Современный психоанализ. Введение в психологию бессознательных процессов
Шрифт:
В подходе к стадиям психического развития, нарциссизма и эдипальной позиции кляйнианская теория объектных отношений также существенно отличается от других теорий объектных отношений (Roskamp & Wilde, 1999). Теория Кляйн о позициях развития, которые, в отличие от разработанной Фрейдом концепции стадий развития, никогда до конца не преодолеваются и не завершаются, а динамично проявляются в течение всей жизни, обозначает когнитивно-аффективные, психические состояния Я (страхи, защиту, интернализованные объектные отношения). Параноидно-шизоидная позиция характеризуется нарциссично структурированными объектными отношениями. В отличие от Фрейда Кляйн предположила, что не существует первично-нарциссической стадии, которая была бы дообъектной, бесконфликтной и свободной от страхов. В параноидно-шизоидной позиции на первый план выходит страх перед уничтожением самости «злыми» объектами и аспектами самости. Постепенно идеализация доброй самости и добрых объектов переходит в реалистическое восприятие, позволяя возникнуть столь важному для развития доброму внутреннему объекту. На этой стадии
Концептуализация эдипальной стадии и эдипальной позиции также отходит от фрейдовского представления и других теорий объектных отношений. Бриттон (Britton, 1992) строит модель, которая связывает друг с другом динамику, структуру и качество объектных отношений, характерных для депрессивной позиции и эдипальной ситуации. Все три позиции (параноидно-шизоидная, депрессивная, эдипальная), по мнению кляйнианцев, никогда полностью не преодолеваются, а находятся в динамическом взаимодействии. Общие структурные моменты депрессивной позиции и эдипальной ситуации обнаруживаются в переходе от отношений с частичными объектами к отношениям с целостными объектами, в выявлении амбивалентности и интеграции самости. Представления о самости и объектах, полностью расщепленных в параноидно-шизоидной позиции на идеальные, только добрые, и преследующие, злые, в депрессивной и эдипальной ситуации уступают место их интеграции: «В депрессивной позиции приходится отказываться не только от обладания объектом, но и от мечты о полном обладании страстно желаемым родителем» (Roskamp & Wilde, 1999, S. 179). В депрессивной и эдипальной ситуации необходимо будет признать свою разделенность с объектом и его инакость, а также тот факт, что объект поддерживает с другими объектами разнообразные отношения, из которых исключена самость. Эта основополагающая структура признания разобщенности и инакости образует общий структурный элемент для депрессивной и эдипальной ситуации и ведет к признанию трех основных «фактов человеческой жизни» («facts of life» – Roger Money-Kyrle): груди как потенциально доброго объекта; творческого характера отношений родителей, которые способны зачать ребенка и подарить ему жизнь; смерти. Триангулярная структура объектных отношений также представляет собой общий элемент эдипальной и депрессивной позции.
VII. Психоаналитическое учение о болезнях
Только болезнь проверяет здоровье человека.
1. Общее учение о неврозах
1.1. Страх и защита
В цепи причин, от возникновения конфликтной ситуации, послужившей «пусковым механизмом» для невротического заболевания, до его последующего внешнего проявления, важную роль играют страх и механизмы защиты. Нет страха – нет невроза.
Страх может нагрянуть внезапно, захватывая всего человека и полностью лишая его возможности контроля. Остается только наблюдать за как бы автоматическим развертыванием приступа страха. Мы оказываемся беспомощными и бессильными что-либо сделать.
Когда человек теряет контроль над страхом, возникает паника. Это отбрасывает нас назад, в ранее испытанное состояние, которое, как мы думали, мы уже давно преодолели.
Однако страх может оказаться и осмысленным, целесообразным сигналом, предупреждающим об опасности, который мы, сохраняя полный контроль над своей психикой, воспринимаем и соответствующим образом перерабатываем, чтобы достойно противостоять этой опасности.
Упомянутый в начале этой главы автоматически срабатывающий неконтролируемый страх, сопровождающийся паникой, соответствует очень ранним архаическим ступеням развития. Способность испытывать сигнальный страх предполагает определенную зрелость личности. Если первая из упомянутых форм страха полностью берет верх над Я, то сигнальный страх служит интересам Я – ведь он же защищает Я от опасностей.
Однако подобная защита от опасностей предполагает также наличие способности противостоять опасностям. У детей такой навык еще не сформировался. Поэтому совершенно очевидно, что в детском возрасте страх – это широко распространенный феномен. Каждый из нас испытал его на собственном опыте и может ежедневно наблюдать его у детей из ближайшего окружения. Это страх темноты, одиночества, привидений, которые могут преследовать и убивать людей, боязнь грозы, воров и т. д. Детское Я не располагает такими способами поведения, которые позволяли бы соответствующим образом справляться с подобными страхами.
В своем бедственном положении ребенок изобретает определенные психические механизмы, которые, если срабатывают, защищают его от страха. Это делает страх хотя бы переносимым, пусть даже за это и приходится платить определенную цену, какую – скоро узнаем. Для своей защиты от опасности Я как бы возводит защитный вал, за который можно спрятаться. К тому же этот защитный вал, образно говоря, должен быть сконструирован таким образом, чтобы эффективно отбивать атаки страха (защита Я, или защита самости). Опасность необязательно всегда приходит извне. Она может исходить и изнутри, из собственной психической сферы. Так что нам нужно различать защитные валы от внешних и внутренних опасностей.
Какие формы страха мы можем выделить? Страх перед наказанием, страх получить травму (страх перед кастрацией), страх испытать стыд (смущение), страх потерять любовь. Причину защиты надо искать в чувствах вины и стыда.
Давайте вчувствуемся в состояние подвергающегося опасности Я, на которое «наседает» Оно, принуждая реализовать такие импульсы, как, например, испачкать все вокруг калом; чтобы избавиться от страха наказания за это, Я будет делать все возможное, чтобы воспрепятствовать реализации этих импульсов. Мы говорим: Я реагирует в форме ответной реакции, формирования реакции. Это означает, что Я реагирует на побуждения перепачкать все калом прямо противоположным образом: человек становится фанатиком чистоты.
Такой защитный механизм, как «изоляция», состоит в том, что представления или фантазии изолируются от связанного с ними аффекта. Это может быть собственно аффект страха или аффекты, связанные с чувствами вины и стыда, а возможно, аффекты радости или печали. Приведем пример из практики повседневной жизни: допустим, я испытываю ярость по отношению к кому-то из друзей и поэтому хотел бы оскорбить его. Но мой идеал не позволяет мне этого, ведь я же люблю своего друга. Чтобы защитить его, я изолирую аффект «ярость» от представления «друг». «Невротический» выигрыш состоит в том, что аффект ярости изолирован от представления о друге. Тогда ярость сама по себе становится не настолько опасной, как ярость, связанная с представлением «друг».
В защитном механизме «смещение» страх вызывает уже не та ситуация, в которой он первоначально возник, например перед отцом, жестоко обращающимся с ребенком, а другая ситуация, например с собакой, когда та действительно представляет опасность для ребенка. Подобное смещение страха на собаку, особенно характерное для фобии, в конечном итоге позволяет добиться исчезновения страха перед жестоким отцом. Если ребенку не попадается на глаза собака, то он не испытывает никакого страха. Смещения особенно часто проявляются в сновидениях, например, когда некое мучительное для сознания содержание перемещается на менее тягостное. Вся наша жизнь переполнена такого рода смещениями. К каким только трюкам мы не прибегаем, например, когда не можем вспомнить определенную фамилию, забываем, куда положили нужную вещь, или оговариваемся. Фрейд (Freud, 1901b) описал подобные случаи в книге «Психопатология обыденной жизни».
Еще один важный механизм защиты – это проекция. Она состоит в том, что мы проецируем неприятные для нас влечения, т. е. переносим их на других людей. Но из-за этого другой человек, на которого мы спроецировали, воспринимается нами не таким, какой он есть на самом деле, а искаженно, в соответствии с нашими представлениями о нем. Опыт психоанализа показывает, что подобные механизмы проекции встречаются очень часто. В настоящее время действенность механизма проекции была доказана экспериментально с помощью тонких психологических исследований, например с помощью методики «семантического дифференциала». Так, было показано, что образ психоаналитика изменяется во время процедуры анализа за счет того, что в него проецируется образ отца. В групповом психоаналитическом лечении участники могут сделать одного из них «козлом отпущения», а затем неожиданно обнаруживают, что приписали этому человеку нечто такое, что изначально находилось не в нем, а в них самих. После осознания этого процесса измененному вследствие проекции восприятию одним человеком другого соответствует и его измененное понимание: спроецированные в другого человека части личности регистрируются уже не как сексуальные и агрессивные импульсы этого человека, а как свои собственные. Впрочем, защитный механизм проекции, в отличие от защитных механизмов вытеснения, формирования реакции и изоляции, очень часто нацеливает наши усилия на другого человека. Речь идет о так называемом механизме межличностной защиты, в противоположность таким процессам защиты, которые разворачиваются только в нас самих интрапсихически или моноперсонально. Однако проекции могут относиться не только к другим людям, но и к учреждениям, обществу в целом или его составным частям, например, правительству, парламенту, отправлению правосудия или школе, семье, промышленности и экономике. Всегда в тех случаях, когда люди слишком сильно проклинают или идеализируют подобные учреждения, возникает подозрение, что здесь определенную роль играют бессознательные проекции. Поэтому психоанализ может внести определенный вклад в реалистическое восприятие политических процессов. В первую очередь за это ответственны политологи и социологи. Однако и психоаналитики при особо преувеличенных, слишком частых и откровенных идеализациях или обесцениваниях определенных институтов нашего общества могут высказывать осторожное предположение о возможном участии в этом бессознательных проективных процессов, например при преувеличенном осуждении государства и его аппарата со стороны террористов или при слишком явной идеализации государственных учреждений консервативными гражданами. Да и обращения к образам врага, встречающиеся как в международной политике, так и во внутренней политике на уровне федеральных земель и муниципалитетов, если они выражаются в радикальной форме и повторяются снова и снова, заставляют подозревать, что здесь участвуют проективные процессы.