Современный кенийский детектив
Шрифт:
— Мы все еще ищем документы?
— Лора, я не знаю, что мы ищем. Все так быстро меняется. Приходится соображать на бегу. Час назад меня осенила идея насчет документов, и я увлекся ею. Теперь я стою в этой комнате и понимаю, что только идиот мог прятать их здесь.
— Ладно. Ну а что же дальше? — спросила Лора, подбирая с пола постельное белье.
— Не знаю, — ответил Проныра. — Прежде всего наведем порядок. Либо они отыскали то, что им нужно, либо они ничего не нашли, и мы можем случайно натолкнуться на это при уборке.
— Я ничего не понимаю. Зачем это насилие, убийство, похищение?! А теперь еще и
Проныра сам ничего не понимал. Но он привык к жутким сценам. Репортер уголовной хроники поневоле сталкивается с подобными происшествиями чуть ли не каждый день.
Собирая бумаги, вышвырнутые из ящиков, Проныра заметил фотографию юноши. Он показал ее Лоре:
— Кто такой?
— Это младший брат Шэйна — Марк, — ответила Лоpa. — Его нет в живых. Убит год назад южноафриканской полицией при загадочных обстоятельствах.
— Что значит «при загадочных обстоятельствах»? — спросил Проныра. — За что его убили?
— Не знаю. Шэйн не любил говорить об этом. Из-за этой фотографии мы с ним однажды даже поссорились. Я показала ему ее, вот как ты сейчас, и спросила, кто на ней, а он закричал, что не мое это дело, и выхватил ее у меня из рук. Потом, поостыв, он рассказал, что на фото его брат и что его убили южноафриканские полицейские. Тогда я услышала от него впервые: «Фашистские свиньи!» Так он называет южноафриканских фараонов.
— Что-нибудь еще?
— Да нет, это все. Я спрашивала о его семье, оставшейся в Южной Африке, но он отказывался отвечать. Когда ты твердил, что он южноафриканский агент, я не могла в это поверить. Я знала, что он ненавидит южноафриканцев — ведь они убили его брата.
Проныра снова посмотрел на фотографию, которую держал в руке. Юноша, естественно, чем-то напоминал Шэйна. «Фашистские свиньи» — так Шэйн называл южноафриканских полицейских. В ночь перед убийством «подсадной утки» эти слова слышала от него Лора. А когда его провозили в каталке мимо Проныры, Шэйн произнес их снова. Проныра вспомнил, как в вестибюле «Хилтона» Шэйн сказал, что белый парень кого-то ему напоминает. Стало быть, Шэйну было известно, что «подсадная утка» — южноафриканский агент, «фашистская свинья».
В ворохе бумаг, которые Проныра и Лора разложили по ящикам стола, они не обнаружили ничего примечательного: счета, письма, квитанции, плакатик со сценой расстрела в Шарпевиле [7] — ничего заслуживающего особого внимания.
— Должно быть, взломщики нашли и забрали то, что искали, — сказал Проныра, отряхивая руки. — Пошли отсюда, вернемся в город.
Въезжая на Пятую авеню, Лора вдруг сказала:
— Не оборачивайся. За нами следят.
— С чего ты взяла? — спросил Проныра, но оглядываться не стал.
7
Пригород Йоханнесбурга, где в 1960 году полиция зверски расстреляла мирную демонстрацию.
— От самого дома Шэйна за нами едет машина.
Она взялась за рычаг переключения скоростей:
— Попробую оторваться от них.
— Не надо. Езжай дальше как ни в чем не бывало, а я что-нибудь придумаю.
Перегнувшись к заднему сиденью, будто доставая что-то, Проныра бросил быстрый взгляд на преследовавший их
— Едем в клуб «Холлиан», — бросил он Лоре. — Не спеши. Я попробую их разглядеть.
Лора резко затормозила около клуба. Они с Пронырой пошли к входу, а «кортина» медленно проехала мимо. Одной рукой обняв Лору, Проныра показал другой на витрину магазина. Она вздрогнула от неожиданности, но Проныра быстро сказал:
— Пусть полюбуются на нас, а теперь быстро зайдем.
С подчеркнутой нежностью и предупредительностью Проныра повел Лору в вестибюль: ни дать ни взять — влюбленная парочка! Привратник, впустив их, смущенно улыбнулся.
— Проныра, Лора, привет! — сказал он. — Какой ужас с Шэйном, а? Пьешь и шутишь с человеком каждый день, а в одно прекрасное утро просыпаешься и читаешь в газете, что он южноафриканский шпион. С ума сойти!
Лора посмотрела на Проныру. Тот пожал плечами.
— Да, ты верно заметил — можно с ума сойти.
В клубе пока еще не было давки. Оркестр не начинал играть, и из громкоговорителей неслись монотонные ритмы какой-то конголезской пластинки. Проныра усадил Лору за столик у окна, а сам вышел на балкон. Как раз вовремя: два африканца вылезали из белой «кортины», поставленной неподалеку от машины Лоры. При свете уличных фонарей Проныра не мог рассмотреть их лиц, но запомнил номер «кортины». Они зашли под навес над входом в клуб, и Проныра потерял их из виду.
— Сейчас они будут здесь, — сказал Проныра Лоре. — Два долговязых африканца. Глаз с них не спускай, а еще лучше — старайся им глаза намозолить. Я скоро вернусь.
— Подожди! — тревожно сказала Лора. — Не оставляй меня одну!
— Ничего с тобой не случится. Они зайдут и сядут так, чтобы наблюдать за тобой. Закажут выпивку, посмотрят, чем мы будем заниматься, и, наверное, поплетутся за нами, когда мы уйдем.
— Зачем?
— Им что-то нужно, и они думают, что это находится у нас. Попробуем внушить им, что это так и есть. Мы сами им ни к чему, поэтому не бойся. Я кое-что улажу и через минуту вернусь.
Шагая к кабинету управляющего, он увидел, как двое вошли в зал. Постояв и осмотревшись, они двинулись в направлении столика, за которым сидела Лора.
Проныра зашел в кабинет управляющего и попросил разрешения позвонить.
— Эй ты, дикарь азиатский, — гаркнул он, когда его соединили с фотоотделом «Обсервера», — оторви-ка задницу от стула и дуй сюда, в «Холлиан»… Да, со всей амуницией, вспышкой и всем прочим… Знаю, что поздно и тебе надо баиньки, но дело срочное… На полчаса, не больше. Вот что мне нужно: перед клубом стоит белая «кортина», через два автомобиля от Лориной машины. — Он назвал номер. — Сними ее несколько раз, а потом жди — два парня выйдут из клуба. Ты их с ходу узнаешь — они появятся сразу за мной и Лорой. Мне нужны их портреты. Доходит до тебя? Портреты, то есть рожи, крупным планом, да, как в полиции снимают. Что?.. Не бойся, они будут слишком заняты нами, чтобы обратить на тебя внимание. Ты мне за эти снимки головой отвечаешь. Чтобы утром они были у меня на столе!.. Нет, друг мой, историю с ученым-беглецом я бросил. Это связано с контрабандой зерном. Так-то вот, я к ней вернулся. Ну, собирай манатки — и живо сюда!