Сейчас темнеет рано. Он направился к дому тети Бари. Там очень тихий район. Думаю, что сперва убийца намеревался проникнуть в дом, как вор, хотя бы через окно, которое выходит в сад. Но ему повезло. Это оказалось ненужным. Мне удалось восстановить все детали. Я был в гостях у этой дамы. Она мне призналась, что в ночь убийства она забыла запереть дверь. На самом же деле все было не так. Тетя Бари заперла дверь, но кто-то после этого вышел из дому, кто-то, кто не мог снова запереть замок. Этот «кто-то» и был Убийца, которого мы именуем мосье Дубуа. Что же произошло? Мосье Дубуа решил выкрасть рукопись Бари, но в тот момент, когда он подходил к дому, он увидел, что старушка вышла в бакалейную лавку, которая находится по соседству, метрах в пятидесяти. Это совсем близко, и тетя Бари не заперла дверь. Убийца зашел в дом и довольно уверенным шагом — он заранее узнал план квартиры — направился в кабинет Бари. Порывшись в столе, он нашел рукопись. Вернулась хозяйка и заперла дверь… Убийца остался в доме. Где он мог найти лучшее убежище? На улице было очень ветрено. Старушка не подозревала, что кто-то забрался к ней. Она хлопотала по хозяйству, потом поужинала и ушла спать. Убийца выжидал. Но вот наступило время действовать. Он выскользнул в переднюю, отпер замок, отодвинул засов и пошел к дому букиниста. Ночь была очень темная, улицы — пустынны. Такие маленькие городки вечером бывают безлюдны. Мосье Дубуа совершил задуманное преступление, расставил декорации и исчез, соблюдая все меры предосторожности.
— А на следующее утро он уже был в Париже и присутствовал при объявлении Гонкуровской премии этого года, — вставил Бари.
— Конечно!
— Да, — задумчиво протянул Бари, — вы хорошо поработали, дорогой Жозэ, но ваш коронный номер — это то, что вы сумели вывести Убийцу из себя, спровоцировали его.
— Видите ли, — вернулся к своему рассказу репортер, — мне нужно было получить подтверждение своим догадкам. — У меня было несколько веских доказательств и почти твердая уверенность, что преступление совершено человеком, помешанным на литературной славе. Мосье Дубуа хотел любой ценой добиться лаврового венка Гонкуровской премии.
Сказать ему, что он недостоин этого, означало чудовищно оскорбить его, нанести ему удар в самое больное место. Тут-то мне и пришло в голову распространить слух, что роман «Молчание Гарпократа» ничего не стоит, и я прибегнул к помощи Воллара, предложив ему написать разносную статью.
Репортер улыбнулся.
— Литературная критика призывалась, так сказать, на помощь правосудию. Благородная миссия! И, конечно, Убийца, вернее — одержимый литератор, среагировал соответственно своей своеобразной психике: он решил убрать Воллара. Одно преступление влекло за собой второе. Вот почему мы и устроили сегодня небольшой спектакль. Гастон Симони с Волларом собирались поужинать в ресторане. Я постарался, чтобы Убийца узнал об этом. После ужина мосье Воллар поехал провожать мосье Симони на набережную Анжу. Это очень тихий квартал, он вполне подходил для осуществления замысла мосье Дубуа. К счастью, мы приняли меры предосторожности и мосье Дубуа не смог отомстить своему критику. Признаюсь, что мы играли с огнем, и приношу извинения мосье Воллару, который подвергался риску получить пулю в лоб.
Воллар скорчил шутливую гримасу: чепуха!
Симони, вздохнув, сказал:
— Ловко задумано. Другими словами, вы просто сыграли на тщеславии Убийцы.
— Совершенно верно. Когда я раскритиковал его произведение и сказал, что с литературной точки зрения оно не представляет большой ценности, он, помимо своей юли, переменился в лице. И я это заметил.
— Ну и дела! — проговорил поэт.
— Но мы не в убытке, — заметил Воллар. — У нас есть и лауреат и Убийца. А знаете, здраво поразмыслив, я все-таки пришел к выводу, что роман нельзя назвать гениальным. Возможно, он и гениален — с точки зрения уголовной и полицейской, но не литературной. Словом, моя критическая статья остается в силе, и она поможет нам покончить с этим делом.
— Но вы говорили мне, — обратился Бари к Жозэ, — что до последней минуты у вас все-таки были сомнения.
— Да, — подтвердил Жозэ. — Убийца обеспечил себя довольно вескими алиби. Сейчас я вам все расскажу.
Жозэ помолчал, пристально глядя на Убийцу, сидевшего на стуле с поникшей головой.
— Я не думал, мосье д'Аржан, что вы способны на такое, — медленно сказал репортер.
Раздался звон наручников. Д'Аржан поднял голову и злобно улыбнулся.
— А я не думал, мосье Робен, что вы так хитры, — проговорил он хриплым голосом.
Жозэ пожал плечами. В общем-то Убийца скорее всего маньяк, человек немного тронутый, несмотря на все его ухищрения.
— Да, — начал Жозэ, — одна вещь оставалась для меня загадочной до самого конца. Д'Аржан был ранен Убийцей. Так, во всяком случае, я считал. Я сам видел царапину на плече д'Аржана. И видел пробитые стекла в лифте. Версия д'Аржана была вполне приемлема. Первая пуля пролетела, не задев его, после чего, как он утверждал, он потерял голову, кинулся в лифт, забыв, что в кабине автоматически включается свет, как только в нее заходят. И, как он сказал, в этот момент Убийца выстрелил в него второй раз. Все это выглядело вполне правдоподобно. Но если д'Аржан — Убийца, — а это все больше и больше подтверждалось, — значит, это ложь.
— Ну, так как же все произошло на самом деле? — спросил Воллар. — Кто стрелял в д'Аржана?
— Есть ответ и на эту загадку, — улыбнулся Жозэ. — В д'Аржана стрелял д'Аржан. Первый выстрел, который, как он мне сказал, был сделан с улицы, он сделал сам, целясь себе в плечо. Спросите у специалиста, он вам подтвердит, что это возможно. Д'Аржан, конечно, шел на риск. Пуля могла пройти глубже. Но ему повезло, он даже не очень сильно прожег свой пиджак. А когда стреляют в упор — это трудно, для этого нужно быть виртуозом. Должно быть, он до предела вытянул руку вперед и изогнул кисть руки. Но я, повторяю, разговаривал со специалистом, и он подтвердил, что это возможно.
— А второй выстрел? — спросил Симони.
— Второй раз д'Аржан выстрелил в пустую кабину. Я был не прав, считая, что один человек находился в кабине, а другой — снаружи.
— Да и зачем Убийце было стрелять в д'Аржана, — добавила Рози Соваж.
— Нет, простите, — перебил ее Жозэ. — Я имел право предположить, что д'Аржан ему попался на пути и Убийца хотел убрать случайного свидетеля. Кстати, д'Аржан именно на это и намекал мне.
— Ну и история, — покачал головой Симони. — Признаться, мне до сих пор все это кажется дурным сном. Преступление ради литературной славы! Я впервые сталкиваюсь с таким явлением. В сущности, это довольно характерно для нашей эпохи. Нам следовало более продуманно подойти к присуждению премии. Мы увенчали лавровым венком преступника.
— Да, — сказал Бари. — А пресса в свою очередь напрасно с такой поспешностью раздула все это дело. Она действовала на руку Убийце. Кровь на первой полосе! Нездоровое, извращенное тщеславие!
— Конечно, — согласился Жозэ. — Но вы сами знаете, да и врачи это утверждают, что все преступники неполноценные люди. Мне кажется, что и у этого, несмотря на изощренность его ума, не все дома. Он не нашел своей дороги в жизни. Когда я был в Муассаке, я любовался великолепными барельефами и скульптурами монастыря Сен-Пьер. Там есть одна сцена, которая изображает старую притчу о Пиршестве богача. Так вот, д'Аржан, — не подумайте, что я хочу в какой-то степени снять с него вину, — оказался в положении бедняка за столом богача. Кем он был? Знающим, ловким литературным обозревателем. Он хорошо вел литературную хронику, давал живые, интересные статьи, много лет присутствовал при объявлении литературных премий. И каждый раз премия доставалась не ему, а кому-то другому. Он оставался ломовой лошадью, чернорабочим, выполняющим невидимую работу. Он написал роман, который приняли кисло. В газетах появилось несколько вежливых, сухих критических статеек и все. Вот тогда-то его душу и начали разъедать злоба и зависть. Он жаждал признания. Постепенно он отказался от надежды завоевать славу обычным путем и разработал свой чудовищный план. Он знал, что Бари на досуге пописывает стихи…
Жозэ сделал паузу.
— Мне кажется, что преступника особенно приводило в ярость то, что вот, например, Бари сочиняет стихи и не придает этому особого значения, не гонится за литературной славой и не собирается издавать их, а пишет для себя, для своих друзей. Да, поведение Бари ожесточило д'Аржана. Он навел справки о своем редакторе, расспросил его самого, узнал о существовании тети и старого дома в Муассаке… И начал готовить свое преступление. Он наверняка заранее побывал в Муассаке, побывал, как и все, в старом монастыре и набрел на эту странную букинистическую лавку, владельцем которой был Гюстав Мюэ. Фамилия букиниста поразила его. Он поразмыслил, расспросил соседей, порылся в книгах, начал плести канву, отталкиваясь от этой фамилии: Мюэ — немой.